Автоматическое письмо

Реже всего в связи с мистицизмом упоминают о таком непроизвольном проявлении, как "автоматическое письмо". В одной из предыдущих глав мы уже говорили об этом виде бессознательной деятельности в связи с обсуждением двух замечательных личностей – Блейка и г-жи Гийон. Как и видения и голоса, эта склонность к автоматическому письму может проявляться и фактически проявляется с различной степенью интенсивности, начиная от непреодолимого стремления писать, известного всем писателям и называемого "вдохновением", и кончая крайними проявлениями, когда, например, рука человека, пребывающего в полном сознании, движется словно по воле другой личности. Здесь мы имеем дело с феноменом, который можно объяснить без привлечения "сверхъестественного". С точки зрения психолога, вдохновенные писания мистиков отличаются количественно, но некачественно, от поэтического творчества, описанного Мюссе: "Это не работа, а слушание, потому что тебе кажется, что кто-то неизвестный говорит тебе что-то на ухо". [62] Подобная подсознательная деятельность, по всей вероятности, в какой-то мере наблюдается во всех литературных произведениях великих мистиков, чье воображение, подобно фантазии поэтов, во многих отношениях не подчинено воле и поверхностному разуму.

Предание гласит, что св. Катерина Сиенская диктовала свой знаменитый "Диалог" писарям, пребывая в экстазе. Вполне возможно, что в данном случае экстаз означает не более чем сосредоточенное состояние, в котором творческие способности ничто не ограничивает. Но не исключено также и то, что здесь имеет место состояние сознания, напоминающее транс медиумов, когда аппаратом речи овладевает глубинное Я человека. Если бы перо было для нее более привычным инструментом – в действительности же она научилась писать лишь по ходу своей миссионерской деятельности, – не исключено, что ее глубинное Я выражалось бы с помощью автоматического письма. Как бы то ни было, судя по ритму и патетическим взлетам, "Диалог" обладает всеми характерными особенностями непроизвольно созданного произведения. Его подчеркнуто логическая структура, свободное обращение с метафорами и характерное сочетание исповедности и отстраненности – все это ставит его на одну ступень с писаниями пророков. Все эти особенности "Диалога" очень характерны для произведений, созданных под влиянием интенсивных потоков подсознательных энергий практически без вмешательства обычного аналитического ума. [63]

Если мы примем оригинальную теорию, которую Юндт предложил для интерпретации психических состояний Ралмена Мерсвина, то будем вправе сказать это же и о многих текстах самого Мерсвина. Блейк также утверждал, что "повинуется велениям Небесных Посланников, денно и нощно", [64] а на смертном одре заявил, что заслуга в написании всех его произведений принадлежит не ему, а его "небесным друзьям" [65] – т.е. вдохновению личности, которой были доступны истина и красота, неведомые поверхностному разуму.

Подобного мнения о своих мистических писаниях придерживалась и св. Тереза. По ее собственному признанию, она была как попугай, который повторяет слова хозяина, не видя в них никакого смысла. После такого заявления у нас не остается сомнений в том, что ее писательские способности были во многих отношениях неконтролируемы и в своем функционировании зависели от непроизвольных душевных процессов. Чаще всего она писала после принятия святого причастия – то есть тогда, когда ее мистическое сознание находилось в особенно активном состоянии. Она писала очень быстро, ничего не обдумывая и не исправляя. У св. Терезы идеи и образы всплывали на поверхность сознания из подсознательных областей так стремительно, что она не поспевала все записывать своим быстрым, нетерпеливым почерком. Иногда она даже восклицала: "Почему я не могу писать обеими руками сразу, чтобы ничто не было упущено?!" [66] После достижения ею жизни в единении одного незначительного намека было для нее достаточно, чтобы изменить состояние сознания и дать возможность проявиться подсознательным влияниям. Она говорила, что во время написания "Внутреннего замка" работа происходила на всех уровнях. Подчас она погружалась в то же самое состояние созерцания, которое пыталась описать, а затем еще долго писала в похожем на транс сосредоточенном состоянии, отчетливо осознавая при этом, что ее рукой движет не ее воля. При этом она записывала неведомые для обыденного разума идеи, которые повергали ее в великое изумление.

