рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

ЭВОЛЮЦИОННО-ГЕНЕТИЧЕСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕКОТОРЫХ ЭСТЕТИЧЕСКИХ ЭМОЦИЙ

ЭВОЛЮЦИОННО-ГЕНЕТИЧЕСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕКОТОРЫХ ЭСТЕТИЧЕСКИХ ЭМОЦИЙ - раздел Культура, ГЕНЕТИКА ЭТИКИ И ЭСТЕТИКИ   8.1. Некоторые Общие Положения...

 

8.1. Некоторые общие положения

 

Классовая и историческая стороны эстетики настолько подробно разработаны, что ее макро- и микросоциальные аспекты можно считать признанными, общеизвестными. Поэтому мы ограничимся гораздо более узкой и почти неосвещенной проблемой — эволюционно-генетической стороной развития эстетических эмоций. Существует ли эта сторона проблемы? Очевидно, что наша способность почти без предварительной подготовки восхищаться головкой Нефертити, гекзаметрами Гомера, драмами Софокла и Эсхила, исландскими сагами говорит о существовании вневременного, внеисторического, внеклассового, короче общечеловеческого элемента эстетики.

Л. С. Выготский (1968) вместе со многими другими исследователями выделяет два основных направления современной эстетики, психологическую («эстетика сверху») и непсихологическую («эстетика снизу»). Что в области «эстетики сверху» для построения эстетической теории необходима разработка социологического и исторического базиса, очевидно. По Г. В. Плеханову (1922), «природа человека делает то, что у него могут быть эстетические вкусы и понятия. Окружающие его условия определяют собою переход этой возможности в действительность: ими объясняется то, что данный обществен­ный человек (т.е. данное общество, данный народ, данный класс) имеет именно эти эстетические вкусы и понятия, а не другие» (с. 46).

Подходя к проблеме возникновения биологических основ эстетических эмоций, мы обнаружили по меньшей мере три важных причины, по которым развитие этих эмоций могло подхватываться естественным отбором еще у наших далеких предков. 1. Общие эсте­тические эмоции сплачивают коллектив и тем самым способствуют его выживанию среди враждебной природы и других сообществ (в качестве примитивных доказательств правильности этого положения можно привести существование певцов-сказителей, скальдов, легенд песен, преданий, наконец, военной музыки и военных оркестров, книг о доблести и трусости). 2. Художественная восприимчивость позволяет познавать мир, так сказать, экспресс-методом, причем эмоционально насыщенным. 3. Художественная восприимчивость позволяет эмоционально усиленно воспринимать овеществленным добро и зло и таким образом в своем эволюционно-генетическом развитии неразрывно сплетается с эволюционно-генетическим развитием взаимного альтруизма.

В дальнейшем эти три основных положения будут иллюстрированы рядом частных конкретных примеров. При этом мы, разумеется, вынуждены будем начать с низших уровней эстетической восприимчивости, доказать до-человеческий, до-общественный полу инстинктивный характер ее основ и лишь затем перейти к более высоким надэмоциональным уровням.

При этом мы постараемся, пусть изредка, показать, как при наличии элементов общечеловеческого не только в этике, но и в эстетике могут сосуществовать одновременно взаимопротивоположные эстетические тенденции, апеллирующие даже не к полярно противоположным, а к многочисленным внутренним потенциям человека. И здесь мы обязаны вновь подчеркнуть, как это было сказано в самом начале предисловия, что мы претендуем не на разрешающий противоречия синтез социального и биологического, а лишь на формулировку некоторой необходимой, на наш взгляд, антитезы по отношению к представлению о таком всеопределяющем значении социальных факторов, которое разве словесно признает существование у человека данного пути эволюционно-генетического развития и биологически обусловленной наследственной гетерогенности.

Подчеркивая универсальность языка науки, морали и красоты, мы вынуждены будем остановиться и на причинах не-универсальности (полагаем, временной) языка музыки.

