Предуведомление

 

Признаюсь честно и сразу: я несколько погрешил против истины, дав этой главе столь завлекательный заголовок. Пристрастно говоря, в событиях, названных впоследствии Смутой, или Смутным временем, нет особых тайн - по крайней мере крупных. Мелких найдется преизрядное количество, но по-настоящему больших, грандиозных, особо завлекательных, увы, не отыскать. Как-никак Смута отстоит от нашего времени всего на триста лет, слишком многие из ее очевидцев и участников оставили подробные воспоминания, слишком развитой к тому времени была система государственного делопроизводства - так что и официальных бумаг накопилось достаточно, и большая их часть (не в пример другим архивам) осталась в целости.

И все же… Говорят, что новое - это попросту хорошо забытое старое. В нашем случае вполне позволительно будет самостоятельно изобрести несколько схожий афоризм: «Тайна - это хорошо забытая истина».

Если смотреть с этой точки зрения, в заголовке нет ни натяжек, ни преувеличений. Смутному времени особенно не повезло - я не единожды имел случай убедиться, что представления о нем у наших современников порой прямо-таки фантастические. Проистекающие из крайне ничтожного количества точной информации, пущенной в широкий оборот. Не только в школьных, но и в вузовских учебниках прежнего времени Смуте было отведено до обидного мало места. Гораздо меньше, чем того заслуживают события, в течение девяти лет сотрясавшие одну из самых больших стран мира. Если добавить к этому стократно и справедливо осмеянное невежество совковой интеллигенции, в качестве пищи духовной пробавлявшейся лишь модной периодикой и не привыкшей по сию пору обращаться к источникам, научным трудам, мемуарам современников - картина усугубляется еще более.

А посему нечего удивляться, что в головах иных индивидуумов наличествует форменная каша. Утверждение это отнюдь не голословно - когда эта книга существовала лишь в виде дерзко-туманных задумок, я долго развлекался, задавая своим окончившим по паре-тройке институтов знакомым незатейливые вопросы вроде: «Если из Москвы пришлось изгонять польских интервентов , как в таком случае называется сражение , в результате которого Москва была взята? И когда имела место эта битва?»

Результатом всегда было недоуменное молчание. Те, кто не чурался логики и углубленной работы ума, по размышлении признавали, что и в самом деле наблюдается некая нелепица: с одной стороны, Москва вроде бы была взята , с другой - никто не в силах припомнить подробностей означенного взятия…

Однако при этом все без исключения, чтобы не ударить в грязь лицом, повторяли несколько устоявшихся штампов. Вспоминали, что пришедшие на Русь «интервенты» были поляками, что Лжедмитрий Первый, он же беглый чернец Гришка Отрепьев, всерьез намеревался продать Русь «чертовым ляхам» и иезуитам, чьим тайным орудием и являлся, что Новгород и прилегающие земли были опять-таки захвачены «интервентами», но уже шведскими; что на зов Минина и Пожарского русские люди поспешили под их знамена, прямо-таки теряя каблуки от быстроты бега… Малый джентльменский набор, одним словом. Разумеется, добавляют еще, что Отрепьев был убит «возмущенным народом», что «русское войско» в конце концов изгнало «польских интервентов», успевших, правда, под конец замучить незабвенного героя Ивана Сусанина.

Если бы все и в самом деле обстояло столь незатейливо, события с самого начала назвали бы «польско-русской войной». Одной из многих. Однако наши далекие предки отчего-то именовали этот период Смутным временем …

Я не собираюсь раскрывать какие-либо роковые тайны (их попросту нет). Всего лишь намерен кратко изложить историю Смутного времени, опираясь исключительно на первоисточники, главным образом русские, а волю своей фантазии буду давать лишь в тех случаях, когда речь пойдет о тех самых второстепенных загадках, над коими ломают голову до сих пор. И тем не менее наберусь дерзости заявить: именно это краткое изложение основных событий Смуты для многих как раз и станет натуральнейшей сенсацией. Потому что раньше о многом либо умалчивалось, либо писалось столь небрежной скороговоркой, что это «полузнание» очень быстро вылетало из памяти.

