Брак, целибат и монашество

Христианская этика парадоксальна вообще, и в частности, потому, что брак и целибат, предпо­лагающие, казалось бы, различные принципы по­ведения, основываются на едином богословии Царства Божьего, следовательно, на единой духовности.

В начале этой книги было показано, что особен­ностью христианского брака является преображение и видоизменение естественных отношений мужчины и женщины в вечные узы любви, не прерываемые смертью. Брак - таинство, потому что в нем - буду­щее Царство Божие, брак - это пир Агнца (Откр. 19, 7-9), в нем предвкушается и предызображается вся полнота единения между Христом и Церковью (Еф. 5, 32). Христианский брак видит свое завершение не в плотском удовлетворении, не в достижении опреде­ленного социального положения, а в эсхатоне - «кон­це всех вещей», который Господь готовит для Своих избранных.

Целибат - и особенно монашество - основаны на Писании и Предании Церкви, они непосредственно связаны с представлением о будущем Царстве. Сам Господь сказал, что когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут как ангелы на небесах (Мк. 12, 25). Но выше уже говорилось, что эти слова не следует понимать в том смысле, будто христианский брак уничтожится в будущем Царстве; они указывают лишь на то, что плотский характер человеческих отношений аннули­руется. Так, Новый Завет неоднократно восхваляет безбрачие как предвкушение «ангельской жизни»: Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царствия Небесного, - говорит Христос (Мф. 19, 12). Великий образ святого Иоанна Крестителя, Апостола Павла и «ста сорока четырех тысяч», упомянутых в Апокалипсисе (Откр. 14, 3-4), служат достойным об­разцом бесчисленному множеству христианских свя­тых, сохранивших чистоту девства во славу Божию.

Древние христиане и Отцы Церкви обращали осо­бое внимание на девство, вероятно, это было есте­ственной реакцией на половую распущенность язы­ческого мира и отражением христианского эсхатологизма. Можно сказать, что монашество для многих его приверженцев было лучшим разрешением стоящих перед ними этических проблем. Но несмотря на это, Церковь сохранила не знающую компромиссов уни­кальную ценность христианского брака. Эта безого­ворочность в признании таинства брака говорит сама за себя, если учесть, что лишь немногие церковные писатели признавали сакраментальный характер об­ряда пострижения в монахи. Эта непреходящая цен­ность брака нашла прекрасное выражение в творени­ях Климента Александрийского - одного из создате­лей христианского богословия (III век), а также ве­ликого Иоанна Златоуста (отрывки из их сочинений даны в Приложении).

И брак, и целибат, таким образом, являются путя­ми евангельской жизни, предвкушением Царства, ко­торое уже было явлено во Христе и проявится в сво­ей силе в последний день. Вот почему мы можем при­знать только брак во Христе, скрепленный Евхари­стией, и безбрачие «во имя Христа», несущие в себе эсхатологический смысл, - а не тот брак, что заклю­чен случайно, как некий контракт или результат плот­ского наслаждения; не тот целибат, который принят по инерции или, что еще хуже, из безответственного эгоизма и самозащиты. Церковь благословляет мо­нахов, аскетов, духовных людей, благословляет и хри­стианские браки, но не имеет необходимости благо­словлять старых холостяков и старых дев.

Точно так же как христианский брак предполагает жертвенность, ответственность за семью, самоотдачу и зрелость, христианский целибат немыслим без мо­литвы, поста, послушания, смирения, милосердия и постоянных аскетических упражнений. Современная психология не обнаружила, что отсутствие сексуаль­ной активности создает какие-либо проблемы; Отцы Церкви знали это очень хорошо и разработали вели­колепную систему аскетических упражнений, на ко­торых строится монашеская жизнь и которые делают девственность и воздержание не только возможными, но и плодотворными. Они знали, в отличие от неко­торых современных психологов, что присущий чело­веку инстинкт любви и размножения не обособлен от остальных проявлений человеческого бытия, а пред­ставляет собой центр его. Он не может быть подав­лен, но может быть преображен, видоизменен и при помощи молитвы, поста и послушания во имя Хри­ста направлен в русло любви к Богу и ближнему.

Кризис вокруг вопроса о целибате в католической Церкви вызван его принудительным характером, ко­торый лишает это служение одухотворенности и пре­вращает его из естественной потребности в нечто невыносимое и излишнее. Служения, ежедневная мес­са, особый молитвенный образ жизни в изоляции от мира, в бедности и посте теперь католическим духо­венством оставлен. Современный священник не осо­бенно ограничивает себя в отношении удовлетворе­ния материальных потребностей (пищи, комфорта, денег); он не соблюдает какую-то настоящую дисцип­лину молитвы. Но в таком случае его безбрачие утра­чивает свой духовный смысл, то есть эсхатологичес­кий характер, указывающий путь к Царству. Как от­личны от этого Царства обычно комфортабельные дома приходских священников, как несовместимы положения современной теологии - «вживание в мир», «социальная ответственность» - с путями до­стижения Царства! К чему же тогда целибат?

Но в православном понимании целибат, предпри­нимаемый исключительно с целью достижения епи­скопского сана, еще более опасен в духовном отноше­нии. Предание Церкви единодушно утверждает, что подлинная чистота и истинная монашеская жизнь осу­ществимы лишь в монастырском общежитии. Лишь очень немногие особо сильные личности могут сохра­нить безбрачие, живя в миру. Смирение - единствен­ная добродетель, которая может облегчить их бремя; но, как мы все знаем, это одна из наиболее трудно достижимых и потому редчайших добродетелей.

Монашество всегда расценивалось православием как подлинное свидетельство Благовестия Христа. Монахи, как в свое время ветхозаветные пророки и первохристианские мученики («свидетели»), внесли достойный вклад в утверждение христианства. Лич­ным примером просветленной, радостной, наполнен­ной высшим содержанием жизни молитвы и служе­ния, независимой от обстоятельств этого мира, мо­нахи дали живое доказательство тому, что Царство Божие воистину внутри нас. Восстановление этой традиции имело бы совершенно особое значение для окружающего нас воинственно-секуляризованного мира. Нынешнее человечество, претендующее на пол­ную самостоятельность, не просит помощи у христи­анства в своих поисках «лучшего мира». Однако оно может вновь заинтересоваться помощью Церкви, если последняя явит миру не только «лучшее», но и дей­ствительно новое и высшее бытие. Вот почему сейчас многие молодые люди, занятые поисками этого ново­го и высшего, находят его, в лучшем случае, в дзэн-буддизме, или, что хуже и чаще всего, - в наркоти­ческом трансе, или других подобных средствах, при­ближающих к смерти.

Монахи были свидетелями о новой жизни. Если бы среди нас было больше подлинных монашеских общин, наше свидетельство было бы убедительнее. Однако новое творение Христово во всей его красо­те остается доступным для всех нас через супруже­скую любовь, если только мы, вместе с ^Апостолом Павлом, примем брак «относительно ко Христу и Церкви».