Поскольку понимание всех трех универсальных языков не является врожденным в точном смысле этого слова, а требует определенных стимулов для своего развития (впрочем, как и развитие обыкновенной речи), нелишне будет напомнить о том, что вообще все свойства организма, не только психические, но и физические, требуют для своего развития стимуляции: котята рождаются слепыми, и если им зашить веки или оставить в темноте, то глазной нерв недоразвивается, и это окажется уже необратимым. Однако естественный отбор, создавая код развития зрения, действовал не в экспериментальных условиях, а в естественных, при которых свет обязательно появлялся. Аналогичным образом эмоции этической категории вырабатывались естественным отбором в условиях, когда внешний стимул — контакт матерью или кормилицей, ее ласка обязательно наступали. Отбор на художественную восприимчивость тоже шел в условиях, когда внешний стимул — отпугивающая или приманивающая окраска, в ной мрак, голубое небо, огонь и прочее обязательно наступали. Что касается примитивных народов, то И. Айбль-Айбесфельд (ЕШ-Eibesfeld I., 1973) в своей книге «Предпрограммированный человек» привел множество примеров совершенного тождества эмоциональных проявлений у племен, совершенно не соприкасавшихся друг с другом.

Возможности иллюстрирования трех положений, в силу которых развитие художественной восприимчивости попадало под действие естественного отбора, как нам кажется, почти безграничны. Но здесь приходится ограничиться лишь отдельными примерами в надежде, что высказанные соображения будут развиты значительно глубже и конкретнее специалистами.

При отборе иллюстраций мы руководствовались необходимостью показать, насколько давними являются эстетические критерии; как отбор на билатеральную симметричность навязывает ее наружному облику человека и животных вопреки асимметрии внутренних органов; насколько общими для никогда не контактировавших народов являются приемы стимуляции внимания при восприятии художественных произведений; необходимо также показать, как историческое развитие социума, несмотря на слабые различия генофонда, приводит к появлению самых различных эстетических установок (с одной стороны — Эллада, с другой — деспотии востока и юга); как художественные произведения внедряли в сознание целых народов идеалы, необходимые всему социуму или нужные господствующим прослойкам; почему исторически неизбежно было возникновение того или иного стиля; каким образом искусство внедряло, укрепляло, утверждало общечеловеческие этические нормативы.

Мы вынуждены будем остановиться на познавательном значении эмоционально-насыщенного художественного образа; на огромной концентрации и мысли, и эмоции, достигаемой поэзией; на том, что человечество даже теперь именно наследственно гетерогенно по своей эстетической восприимчивости (следовательно, у естественного отбо­ра было над чем поработать); как в силу исторических, социальных факторов различались цели и приемы художественного воздействия; как укладывались в немногие строки целые идеологии, приобретавшие, таким образом, как бы флаг (а может быть, фиговый листок); какого сверхчеловеческого напряжения это требовало от творца; как творец, против воли подчиняясь необходимости быть правдивым, переступал через свое собственное мировоззрение; и как художник, подчиняясь своей собственной природе, деформировал окружающую Действительность, в то же время именно благодаря своей природе Называясь величайшим прозорливцем. При этом нам несомненно придется оставить без ответа множество вопросов, оставить незаполненными зияющие пробелы. Но с этим неизбежно приходится мириться, потому что главным является показ самой возможности пусть однобокого, но естественнонаучного подхода к явлениям восприятия искусства, тогда как сама проблема, конечно, остается неисчерпаемой во всей своей глубине, сложности и противоречивости.

Появление второй сигнальной системы, являясь бесспорным продуктом естественного отбора в условиях социума, в значительной мере создавая социум, из следствия переходит в разряд одной из причин последующего направления отбора. Вторая сигнальная систе­ма начинает сама становиться иерархически важной составляющей естественного отбора. Искусство, апеллируя к общечеловеческим свойствам — достаточно указать, например, на соотношение длин волн трех или четырех нот консонирующего аккорда, — не может не отражать социальные проблемы или противоречия, не может не говорить языком утвердившихся символов. Упомянув о символах, может быть, нужно оговорить, что под символом здесь понимается концентрированное, краткое обозначение, которое позволяет «работать» со сложными понятиями с такой же легкостью, с какой математик, используя алгебру, логарифмы, интегралы, оперирует с цифрами, или физик — с совершенно конкретными физическими явлениями. Если же при этом художественный символ будит множество ассоциаций, образов, эмоций, то это вовсе не превращает поэтический, художественный символ в нечто идеалистическое и не лишает символ его конкретности.