И, разумеется, по своему обычаю не смогу удержаться, чтобы не развеять парочку устоявшихся мифов. Возможно, при этом чьи-то любимые мозоли окажутся самым варварским образом оттоптанными, но моей вины тут нет, все, повторяю, основано на первоисточниках. Наши предки (и не только наши, понятно) в действительности сплошь и рядом были отнюдь не такими, какими представляются потомкам, в особенности, если потомки не обременены хорошим знанием истории, подменяя это знание полумистическими и чванными заклинаниями о «святой Руси», решительно все беды которой происходили от козней иноземцев…

 

«И бысть глад велик…»

 

Кровавой борьбой претендентов на трон Европу никак было не удивить - хлебнула досыта за столетия. Однако, если речь зайдет не просто о претендентах, а о самозванцах , картина совершенно иная. Самозванцев в Европе почти что и не водилось, за редчайшими исключениями, вроде Лжесебастиана Португальского, знаменитого «Иоанна Посмертного» или «дофинов Людовиков» более позднего времени.

Однако две страны стоят особняком - Англия и Россия. По числу самозванцев Англия лишь немногим уступает России (в том случае, конечно, если мы будем считать лишь серьезных русских самозванцев, производивших крупные возмущения). Мало того, меж Англией и Россией прослеживается некая, прямо-таки полумистическая связь и в некоторых других печальных рекордах. И там, и здесь примерно равно число коронованных особ, убитых соперниками либо погибших от руки дворян. Понятно, число немалое. Генрих VIII и Иван Грозный в некоторых отношениях выглядят прямо-таки братьями-близнецами - первый был женат шесть раз, второй - восемь, оба казнили некоторых своих жен, оба превзошли и предшественников, и преемников в массовом терроре, оба расправлялись с высшими сановниками своих церквей (разница лишь в том, что Генриху удалось отобрать у церкви ее земельные владения, а Иван, добивавшийся того же, отступился). Екатерина II, с чьего прямого соизволения был убит ее супруг, ничем особенным не отличается от Марии Стюарт, также поступившей с надоевшим мужем.

Можно добавить еще, что Англии принадлежит безусловный рекорд в другом виде междоусобиц - когда коронованные муж и жена становились врагами и воевали друг против друга в самом прямом смысле (Стефан и Матильда, Генрих II и Алиенора, «французская волчица» Маргарита и Эдуард II). Впрочем, мы отвлеклись от темы…

Так вот, Лжедмитрий I - чуть ли не единственный во всей Европе самозванец, которому удалось не просто произвести возмущение, а сесть на престол и удержаться там около года. Согласитесь, феномен примечательный. И, как всякий феномен, заслуживает подробного рассмотрения. Почти все предшественники и последователи Лжедмитрия, на Руси бывало дело или в Западной Европе, кончали одинаково. Самым удачливым удавалось в лучшем случае выиграть парочку мелких сражений - потом на их недолгой карьере ставили точку правительственные войска. Самые невезучие (вроде «сына и дочери Павла I», объявившихся в Енисейской губернии, нынешнем Красноярском крае, английского герцога Монмута или печальной памяти княжны Таракановой) не успевали и этого.

Почему-то подобные предприятия с завидной регулярностью увенчивались успехом в Молдавии. В 1561 г. некий рыбацкий сын, выдававший себя за племянника одного из греческих правителей, собрал украинско-польскую вольницу, изгнал тогдашнего господаря Александра и сел на престол. Однако продержался там лишь два года - когда он попытался ввести в стране европейские обычаи и жениться на дочери протестанта, молдаване взбунтовались и убили неосторожного реформатора.