Одно из свидетельств, собранных в качестве оснований для причисления св. Терезы к лику святых, принадлежит ее давней подруге-монахине Марии де Сан Франциско из Медины. Свидетельница утверждает, что однажды, войдя в келью святой, когда та писала уже упоминавшийся "Внутренний замок", она увидела, что Тереза погружена в глубокое созерцание и, казалось, не осознает внешний мир. "Когда мы возле нее поднимали шум, – говорит другая монахиня, Мария дель Насимьенто, – она не прекращала писать и не жаловалась на то, что ее отвлекают". Обе эти женщины, а также настоятельница монастыря в Гранаде подтвердили, что Тереза писала с необычайной быстротой и никогда не останавливалась, чтобы что-то изменить или зачеркнуть. Она говорила, что не хочет упустить хоть что-либо из сказанного ей Богом и поэтому спешит записывать. Эти и многие другие свидетельницы утверждали, что во время письма она казалась другим существом, ее лицо начинало сиять небесным светом, который впоследствии угасал. [67]

Что же касается г-жи Гийон, которая была склонна и к медиумизму, и к мистицизму, то ее склонность к квиетистской пассивности всецело отдавала ее во власть подсознательных импульсов. Поэтому не удивительно, что она предоставляет нам многочисленные примеры проявления феноменов ясновидения, прорицания, телепатии и автоматического письма.

"Более всего, – говорит она, – мне удивительны письма, которые Ты заставляешь меня писать и к которым я причастна лишь в том, что держу в руке перо. Именно во время их написания я постигаю дар письма в соответствии с неизвестным мне сокровенным разумом, а не в соответствии со своим собственным разумом. Изменился даже мой почерк, и все поражаются тому, как много я пишу". [68]

И еще:

"...Ты заставляешь меня писать с такой великой отрешенностью, что я была вынуждена отказаться от всего написанного и начать все сначала, как Ты и пожелал. Ты подверг меня всем возможным испытаниям. Порой Ты заставляешь меня писать, затем внезапно прерываешь поток слов, а затем снова возобновляешь его. Иногда я пишу целый день, а затем останавливаюсь на полуслове, и лишь впоследствии Ты даешь мне возможность дописать все, что Тебе было угодно. Ничто из того, что я написала, не родилось в моем уме. Фактически сам этот ум настолько свободен, что кажется пустым и настолько отстраненным, что все написанное мной представляется мне не моим... Все оплошности, которые встречаются в моих писаниях, объясняются тем, что, не ведая путей Господних, я была им неверна и надеялась на то, что впоследствии без Твоей помощи смогу продолжить начатое, когда у меня будет свободное время. Поэтому в моих произведениях легко можно отличить ясные и размеренные отрывки от косноязычных и туманных. Я оставила все таким, каким оно у меня получилось, чтобы различие между Духом Божьим и духом человеческим было видно каждому... Я всегда продолжала писать с немыслимой быстротой, потому что рука едва поспевала за диктующим духом, и в течение всей этой работы я не изменила своему подходу и не воспользовалась ни одной книгой. Писарь, каким бы прилежным он ни был, не смог бы за пять дней переписать то, что я написала за одну ночь... Ко всему сказанному здесь о моих писаниях прибавлю лишь один пример. Случилось так, что большая часть моей книги о Книге Судей была потеряна. Когда меня попросили восполнить недостающие части, я еще раз написала потерянные главы. Через много лет, когда я переезжала на другое место, рукописи с первоначальным текстом были найдены в месте, где никто не подумал бы их искать. Когда я сравнила их со вторым вариантом этих глав, оказалось, что старая и новая версии совпадают буквально. Это обстоятельство немало озадачило достопочтенных ученых людей, которые понимали, о чем шла речь в этой книге". [69]

