Культуры

Культура существует в истории и, следовательно, не может быть рассмотрена вне исторического измерения. История, в свою очередь, реализуется в тех или иных культурных формах. Прис­тальный взгляд на историю, в конечном счете, всегда нацелен на постижение тайны человеческого бытия и культуры. Чтобы понять культуру, необходимо осмыслить историю в ее целостности. Вопрос о культурном смысле истории, о ее истоках и целях, о логике культурно-исторического процесса оказывается, таким образом, принципиальным вопросом культурологии, вопросом, не теряющим свою актуальность на протяжении столетий.

В культурологической и философско-исторической мысли издавна сложились две концепции, бытующие и в наше время: всемирно-историческая и культурно-историческая. Первая рассматривает историю культуры как единый процесс однонаправленного (как правило, прогрессивного) развития, захвативший все области, населенные людьми. Возникнув еще в древности, эта концепция сначала получает теологическое (в трудах Августина Блаженного и Йохима Флорского) и религиозно-политическое (средневековая идея сменяющих друг друга великих империй) оформление, а затем обретает научный статус в трудах мыслителей XVIII – XIX вв. История при этом может рассматриваться как целенаправленный процесс воспитания человеческого рода (И.Г.Гердер), развития понятия свободы (И.Кант), саморазвертывания мирового духа (Г.Гегель). Неизменным остается убеждение в наличии единой цели культурно-исторического развития и всеобщем характере этого процесса. Идея единства человеческого рода и вытекающего отсюда единообразия развития культуры – фундаментальная идея всемирно-исторической концепции. Те народы, культурное развитие которых не укладывалось в разработанные в рамках этого телеологического подхода схемы и периодизации, рассматривались в качестве «отсталых», «диких», а то и «неисторических». Эта концепция оказала значительное влияние на развитие исторической и культурологической науки и вплоть до ХХ века воспринималась, часто неосознанно, как сама собой разумеющаяся и не требующая доказательств.

Вместе с тем существует и другой подход к человеческой истории. Впервые культурно-историческая концепция была декларирована ещё Геродотом, который противопоставил Европу (сис­тему греческих полисов) Азии (персидской монархии). Впослед­ст­вии эту двухполюсную схему пришлось усложнить, добавив Скифию и Эфиопию – области, культуру которых нельзя было отождествить ни с Элладой, ни с Персией. Затем список культурных регионов расши­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­рялся, пока вся ойкумена не оказалась расписанной на культурно-исторические области. В основе культурно-исторической концепции, таким образом, изначально лежит идея, резко отличная от постулатов всемирно-исторического подхода: каждая культурная область имеет свой неповторимый путь развития, и, следовательно, можно и нужно говорить о своеобразии неевропейских культур, а не об их «отставании» или «застое». Крупнейшими представителями культурно-исторической школы в ХIХ веке были Н.Я.Данилевский и К.Н.Леонтьев, а в ХХ веке – О.Шпенглер и А.Тойнби.

Своей главной книге «Закат Европы» Освальд Шпенглер (1880 – 1936) дал подзаголовок «Очерки морфологии мировой истории», подчеркивая тем самым, что задача, которую он ставит перед собой, неизмеримо больше, чем задача проследить судьбу западноевропейской культуры. Шпенглер пытается проникнуть в «метафизическую структуру исторического человечества», выяснить, что такое культура и в каком отношении она находится к реальной истории. Эта попытка оказывается тесно связана с резкой критикой всемирно-исторического, т.е. господствующего в обществознании ХIХ века, подхода. Традиционную схему мировой истории «Древний мир – Сред­­ние века – Новое время» Шпенглер характеризует как скудную и бессмысленную, отвергая свойственный ей панлогизм, прос­то­­­­душную прямолинейность, подчеркнутый европоцентризм. С точки зрения Шпенглера этот подход ограничивает объем истории и сужает ее арену.