В 1574 г. другой самозванец, некий Ивония, назвался сыном молдавского господаря Стефана VII и с помощью казаков занял престол. Его опять-таки убили довольно быстро. В 1577 г. новый самозванец (некий то ли Подкова, то ли Серпяга) на сей раз объявил себя братом Ивонии. Дальше все пошло по накатанной колее - казаки помогли претенденту захватить молдавский престол, но вскорости недовольные подданные прикончили и Серпягу. Надо полагать, эта свистопляска надоела в первую очередь не молдаванам, а самим казакам - когда в 1592 г. у них по старой памяти попытался найти поддержку очередной соискатель молдавского престола, казаки, не мудрствуя лукаво, выдали его полякам. Видимо, этот печальный опыт учел некий сербский искатель приключений Михаил - пару лет спустя, возжаждав молдавского престола, он не стал объявлять себя родичем какой бы то ни было известной личности, а попросту собрал рать и без всяких объяснений и побасенок захватил Молдавию. Потом, как было принято в Молдавии, его убили. Тут уже лопнуло терпение у короля Сигизмунда, и он особым указом обязал казаков «впредь не принимать молдавских самозванцев».

Наконец, можно вспомнить Стефана Малого, объявившего себя чудесно спасшимся Петром III и занявшим черногорский престол. Но это совсем другая история…

Лжедмитрию I все поначалу удавалось просто блестяще. Вступив в пределы России с горсточкой вооруженных людей, которую мог втоптать в землю, не заметив даже толком, один-единственный царский полк, «названный Дмитрий», однако, прямо-таки триумфально прошествовал к Москве, где и был встречен ликующим народом вкупе с боярами и князьями церкви. Должно же быть какое-то объяснение, не исчерпывающееся «слепой верой в чудесным образом спасшегося от убийц царевича»?

Объяснений, строго говоря, два. И оба они, по совести, должны заставить задуматься и современных политологов…

Во-первых, разумеется, политика Бориса Годунова - вернее, общее и повсеместное разочарование в государе. Недовольными были все. Налоговые льготы, торговые привилегии, амнистии и милости, которыми Борис пытался умаслить все слои общества в начале царствования, со временем, как это обычно и бывает на Руси, как-то незаметно сошли на нет. Крестьянам окончательно запретили переходить к другим помещикам - до превращения землепашца в вещь оставалось еще около ста двадцати лет, но и сама по себе отмена Юрьева дня казалась тогдашним людям неслыханным попранием прадедовских обычаев (примерно так и мы восприняли бы указ о запрещении менять место работы).

Тем, кто стоял на общественной лестнице гораздо выше, то есть дворянам и боярам, пришлось тоже нелегко. Крестьянину просто-напросто запретили переходить от одного господина к другому, зато господа рисковали и свободой, и жизнью. В первые годы XVII века, когда по стране стали бродить первые туманные слухи о «чудесно спасшемся царевиче Димитрии», Борис Годунов, судя по всему, не просто испугался, а испугался крепко …

И началась вакханалия. Самым счастливым из бояр или дворян мог считать себя тот, которому всего-навсего запрещали жениться (было у Бориса такое обыкновение). Другим приходилось покруче. Постригали насильно в монахи (как Федора-Филарета, отца будущего царя Михаила Романова), ссылали к черту на кулички, бросали в тюрьму, отбирали имущество, обдирая так, что это и не снилось нынешней налоговой инспекции. Государство не просто благосклонно внимало доносам - активнейшим образом их поощряло. Часть имущества оговоренного брали в казну, а часть шла доносчикам. «Маяком доносительства», на которого должны были равняться остальные, стал некий Воинко, холоп князя Шестунова. За донос на хозяина Борис прямо-таки демонстративно дал холопу волю, наградил поместьем - и велел объявить о том всенародно.

И понеслось… Как выражался один из историков, подобные меры «разлакомили» холопов, и доносы посыпались градом. По первому подозрению (чаще всего обвиняли в колдовстве, это стало таким же распространенным, как во времена большевиков - обвинение в «контрреволюции») хватали самого обвиненного, его близких, родственников, друзей и соседей. Всех, как водилось, пытали самым тщательным образом. Тех, кто признавался, сажали и ссылали. Тех, кто упорствовал, частенько лишали языка или вешали, поскольку свыше было велено считать, что запирательство как раз и есть признак виновности.

Безусловно, Борис верил в «ведовство» и «дурной глаз» гораздо меньше, чем уверял. Однако всем, попавшим в «пытошные» по голословному навету, от этого было не легче.

Никоновская летопись сообщает об этом времени так: «И сталось у Бориса в царствие великая смута; доносили и попы, и дьяконы, и чернецы, и проскурницы; жены на мужьев, дети на отцов, отцы на детей доносили».