Учитывая, как много сделано в области изучения проблемы воздействия окружающих условий на формирование эстетической восприимчивости, мы умышленно сузим анализ до рамок природы человека, полагая, что уже и эта проблема достаточно сложна. Мы полагаем, что разработка социологического и исторического базиса эстетической теории — дело философов, социологов, историков, археологов и специалистов по эстетике, и поэтому (отказываясь от целостного решения этих проблем) ограничиваем себя только узкими рамками эволюционной генетики, которые способны внести свой вклад в дело предстоящего синтеза. Но необходимость разработки биологической базы стала понятной лишь сравнительно недавно. И здесь сразу можно поставить вопрос: почему прекрасны многие дикорастущие цветы, почему прекрасны цвета колибри, попугаев, фазанов? В этих случаях в формировании прекрасного участвовало не эстетическое чувство человека, а лишь естественный отбор, создавший эти изумительные формы и краски, далеко не редкие в природе. Так как без естественного отбора ничто в живой природе не создается, то и в развитии у человека восприимчивости к той красоте, которая возникла без его участия, тоже действовал отбор; лишь после развития этой восприимчивости человек смог сам создавать прекрасное; но развитие восприимчивости к красоте должно иметь за собой сотни тысяч лет отбора.

Уводя начало развития эстетической восприимчивости в палеонтологические глубины, мы тем самым признаем, что искусство лишь в малой мере сводимо к эмоционально насыщенной, впечатляющей форме познания. Однако тезис, что искусство в значительной мере воспринимается подсознательно, может показаться еретичным, и, пожалуй, стоит подкрепить его некоторыми ссылками. По определению Канта, «прекрасно то, что нравится независимо от смысла», а по Пушкину, «поэзия должна быть, прости Господи, немного глуповатой». Л. Н. Толстой упоминает, как, поправляя этюд ученика, Брюллов в нескольких местах чуть тронул его, и плохой, мертвый этюд вдруг ожил. «Вот, чуть-чуть тронули, и все изменилось», — сказал один из учеников. «Искусство начинается там, где начинается "чуть-чуть"», — ответил Брюллов. По идее формалистов, цель художественной формы — это «почувствовать вещь», «сделать камень каменным», а В. Вундт (1914) прямо сказал: «Ближайшие причины художественного эффекта скрыты в подсознательном». Но если так думают величайшие философы прошлого, поэты, писатели, художники, то эволюционист-генетик может напомнить о том, что не только неандертальцы или примитивные народы на заре человечества умели создавать прекрасное; шимпанзе, как будет показано далее, очень хорошо подбирает краски своих веерных или параллельных композиций; не в расчете на человеческое ухо стал прекрасно петь соловей, а не в расчете на человеческий глаз в ходе эволюции создались чарующие окраски цветов и птиц. Но рациональному пониманию красоты положены какие-то рамки: очень значительная часть остается постижимой лишь чувством, а не разумом, не «лобными долями».

8.2. Эволюционное происхождение некоторых эмоций отвращения

 

Представление об эволюционно-генетическом происхождении нашей восприимчивости к красоте может показаться «с порога» еще более недопустимым, чем представление об эволюционном происхождении биологических основ взаимного альтруизма.

Поэтому мы вынуждены начать свой анализ с рассмотрения эволюционного происхождения эмоций, связанных не с эстетическим наслаждением, а, наоборот, с чувством отвращения.

Пожалуй, ничто не вызывает столь сильного отвращения у человека, как фекалии, в особенности человеческие, и падаль. Какая же Форма естественного отбора могла породить это отвращение к фекалиям? По-видимому, налицо не менее двух разных типов отбора: отбор, вызванный паразитическими червями, и, вероятно позднее, — отбор, вызванный кишечными инфекциями.

Очень многие виды червей, эволюционируя в направлении почти полной неспособности к непаразитической жизни и размножению, превратились в «мешки, набитые яйцами», прошли отбор также и в направлении полной зависимости от существования хозяина. В ходе эволюции, может быть, в результате отбора на относительную безвредность паразита, создались своеобразные барьеры для его размножения. Например, для многих паразитических червей характерна смена хозяев, а для некоторых (например, аскарид), образующих астрономическое количество яиц, характерна приостановка развития их яиц в кишечнике хозяина, необходимость выхода с фекалиями наружу и прохождение определенной стадии развития в фекалиях, но вне организма, после чего только и развивается способность к заражению при заглатывании человеком извне. Одиночная аскарида в кишечнике относительно мало опасна; но человек, благодаря антигигиеническому контакту с человеческими же фекалиями (своими или чужими) заглотивший извне хотя бы тысячную долю выделенных им яиц, обрекается на тяжелый аскаридоз, на истощение, зачастую приводившее к гибели. Едва ли поэтому можно сомневаться в интенсивности отбора на отвращение к фекалиям человека, который шел тысячи поколений и закрепился в форме человеческой эмоции. Этот отбор в дальнейшем усиливался и той опасностью, которую представляли фекалии людей в силу существования ряда только человеку свойственных возбудителей кишечных инфекций, например возбудителей дизентерии, брюшного тифа, холеры.