Линейной схеме эволюционного развития единой общечеловеческой культуры немецкий исследователь противопоставляет концепцию исторического круговорота множества самобытных локальных культур. Таких культур Шпенглер обнаруживает восемь. Египетская, индийская, вавилонская, китайская, «магическая» (арабско-византийская), «аполлоновская» (греко-римская), «фаустовская» (западноевропейская) культуры, а также южноамериканская культура майя представляют собой отдельные миры становления, имеющие одинаковое значение в общей картине истории: ни один из них не занимает привилегированного положения в мире. Таким «коперниканским» переворотом в исторической науке Шпенглер рассчитывает разрушить «птолемеевскую» систему истории, где европейская культура претендует на центральное место, общечеловеческий характер ценностей и бесконечный прогресс. Культуры – это организмы, а мировая история – их общая биография. Существование множественных культур, согласно Шпенглеру, есть свидетельство не единого процесса мировой истории, а единства проявлений жизни во Вселенной. Поэтому первопринципом культурной истории Шпенглер объявляет не механическую эволюционную, а органическую циклическую закономерность. Любая культура, подчиняясь закономерностям жизненного цикла, проходит этапы юности, расцвета, зрелости и упадка.

Теория исторического единства цивилизаций подвергается резкой критике и в знаменитом труде А.Тойнби «Постижение истории». Концепция единой цивилизации по мнению британского историка ложна в своей основе. Она базируется на переносе сов­ременных представлений в прошлое, эгоцентрических иллюзиях западного сознания и абсолютно недоказуемых представлениях о «динамичности» Запада и «статичности» Востока. Тезис об унификации мира на базе западной экономической системы как закономерном итоге единого и непрерывного процесса развития человеческой истории приводит к грубейшему искажению фактов и сужению исторического кругозора. В результате игнорируются особенности культур, не учитывается многообразие исторического опыта человечества, мировые цивилизации объединяются в одну, а история одной единственной культуры оказывается выпрямленной в одну линию, нисходящую от современного западного общества к примитивному обществу неолита.

Убежденный сторонник идеи мультилинейного развития суверенных культур Тойнби полагает, что конвенциональная формула (древняя – средняя – новая история) совершенно неадекватна реальному характеру культурно-исторического процесса. Основное содержание исторического процесса определяется по мнению Тойнби законом «Вызова – Ответа», при этом различные культуры, оказавшись в одинаковых условиях, совершенно по-разному реагируют на испытания – так называемый «вызов истории». Принципиальное многообразие «ответов» на «вызовы» предопределяет непохожесть исторического пути народов.

В отличие от О.Шпенглера, А.Тойнби и других сторонников культурно-исторической школы, настаивающих на принципиальной многолинейности исторического процесса, который понимается как круговорот локальных цивилизаций, Карл Ясперс (1883 – 1996) утверждает, что человечество имеет единое происхождение и единый путь развития.

Ясперс отвергает идеи Шпенглера, подход которого представляется философу-экзистенциалисту методологически несостоятельным: «физиогномические» принципы, полагает он, позволяют улавливать и, до некоторой степени, толковать метаморфозы культуры, но не дают возможности установить законы культурного развития. Лишь подчинившись идее исторической целостности, убежден Ясперс, можно постигнуть смысл доступной эмпиричес­кому познанию мировой истории.

Центральным понятием фундаментального труда К.Ясперса «Истоки истории и ее цель» оказывается понятие «осевого времени». Именно концепция «осевого времени» призвана аргументировано показать единство человеческой истории и мировой культуры. «Осевое время» – это один из этапов исторического развития, но именно этой эпохе человечество обязано более всего. Вообще, Ясперс выделяет четыре «среза» мировой истории: доистория – время создания человека, возникновения языков, начала использования огня и изобретения орудий; эпоха великих культур древности – появление высоких культур в Египте, Месопотамии, Индии и Китае в 5 – 3 тысячелетии до н.э.; «осевое время» – период духовного рождения человечества; а также научно-техническая эра, зарождающаяся в Европе в период позднего Средневековья, а в ХIХ – ХХ вв. приобретающая поистине всеохватывающий характер. Но безусловно самым важным периодом человеческой истории Ясперс признает третий исторический срез. Это и есть искомая «ось мирового времени».