Предков Пушкина сослали в Сибирь по доносу собственных холопов, отобрав имущество. Одного из Романовых в тюрьме задушил пристав. Боярину Богдану Бельскому по приказу царя по волоску выщипали бороду, которой боярин гордился (впоследствии Богдан Бельский станет одним из приближенных Лжедмитрия, торжественно поклянется перед москвичами, что царевич - настоящий…). Будущий герой-освободитель, князь Д. М. Пожарский, сделал донос на своего недруга, князя Бориса Лыкова, а его мать княгиня Марья донесла на мать Лыкова (таков уж был тогдашний обычай - мужчины могли делать доносы только на мужчин, а женщины - на женщин, бояре должны были доносить царю, боярыни, соответственно, царице). Естественно, всех Лыковых законопатили «за приставы»[76] всерьез и надолго…

Господа, со своей стороны, отыгрывались на низших. Поскольку тогдашние законы о холопстве были столь же запутанными и поддававшимися двойному толкованию, как нынешнее налоговое законодательство, злоупотребления начались фантастические. Человек, нанявшийся на временную службу или мастеровую работу, объявлялся холопом и навсегда терял свободу - поскольку все зависело от судьи, а судья был живым человеком, хотел есть-пить вволю да вдобавок обеспечить детушек… Иногда людей без особых придумок ловили на дорогах и закабаляли. Доходило до того, что сильный и богатый боярин делал холопами… служивших у него дворян, владельцев поместий (поместья, конечно, забирал себе). Правда, необходимо отметить, что находились простолюдины-прохвосты, которые извлекали личную выгоду и из такого положения дел (ибо житейская смекалка русского человека безгранична) - «закладывали» себя в холопы, пожив немного, обкрадывали владельца, убегали и повторяли этот финт, пока не попадались или, сколотив деньжонок, не отходили от дел (благо до удостоверяющих личность документов додумался лишь Петр I столетие спустя). Нужно помнить, что знатный господин, независимо от того, угнетал он своих «холопей» или кормил кашей с маслом, мог всегда ждать доноса от любого из своих людей. По язвительному замечанию историка Костомарова, «между господами и холопами была круговая порука: то господин делает насильство холопу, то холоп разоряет господина». Идиллия, некоторым образом. У всякого был шанс отыграться на обидчике…

Поскольку запретный плод особенно сладок, крестьяне после «закрепления» бежали в массовом количестве и, за неимением других возможностей, становились разбойниками. Не то что на пресловутых «больших дорогах» - в самой Москве, по свидетельствам современников, опасно было выйти ночью со двора, непременно получишь кистенем по голове.

Как частенько случается перед великими и страшными потрясениями, косяком пошли «знамения», предвещавшие, по общему мнению, нечто неизвестное, но непременно страшное…

Говорили, что в 1592 г. в северных морях появилась столь огромная «рыба-кит», что едва не своротила Соловецкий монастырь. Оползень, разрушивший в 1596 г. Печерский монастырь под Нижним Новгородом, считали предзнаменованием нехороших перемен. Прошли слухи, что волки и бездомные собаки вопреки своим обычаям пожирают друг друга, а следовательно, вновь появилось знамение, предвещающее, что вскорости и люди начнут грызть друг друга. Неизвестно откуда появились черно-бурые лисицы, забегавшие даже в Москву, - опять-таки «нехорошее знамение». В 1601 г. караульные стрельцы болтали по Москве: «Стоим мы ночью в Кремле на карауле и видим, как бы ровно в полночь промчалась по воздуху над Кремлем карета в шесть лошадей, а возница одет по-польски: как ударит он бичом по кремлевской стене, да так зычно крикнул, что мы со страха разбежались». Бури вырывали с корнем деревья, переворачивали колокольни, срывали крыши; в одном месте перестала родиться рыба, в другом пропали птицы, в третьем уродов рожали женщины, в четвертом - домашняя скотина. На небе видели по два солнца, а ночью - по два месяца. В довершение всего, в 1604 г. на небе вовсе уж некстати объявилась комета, видимая и днем. Ходят легенды, что испуганный ею Борис призвал немца-астролога, и тот пугал «великими переменами» (что сталось с астрологом - неизвестно, мог и унести ноги).