Насколько интенсивно действовал отбор на отвращение к фекалиям? В тропических странах и субтропиках даже в настоящее время сотни миллионов людей поражены анкилостомозом: стенки кишечника заражены массой червей. Эта изнуряющая, вызывающая малокровие и резкое снижение трудоспособности болезнь распространена всюду, где зараженные яйцами анкилостом фекалии человека валяются близ жилища. Из этих яиц вылупляются личинки, проникающие сквозь кожу. С фекалиями человека связано и распространение шистозомиаза — пожалуй, столь же массовой и распространенной болезни.

Вероятно, запрет употребления свинины, наложенный на магометан и иудеев, т. е. отвращение кодифицированное, связан с той опасностью, которую может представлять свиное мясо, зараженное глистами.

Отвращение к падали и ее запаху у человека выражено не менее, чем отвращение к фекалиям. Это отвращение характерно именно для человека и не разделяется ни хищными птицами, ни многими четвероногими хищниками, которые постоянно питаются падалью. Но дело в том, что эти животные устойчивы к часто развивающемуся в падали токсину ботулизма типа А. Эта устойчивость отсутствует у человека: он происходит от растительноядных приматов, которым почти не приходилось соприкасаться с этим токсином. Хотя в дальнейшем австралопитеки, синантропы и даже неандертальцы пожирают сырое мясо, но, вероятно, они, живя ордами, пожирали мясо жертвы сразу или не давали ему сгнить; позднее же пищу стали варить или жарить на огне, и отбор на устойчивость к ботулизму был, вероятно, не очень интенсивным, вызывая вымирание только тех, кто, голодая, не мог удержаться от пожирания гнили и падали, и закрепляя у уцелевших почти непреодолимое отвращение к ее запаху.

В связи с этим упомянем об отвращении, которое во все времена люди испытывали к мышам и крысам, почти никогда не нападавшим на человека. Отвращение к ним едва ли специально воспитывается, оно скорее инстинктивно и, разумеется, преодолимо. Резко контрастируя с той любовью, которой окружены котята, щенята, кошки, собаки, это отвращение может показаться чистейшим предрассудком. В действительности же и крысы, и мыши служили источником опаснейших инфекций, прежде всего чумной и сальмонеллезной, немалую опасность представляла обессиливающая на пару месяцев туляремия. Поэтому на протяжении всей истории человечества, вероятно, шел непрерывный отбор на усиление реакции отвращения к этим неопознанным, но постоянным источникам инфекции.

Почти всеобщее отвращение вызывает резкий запах звериного или даже человеческого тела. Но тот, кто обладал недостаточной восприимчивостью к этим запахам, становился добычей хищника и плохим охотником; он давал учуять себя за километры и потенциальному врагу, и потенциальной жертве. Это обстоятельство не сразу бросается в глаза жителям городов. Но надо мысленно перенестись в субтропические или тропические леса и степи, и вопрос становится ясным. Глазом увидеть и ухом услышать можно гораздо меньше, чем учуять носом. Недаром у многих животных обоняние на несколько порядков острее, чем у человека.

8.3. Некоторые эмоции, вызываемые цветом и симметрией

 

Если хищники необычайно остро распознают движущиеся предметы, то зрение приматов специализировано на распознавание самых слабых различий в форме и строении.

В поисках пищи важно распознавание цвета, и в отличии от хищных плотоядных у приматов развилось хорошее цветовое зрение.

Д. Моррис в книге под названием «Биология искусства» (Morris D., 1962), посвященной картинам, нарисованным обезьянами, пришел к некоторым небезынтересным выводам. Были получены рисунки и картины от двадцати трех шимпанзе, двух горилл, трех орангутангов и четырех капуцинов. Обезьянам предоставлялся столик с листом бумаги, набор различных красок и кистей, и они могли делать, что им вздумается. Несмотря на значительные различия в степени при­верженности к «выделыванию» рисунков, в большинстве случаев они обрабатывали бумагу красками довольно усердно и очень продуктивно, «выдавая» по нескольку картин за часовой сеанс. Любопытно, что все попытки побудить обезьян к имитации чужих рисунков оказались безуспешными. Однако, не получая никакого вознаграждения за свои произведения, обезьяны занимались своими картинами чрезвычайно интенсивно, в особенности два шимпанзе (один из них, Конго, научился даже рисовать серии правильных овалов). При этом они предпочитали изготовление рисунков пище и озлоблялись, если им • начинали мешать, так что автор назвал эту их направленную активность «самовознаграждающей», или «активностью ради самой активности», дающей выход избыточной энергии. (К такого рода деятельности относится игра, удовлетворение любознательности, самовыражение.) При этом у обезьян, находящихся в неволе и тем самым избавленных от добывания пищи, наблюдается ритмическое повторение самовознаграждающей деятельности. Эта ритмика у шимпанзе периодически меняется и постепенно совершенствуется, что в особенности наблюдается при создании цветных картин.