«Осевая эпоха» – это время около V века до н.э. В этот промежуток между 800 и 200 гг. до н.э. параллельно в Китае, Индии, Персии, Палестине и Древней Греции возникают духовные движения, сформировавшие тот тип человека, который существует и поныне. Именно в эту эпоху человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Чувство собственного бессилия перед «последними вопросами» бытия, ужасом мира делают человека открытым новым неограниченным возможностям опыта. Пограничная ситуация, в которой оказывается человечество, разрешается в сфере культуры: на смену языческим представлениям приходят мировые религии, на смену ориентированному на традиции мифологическому сознанию – философские учения, полные рефлексии и скептицизма.

Для Ясперса важно, что духовное пробуждение оказывается началом общей истории человечества, которое прежде было разделено на локальные, не связанные между собой культуры. «Осевое время» формирует несколько духовных, внутренне друг другу родственных центров. В этот момент возникает подлинная связь между народами, связь духовная. Синхронно возникшие в эту эпоху ценности являются фундаментальным элементом единства истории, они образуют «идеальную» ось, вокруг которой с тех пор и «кружится» реальная история человечества.

«Осевое время» – ключ к динамике мировой культуры, поворотный момент истории, оно знаменует собой исчезновение великих культур древности. Культуры, не сумевшие осуществить исторический прорыв, обречены на гибель. В то же время, человечество, ощутившее свое духовное единство, обретает общий путь и универсальную цель развития.

Если для всемирно-исторических концепций характерны глобальный подход и эволюционная парадигма, опирающиеся на идеи единства человеческого рода, единообразия и однолинейности прогрессивного развития культуры, то культурно-историческое направление традиционно опирается на циклическую модель развития. Предметом культурологических исследований оказывается не культура человечества, а локальные культурно-исторические целостности. Но отказ от глобально-эволюционистских построений не подразумевает отказа от идеи развития вообще. На протяжении веков человечество стремилось осмыслить характер культурных изменений, понять их ритм и темп; уловить последовательность смены состояний культуры, проанализировать их обусловленность и направленность. Так оформлялась и формулировалась одна из главных задач культурологии – задача поиска закономерностей развития культуры.

В наиболее чистом виде эту задачу поставил перед собой русский мыслитель Константин Леонтьев (1831 – 1891). Развитие для Леонтьева – это не ориентированный в бесконечность прогресс, а закономерное проявление субстанциональных характеристик; это процесс выявления, развертывания. Безусловно, для этого процесса характерно постепенное восхождение от простого к сложному, от неопределенного к оригинальному. Но высшая точка развития, в которой система достигает особой степени сложности, необычайного богатства элементов, объединенных внутренним единством, оказывается лишь этапом, подчас кратковременным, после которого следует регрессивный процесс, характеризующийся уменьшением числа признаков, упрощением и смешением составных частей, разложением и неизбежной гибелью.

Культура, полагает русский философ, подчиняется тому же закону «триединого процесса развития», что и все сущее на Земле. Анализируя историческую динамику культуры, опираясь на обширный материал из истории изобразительного искусства, архитектуры, литературы, философии и религии К.Леонтьев стремится доказать, что культура в своем развитии последовательно проходит те же три периода: «период первоначальной простоты» (неразвитая зародышевая форма культуры), «период цветущей сложности» (время, когда в гармонии и разнообразии раскрываются все потенции культуры) и «период вторичного смесительного упрощения» (бессмысленного эклектизма, упадка всех сфер культуры).