И все же - мало напоминает конец света. Бывало и тяжелее, однако самодержцы удерживались на престоле. И не в силах отделаться от убеждения: ограничься дело только этим , Борис мог и выстоять. Еще и потому, что государем он был крутым, не боялся рубить головы, рвать языки и забивать в железо, а на Руси так уж исстари повелось: властители, не боявшиеся крови, так и умирали властителями, и даже естественной смертью; меж тем расставались с престолом и жизнью исключительно те, кто был умен и исполнен лучших намерений, вот только замыслы свои имел глупость проводить в жизнь не кнутом и топором…

Но дело еще и в том, что вскоре на Русь пришел Великий Голод…

Летом 1601 г. на всем востоке Европы зарядили дожди - холодные, проливные, бесконечные. От Пскова до Нижнего Новгорода они лили беспрерывно двенадцать недель. Уже в июле ударил первый снег. Весь урожай погиб - даже попытки скосить недозревшие хлеба провалились. Уже в конце августа начались снегопады и метели, по Днепру ездили на санях «как средь зимы», на полях жгли костры, чтобы спасти хотя бы жалкие остатки незрелого жита. Не удавалось…

1602 г. Теплая весна, поля, засеянные еще с прошлого года, неожиданно дали обильные всходы, но вскоре вновь грянули «морозы превеликие и страшные». Всходы погибли. Лето, против прошлогоднего, было сухим и жарким. «Кто сеял сто мер жита, собрал одну меру, вместо ржи родилося былие…»

Весна и лето следующего, 1603 г. выдались довольно благоприятными, но подстерегала другая беда - не было семян из-за недородов двух предшествующих лет…

И начался голод. Цены на хлеб мгновенно взлетели в 25 раз - на этот счет есть совершенно точные воспоминания «служилых иноземцев» Жака Маржерета и Конрада Буссова. Оба владели в России поместьями, занимались хлеботорговлей и проблему знали не понаслышке.

В пищу шло все - кошки и собаки, мякина и сено, навоз, трава и коренья, даже мыши, собственный кал и солома. Впервые на Руси люди стали есть людей. И не только трупы… Еще один иностранец, служивший на Москве, Петр Петрей, рассказывает, что он видел в Москве, как умиравшая от голода женщина грызла своего ребенка. В столице продавались пироги с человечиной. Легко можно представить, что творилось в провинции. Вспоминают, что путнику было опасно заехать на постоялый двор - могли тут же зарезать и съесть. Маржерет, оставивший интереснейшие записки о России, свидетельствовал: «Я был свидетелем, как четыре крестьянки, брошенные мужьями, зазвали к себе крестьянина, приехавшего с дровами, как будто для уплаты, зарезали его и спрятали в погреб про запас, сначала намереваясь съесть лошадь его, а потом и его самого. Злодеяние это тотчас же и открылось: тогда узнали, что эти женщины поступили таким образом уже с четвертым человеком».

Точности ради нужно уточнить, что не все области страны были одинаково поражены голодом, а справедливости ради упомянуть, что Борис Годунов боролся с голодом, прилагая прямо-таки титанические усилия. Впервые в русской истории им была предпринята попытка регулировать цены - естественно, на хлеб, запрещая поднимать их до запредельных высот. Кроме того, опять-таки впервые в нашей истории, по стране разъехались «продотряды», выявлявшие спрятанный хлеб и заставлявшие владельца продавать его по установленной цене.

