Четверг, 2:04

 

Кое-кому могло показаться, что помещения морга в ночное время должны внушать страх или по крайней мере воздействовать на человека угнетающе, но Эдмунд считал тихие, слабо освещенные покои клиники лучшим местом для учебы. В его распоряжении были долгие часы молчаливого уединения, медицинские книги, популярные издания по криминалистике и справочник коронера [8] .

Когда-нибудь Эдмунд поступит в медицинский колледж, чтобы изучать судебную патологоанатомию. Этот предмет всегда его интересовал. Со временем, если, конечно, он будет усердно учиться, Эдмунд и сам сможет стать вторым, а то и первым ассистентом окружного медэксперта Фрэнка Квинтона. Это была его программа-максимум.

Учеба давалась ему нелегко, и Эдмунд знал, что колледж окажется для него тяжелым испытанием Именно поэтому он стремился как можно больше выучить самостоятельно, рассматривая иллюстрации, диаграммы и вызубривая текст до мельчайших подробностей, прежде чем ему представится возможность поступить в образовательное учреждение.

Ведь, как ни говори, Авраам Линкольн тоже был самоучкой, и в этом нет ничего постыдного или зазорного. А у Эдмунда было вполне достаточно свободного времени, самолюбия и настойчивости, чтобы преодолеть любые преграды на дороге к знаниям.

Неоновые лампы отбрасывали яркие пятна света на белоснежные стены и чистый кафельный пол Оборудование сверкало сталью и хромом Из отверстий вентиляторов доносилось мягкое шуршание воздуха, напоминавшее дыхание мирно спящего человека. В коридорах клиники царила тишина — ни гудков переговорных устройств, ни звяканья колокольчика лифта, ни вкрадчивых шагов ботинок на резиновой подошве.

В ночную пору Эдмунд дежурил в морге один, и это его вполне устраивало.

Перелистав учебник, он еще раз освежил в памяти различия между проникающим и сквозным ранениями. В первом случае пуля входила в тело и оставалась там, а если речь шла о сквозной ране, пуля пробивала его насквозь и вылетала с другой стороны. Как правило, выходное отверстие оказывалось намного больше входного, представлявшего собой аккуратную круглую дырочку.

Эдмунд почесал облысевшее темя, вновь и вновь перечитывая определения и стараясь как можно точнее уяснить смысл медицинских терминов. Потом он перевернул страницу и взялся за диаграмму огнестрельного ранения, изучая штриховые линии различных путей, которые пуля прокладывает в полости тела, — некоторые из них грозили мгновенной смертью, другие легко поддавались лечению.

Тишина в морге всегда помогала Эдмунду сосредоточиться, и когда ему наконец удавалось постичь суть объяснений, они обычно накрепко заседали у него в мозгу. Затылок уже начинало сводить от напряжения, однако Эдмунд больше не хотел пить кофе или принимать аспирин. Он надеялся, что справится и так.

В тот самый миг, когда ему показалось, что он вот-вот преодолеет очередной рубеж, когда он уже собирался подбодрить себя торжествующей улыбкой, слуха Эдмунда коснулся какой-то неясный звук.

Эдмунд вскинул голову, вжал ее в плечи и оглядел комнату. На прошлой неделе один коллега рассказал ему байку о человеке, которому машина отрезала голову. Попав в госпиталь Аллеганской католической общины, труп якобы встал со стола и вышел на улицу.

В левом углу потолка вспыхивала и гасла неоновая трубка, но Эдмунд не увидел ни безголовых

ходячих тел, ни иных доказательств, которые подтверждали бы смехотворные городские сплетни.

Взглянув на неисправный светильник, Эдмунд решил, что его напугало мерцание лампы. Вздохнув, он черкнул короткую записку для ремонтников. Перепроверив температуру в холодильниках, они добавили в систему фреон и заявили, что одноместные камеры — в том числе и «4Е» — работают так, как положено.

Не услышав более посторонних звуков, Эдмунд перевернул страницу и приступил к очередной главе, повествующей о разновидностях повреждений, наносимых тупыми предметами.

И вдруг он опять уловил это движение, легкий скрежет, шорох… и внезапный громкий удар.

Эдмунд рывком выпрямился, хлопая глазами. Он проработал в морге достаточно долго и знал, что воображение тут ни при чем.

Еще удар. Удар по металлу.

Эдмунд встал, пытаясь определить, откуда доносится звук. Может быть, какой-нибудь шутник пробрался в морг, чтобы устроить дурацкий розыгрыш… но как ему это удалось? Эдмунд неотлучно находился на посту в течение трех последних часов, но никого не видел, ничего не слышал. Он обязательно запомнил бы всякого, кому вздумалось бы сюда зайти.

Тишину покойницкой вновь нарушил удар, сопровождаемый скрежетом. Кто-то бился внутри морозильников, все более настойчиво и яростно.

Холодея от предчувствий, Эдмунд метнулся в дальний угол помещения. В глубине души он уже не сомневался, откуда исходит звук — из камер, в которых хранились трупы.

Еще школьником Эдмунд прочел немало страшных рассказов — самыми ужасными были повести Эдгара По — о преждевременных похоронах людей, которые на самом деле были живы. Ему доводилось слышать сплетни о жертвах, впавших в коматозное состояние, помещенных в камеры морга и погибших не столько от травм, сколько от холода, о людях, которым был поставлен неправильный диагноз, о диабетическом шоке и эпилептических припадках, порой напоминавших смерть.