К.Леонтьев, таким образом, стремится связать закономерности культурного развития с общей логикой жизненных процессов на Земле. Вообще, идея переноса природной цикличности в историю не нова и имеет глубокие корни в культурологической традиции, но Леонтьев, по всей видимости, воспринимает ее, так же как идею применения естественно-научных концепций к культурному процессу, от старшего современника – русского философа Николая Данилевского (1822 – 1855).

Н.Данилевский обосновал основополагающую для всех последующих рассуждений идею о том, что между формами органической жизни и культурой можно провести непосредственную аналогию. Как и любая более или менее целостная, органическая система, культура представляет собой замкнутый мир, живущий и умирающий в меру отпущенных ему внутренних сил и возможностей. Концепция жизненного цикла культуры разрабатывается Данилевским в рамках теории культурно-исторических типов. Ход развития культурно-истори­чес­кого типа автор «России и Европы» уподобляет жизни многолетних одноплодных растений, период роста которых достаточно долог, период же цветения и плодоношения относительно непродолжителен и истощает раз и навсегда их жизненную силу.

Культурно-исторический тип проходит следующие основные этапы развития: этнографический (период первоначального формирования, длящийся около тысячи лет), государственный (период укрепления основ существования, обретения действительной самобытности, продолжающийся примерно 400 лет), цивилизационный (время наивысшего расцвета, проявляющегося преимущественно в духовной деятельности; 50 – 100-летний период реализации творческого потенциала культуры). За периодами зарождения и расцвета неумолимо следует период увядания: творческая активность народа иссякает; останавливаясь в своем развитии, он впадает в «апатию самодовольства», примеры которой Данилевский обнаруживает в китайской истории, или «апатию отчаяния», характерную для римской культуры периода распространения христианства, неминуемо приближаясь к гибели. Ослабление созидающих начал способствует деградации культурно-исторического типа, которая оборачивается возвращением в «бессознательное» этнографическое состояние. Культура, прошедшая высшую точку своего развития, никогда уже не сможет вернуться в нее, ее дальнейшее движение есть движение к смерти. Израсходовав отпущенную «сумму жизни», культура умирает. Внешние причины, как подчеркивает Данилевский, не играют здесь главной роли, они лишь ускоряют смерть больного тела культуры.

На ту же традицию морфологического органицизма, воспринимающего культуру как организм, обладающий своим строением и жизненным циклом, опирается и немецкий философ О.Шпенглер. Тысячелетние истории египетской и греко-римской культур предстают в его описании точным подобием микроистории отдельного человека. Правда, шпенглеровский подход к культуре не столь привязан к естественно-научным принципам исследования, как размышления Данилевского или Леонтьева. Автор «Заката Европы» ищет основание культуры в ее глубинных символах, связанных с «душой» культуры и определяющих ее «судьбу».

Шпенглер отличает идею культуры от ее реального исторического осуществления. Это отношение подобно отношению души к живой плоти. История культуры есть поступательное осуществление потенций: культура рождается, когда пробуждается ее душа, и умирает, когда душа, осуществив полную сумму своих возможностей (в виде языков, религий, искусств, государств и наук), снова возвращается в прадушевную стихию. Этот процесс, в рамках которого культура проходит возрастные ступени человеческой жизни (детство, юность, зрелость, старость) или, если угодно, осуществляет календарный цикл природы (весна, лето, осень, зима), может быть обозначен как цикл закономерных превращений, поскольку неизбежен для любой конкретно-исторической модели культуры. Используя метод гомологии, Шпенглер стремится доказать «параллельно-одновременный» характер прохождения различными историческими культурами стадий этого цикла (гречес­кая классика, например, «одновременна» европейскому барокко, поскольку и та, и другая эпоха соответствуют «лету» культуры). Завершающая стадия цикла, «зима» культуры, – цивилизация.