И вновь, в который раз на Руси, все благие намерения столкнулись с человеческой природой (как, впрочем, бывало не на одной лишь Руси)…

В Курске, где урожай был особенно хорош, во Владимире, в других уродивших окраинах отнюдь не торопились везти хлеб в голодные районы, предпочитая придерживать его в ожидании «настоящей» цены. Так же поступали и московские хлеботорговцы. Хлеб прятали все - бояре, купцы, монастыри - и все пытались им спекулировать, уворачиваясь от грозных указов царя, елико возможно. Руководившие «продотрядами» чиновники сплошь и рядом за взятку закрывали глаза на спрятанный хлеб или на то, как в Москву отправляют гнилье. Зажиточные люди массами выгоняли своих холопов, чтобы не тратиться на прокорм, а выгоднее продать сэкономленное зерно. Должностные лица, ответственные за бесплатную раздачу хлеба нахлынувшим в столицу беженцам, делились деньгами и зерном в первую очередь со своими друзьями и родней, их сообщники заявлялись в лохмотьях под видом нищих, оттесняя настоящих бедняков. Современник пишет, что сам видел, как за хлебом приходили переряженные нищими дьяки. Пекари, обязанные выпекать хлеб строго определенного веса и величины, продавали ковриги почти непропеченными, а то и подливали воды для тяжести. Им рубили головы, но особого воспитательного значения на остальных это не производило.

Считается, что погибло около трети населения страны. Жак Маржерет писал, что за два года и четыре месяца из двухсотпятидесятитысячного населения Москвы умерло сто двадцать тысяч. Монах Авраамий Палицын, келарь Троице-Сергиева монастыря, оставивший записки о Смутном времени, называет даже большую цифру - 127 000.

Спасаясь, бежали кто куда мог - в Сибирь, на Дон, Запорожье, на Украину. Поскольку Борис предпринимал меры, чтобы вернуть беглых, вся эта многотысячная масса автоматически становилась горючим материалом, вольницей, готовой примкнуть к любому, кто пообещает не возвращать в прежнее состояние.

(Немного позже по тем же мотивам воевали против Жечи Посполитой жители Украины - польско-литовское государство соглашалось принять на службу лишь строго определенное число «реестровых казаков», однако многие, за время смут и бунтов успевшие полюбить вольготную жизнь бродячего «лыцаря» с сабелькой на боку, категорически не хотели вновь возвращаться к плугу. И потому возникла ситуация, кажется, не имеющая аналогов в мировой практике: в нескольких восстаниях участвовали не те, кто боролся против Жечи Посполитой, а те, кто таким образом пытался попасть в «реестровые казаки». Иными словами, люди воевали с государством за то, чтобы именно оно, это самое государство, приняло их к себе на службу и наделило привилегиями! Случай уникальнейший…)

Понятное дело, разбойники расплодились в неимоверном множестве. В таком множестве, что перешли в несколько иную категорию - не лесных грабителей, а мятежников. В 1603 г. на Москву из Северской земли двинулось огромное сборище «гулящего народа» под предводительством некоего Хлопки Косолапого. Это уже были не разбойники, а люди с некоей программой действий. Программа, правда, не отличалась ни новизной, ни глубиной - занять столицу, всех истребить и все ограбить, - но при широком и вдумчивом ее претворении в жизнь могла натворить дел нешуточных. Дошло до того, что ватага Хлопки первой ударила на идущие ей наперехват войска под начальством окольничьего Ивана Басманова, и сам Басманов был убит. Правда, Хлопку все-таки разбили, взяли в плен и казнили в Москве. Чуть позже родственник царя, окольничий Семен Годунов, двинулся с воинской силой усмирять бунты в Астрахани, но был разбит «воровскими казаками» и едва вырвался живым.

Борис Годунов делал все, что мог - искал спрятанный хлеб, держал на него низкие цены, начал строить каменные палаты Московского Кремля, чтобы дать работу многим сотням голодных беженцев. Издал указ о том, что все холопы, оставленные своими хозяевами без средств к пропитанию, немедленно получают вольную.

Однако беды зашли слишком далеко. На дорогах уже разбойничали не просто беглецы от голода, но и мелкие дворяне, со своей «дружиной» искавшие легкой добычи. Именно после страшных лет «великого глада» стали широко распространяться во всех слоях населения пересуды о том, что именно Борис в свое время приказал убить малолетнего царевича Димитрия-Уара, сына Ивана Грозного от восьмой жены. И, разумеется, о том, что спасшийся царевич вскорости придет восстановить справедливость.

Легко представить, какими методами боролись с распространителями слухов. Однако было уже поздно. Борис оказался бессилен. 13 октября 1604 г. Лжедмитрий I вступил в пределы России…