Значительно более глубокий и самобытный по сравнению с г-жой Гийон мистик Якоб Бёме тоже в какой-то мере был в своем литературном творчестве беспомощным инструментом в руках силы, которая выходила далеко за пределы поверхностного сознания. Из его собственных слов явствует, что его первая книга "Аврора" была написана после великого озарения, которое он пережил в 1610 году. Эта книга не является сознательно задуманным трактатом, а представляет собой пример вдохновенного произведения, написанного в духе автоматического письма. Эта весьма необычная работа, изобилующая ошеломляюще глубокими, хотя и невразумительными порой высказываниями, была предана проклятию местным церковным судом, и Бёме запретили прикасаться к перу. В течение семи лет он следовал запрету. Затем его охватило "новое влечение свыше", и он снова начал писать, повинуясь подсознательному порыву, который – в этом особенность Бёме – приходил к нему не изнутри, а снаружи.

Этот второй всплеск писательской деятельности был у Бёме также практически во всех отношениях непроизвольным. Когда всеми действиями мистика руководило трансцендентное сознание, поверхностный разум не мог оказывать почти никакого влияния на процесс творчества. "Искусность, – говорит Бёме об этом, – не писала моих творений, равно как и не было у меня времени обстоятельно записывать все в соответствии с пониманием символов. Поскольку писал я по велению Духа, который был подчас очень нетерпелив, во многих словах недостает литер, а в некоторых местах вместо слов вставлены лишь заглавные буквы, да и рука писца по непонятным для него причинам местами дрожала. И хотя я мог писать намного более точно, красиво и просто, я не делал этого, ибо пламенный Огонь побуждал и торопил меня, и рука с пером должны были поспевать на ним, ведь он приходит и уходит, как нежданный ливень". [70]

Ни одно описание не может лучше передать спонтанный и неконтролируемый характер этого медиумического состояния, а также сопутствующего ему излияния новых знаний и быстрого формулирования предложений. Это происходит так стремительно, что рука человека с трудом поспевает за "пламенным Огнем", за движениями внутреннего сознания. При автоматическом письме, как и в видениях, форма послания зависит от содержимого внутреннего сознания, от накопленных в памяти сведений. Вот откуда в произведениях Бёме появляются многочисленные туманные каббалистические и алхимические символы, которые порой ставят в тупик даже самых усердных его читателей и которые свидетельствуют о знакомстве автора с работами Парацельса, Вейгеля и Себастьяна Франка. [71] Однако такой язык не больше дискредитирует "силу, которая движет пером", чем фабула видения "мистического бракосочетания" св. Катерины Сиенской бросает тень на достижение ею жизни в единении. В результате этих изнурительных трудов, этой "схватки с Ангелом на Пути", мистик преподносит человечеству чашу, полную Духа Жизни. Мы можем выяснять происхождение узора на чаше, однако мы не смеем обвинять мистика в том, что он разбавил Вино.

В этой главе мы имели дело не с целями, а со средствами, к которым прибегает еще не сбросившая с себя "оковы образов" душа в своем стремлении каким-то способом охватить Абсолют, а значит, явить Его – наслаждаться и восхищаться Тем, Что заключает в себе сумму всех ее желаний. Понять эту стадию развития мистического сознания не сможет ни тот, кто презирает пытавшихся в таком простом, а иногда прямо-таки наивном виде выразить Абсолют, ни тот, кто питает суеверное пристрастие к образам, далеким от бесформной Реальности, на которую они намекают. Между этими двумя крайностями лежит наша надежда на понимание роли непроизвольных проявлений на Мистическом Пути. Нам следует искать в них искусство применения наших обычных средств восприятия феноменального мира к осознанию иного мира, постижение которого является высочайшей целью человека.