Цивилизация для Шпенглера – окончательное истощение творческих сил культуры, ее засыхание и омертвение. Цивилизация противостоит культуре как искусственное – естественному, как умственная старость – душевному детству, как ставшее – становлению. Цивилизация – неизбежная судьба культуры. Она следует за ней, как смерть следует за жизнью, как оцепенение наступает вслед за развитием. Цивилизация – отнюдь не черта современности. У каждой культуры своя цивилизация: если в западноевропейской культуре переход к цивилизации происходит в XIX веке, то в античности – в IV веке. При этом меняются только исторические детали, но не характерные признаки. Цивилизация вместо культуры – это атеизм вместо религии, космополитизм вместо патриотизма, масса вместо народа.

Как видим, Шпенглер существенно переосмыслил понятие цивилизации. Впрочем, в последнее столетие это понятие, известное еще обществознанию XVIII века, использовалось так часто и, главное, так по-разному, что приобрело множество смысловых оттенков и, пожалуй, может считаться одним из самых неопределенных обществоведческих понятий. Что касается истории культурологии, то и она способна внести неразбериху в сознание читателя: цивилизация то понималась как особый социокультурный феномен, ограниченный определенными пространственно-временными рамками (А.Тойнби), то отождествлялась с культурой (З.Фрейд), то осмысливалась как ее высшая точка, пик развития (Н.Данилевский). Пос­ле выхода в свет «Заката Европы» понятия культуры и цивилизации уже воспринимались как парные категории. Их отношения, принявшие в философии Шпенглера характер непримиримой антиномии, становятся одной из важнейших проблем культурологии ХХ века.

Именно так подходил к этой проблеме выдающийся русский философ Николай Бердяев (1874 – 1948), утверждавший, что вопрос о взаимоотношении культуры и цивилизации – это вопрос о судьбе, которая ожидает человечество. Культура, полагает Бердяев, не может развиваться бесконечно, она несет в себе семя смерти. Подъем неизбежно сменяется спадом, расцвет – увяданием, творческие силы не могут не иссякнуть. В культуре заключены начала, которые неотвратимо влекут ее к цивилизации, а стало быть, к смерти, ибо цивилизация и есть смерть духа.

«Воля к жизни» и «воля к культуре» – вот порывы, которые выражают суть противоборства цивилизации и культуры. Эпоха культурного расцвета предполагает преодоление и ограничение «воли к жизни», но динамичные движения культуры влекут ее к «жизни», к практике, к осуществлению. Между тем, культура по мнению Бердяева всегда была великой неудачницей жизни. Культура не есть осуществление новой жизни, она – осуществление новых ценностей. Культура (даже материальная) есть культура духа. Цивилизация же пытается осуществить жизнь, стремится к практической реализации. Достижения культуры символичны, цивилизации – реалистичны, культура аристократична, она воплощается в качествах, цивилизация демократична, ее удел – количество. Цивилизация – «омассовление» всех сфер жизнедеятельности, она обезличивает. Личностное начало раскрывается лишь в культуре.

Трагический во многих отношениях переход от культуры к цивилизации не может восприниматься иначе, как глубочайший кризис. Но какова должна быть оценка кризиса в культуре? В отмеченной печатью фатализма концепции Шпенглера кризис выступает верным предзнаменованием гибели культуры. В более гибких культурологических концепциях кризис понимается как тяжелое переходное состояние, связанное с ощущением безвре­­­­­­­­­­­­­­­­­менья, болезненными и мучительными процессами. Сопровождающийся переоценкой ценностей, переменой в их иерархии, перекомпоновкой духовно-смыслового ядра культуры, кризис оказывается в истории культуры «моментом высочайшего самосознания» (Ф.Ницше), закономерным этапом развития. Кризис – не тупик культуры, а ее перепутье. Связанный с самопознанием культуры, обнаружением ее потенциала, выявлением возможностей внутреннего развития, кризис сам является залогом нового рождения, открывая новые, еще неизведанные перспективы.