При всех своих ограниченных медицинских познаниях Эдмунд считал эти слухи типичными образцами городских сплетен, россказнями выживших из ума старух… но теперь ошибки быть не могло.

Кто-то стучался в дверь холодильника. Стучался изнутри.

Эдмунд наклонил голову, прислушался и крикнул:

— Эй! Сейчас я выпущу вас оттуда!

Во всяком случае, это было в его силах.

Звук доносился из ящика с наклейками «биологическая опасность», «следственная улика», опечатанного желтой лентой и помеченного табличкой «4Е». В этой камере содержался труп погибшего охранника, и Эдмунд отлично помнил, что покрытое пятнам», шишками и слизью тело пролежало в холодильнике несколько дней. Дней? А потом агент Скалли вдобавок сделала вскрытие.

Этот парень никак не мог оставаться в живых.

После крика Эдмунда неумолчный стук утих, и он услышал царапанье и скрежет, напоминавшие крысиную возню.

Эдмунд судорожно проглотил подступивший к горлу комок Неужели это дурная шутка, неужели его опять разыгрывают? Люди частенько издевались над Эдмундом и называли его дегенератом. ,

Если это розыгрыш, он с ними сквитается. Но если кто-то попал в беду, Эдмунд обязан прийти на помощь.

— Вы здесь? — спросил он, прикладывая ухо к опечатанному ящику. — Сейчас я вас выпущу.

Эдмунд решительно стиснул побледневшие губы, набираясь храбрости, и дернул ручку камеры «4Е».

Дверца распахнулась. В ящике металось что-то непонятное и ужасное, рвущееся наружу.

Эдмунд вскрикнул и попытался захлопнуть дверцу. Его взгляду предстал темный зев камеры, в котором бился загадочный скрученный клубок, царапая стены и оставляя вмятины на нержавеющей стали. Выдвижной ящик раскачивался и грохотал.

Из камеры высунулся мясистый придаток, сгибаясь немыслимым для суставчатой конечности образом, более всего похожий на… обрубок щупальца!

Эдмунд вновь взвыл и подпер дверцу спиной, отчаянно извиваясь всем телом, чтобы щупальце не смогло к нему прикоснуться. Под его тяжестью ящик начал закрываться. Чудовище вытянуло еще несколько отростков, находившихся там, где когда-то были руки и ноги, и принялось цепляться ими за скользкую металлическую дверцу, стараясь удержаться на месте и выбраться наружу.

С внутреннего потолка камеры капала тягучая слизь, похожая на слюну.

Эдмунд налег сильнее, и дверца почти захлопнулась, придавив два щупальца и многосуставчатый палец твари. Другие ее конечности, слишком многочисленные, чтобы назвать их руками и ногами, извиваясь и раскачиваясь, поползли внутрь.

При этом чудовище молчало, не издавая ни слов, ни болезненных криков, только продолжало неистово скрежетать и колотить по металлу.

Эдмунд напряг все свои силы и раздавил щупальце. Чудовище дернулось и втянуло конечности, прячась в холодильной камере.

Эдмунд, постанывая, привалился к дверце и нажимал до тех пор, пока не раздался щелчок задвижки. Потом он вздохнул, испытывая громадное облегчение и трясясь всем телом, повернул ручку, накрепко запер замок и застыл на месте, с ужасом взирая на умолкший холодильник.

Он получил короткую передышку, но уже мгновение спустя запертое в камере создание вновь начало яростно стучать.

— Эй вы там! Потише! — испуганно воскликнул Эдмунд.

Потом он сделал то, что казалось ему лучшим выходом из положения — бросился к щитку управления и настроил регулятор на самую низкую температуру, до предела замораживая камеры в надежде, что глубокий холод справится с чудовищем и утихомирит его. Систему только что заправили под завязку, и морозильный агрегат должен был мгновенно справиться со своей задачей — сохранять улики, исключая любую возможность дальнейшего гниения и распада мертвой плоти.

Вероятно, уже сейчас в этом металлическом ящике размером с гроб циркулирует ледяной воздух, достаточно холодный, чтобы заморозить кошмарную тварь, каким-то образом занявшую место человеческого трупа.

В следующую секунду из камеры вновь послышались неистовые удары — должно быть, чудовище охватила предсмертная агония. Эдмунду хотелось бежать прочь, но он не решался оставить свой пост. Он не знал, что делать дальше, не знал иного способа справиться с возникшим затруднением… Холод. Холод заморозит чудовище.

Удары и скрип раздавались все реже, и наконец Эдмунд сумел собраться с силами, торопливо подбежал к телефону, нажал клавишу и вызвал службу безопасности.

Через несколько минут появились два охранника, заранее настроенные скептически и насмешливо — ночная смена морга беспокоила их ложными вызовами намного чаще, чем любой другой пост в клинике, — а запертое в ящике чудовище к этому времени окончательно успокоилось. Замерзло, надо полагать.

Охранники позубоскалили, решив, что Эдмунда подвело излишне живое воображение, но на сей раз он молча снес их издевки.

Когда пришедшие отпирали камеру «4Е», Эдмунд отодвинулся подальше и еще раз предупредил их об опасности, но охранники тем не менее открыли ящик.

Стоило им бросить взгляд на хранящиеся там бренные останки, и смех застыл у них на губах.