В опытах с Конго повторно выяснилось, что он совершенно точно представлял себе, когда рисунок или картина закончена. Попытки побудить его работать над картиной, которую он считал законченной, вместо того чтобы дать ему новый лист, приводили к неизменному результату: он терял спокойствие, визжал, выл и, если его все же убеждали продолжать, начинал портить картину бессмысленными или замазывающими полосами.

Любопытно, что обезьяны стараются использовать максимальное разнообразие цветов.

Моррис утверждает, что самовознаграждающая активность абсолютно необходима, иначе эстетическая ценность пострадает, и в подтверждение приводит наблюдение, которое лучше изложить его собственными словами: «Для того, чтобы проверить значение этого принципа, одного из шимпанзе однажды стали подкупать пищей, чтобы заставить побольше рисовать. Результат опыта оказался весьма информативным. Обезьяна быстро научилась связывать рисование с получением награды, но как только эта связь была установлена, животное стало все меньше и меньше интересоваться рисуемыми мазками. Достаточно было какой-нибудь мазни, и затем сразу протягивалась рука за подачкой. Внимание и тщательность, которые прежде животное уделяло дизайну, ритму, равновесию и композиции, исчезли, и появился на свет божий самый худший вид коммерческого искусства!»

Комментировать это наблюдение и вывод Морриса, а также проводить аналогии мы считаем излишним.

Моррис замечает, что повышенный интерес к различным деталям может мешать правильному компонированию, причем даже капуцины обладают чувством ритма и равновесия. Опыты Ренша показали, что при выборе карт с рисунком «непрерывность линии, радиальная или двусторонняя симметрия, повторение одинаковых компонентов в рисунке (ритм) играли решающую роль в выборе карт в ходе вышеописанного опыта».

Каллиграфическую дифференциацию Моррис понимает в самом широком смысле, подразумевая все стороны природы и деталей отдельных компонентов картины в противоположность взаимоотношению этих компонентов. Существенно, что переход от мазков и линий к определенным формам как у детей, так и у обезьян является медленным процессом «пикториального роста, а не серией внезапных скачков» (с. 162).

Что касается тематической вариации, то можно отчетливо видеть, с одной стороны, нахождение темы, например, веерного рисунка, а затем варьирование этой темы.

Принцип оптимальной гетерогенности заключается в том, что работа над картиной медленно движется от крайней гомогенности ко все возрастающей гетерогенности. Но при этом вовсе нет стремления к осложнению картин мелкими деталями, а устанавливается какой-то оптимум, при котором нет ни недостающих, ни лишних мазков.

Мы позволим себе несколько подробнее остановиться на упомянутых выше опытах Б. Ренша (Rensch В., 1958). Он предлагал обезьянам двух видов (Cebus, Cercopithecus), а также птицам двух видов наборы белых карточек с черными линиями. В каждом тесте половина карточек имела правильный ритмичный рисунок, половина — сходный, но неправильный.

Представители всех четырех видов оказались достаточно любопытными и начали поднимать карточки для рассмотрения. Экспериментатор каждый раз регистрировал, какая карточка, с правильным или неправильным рисунком, была поднята первой. В результате многих сотен опытов выяснилось, что особи всех четырех видов значительно чаще поднимали карточки с правильным рисунком. Почти всегда хватали первой карточку с правильным рисунком представители эволюционно высшего вида — капуцинов.

В этой связи стоит упомянуть и об опыте М. Бориссавлевича (Borissavlievitch M., 1959). Тестируемым людям предлагалось выбрать одну карточку из 10 карточек набора прямоугольников с различным соотношением длины к ширине в пределах от 1 : 1 (квадрат) до 2 : 5. 35 % тестируемых выбрало прямоугольник с отношением 1 : 1.618, т. е. прямоугольник с золотым сечением; немногим большая часть тестируемых выбрала прямоугольники с соотношением сторон, близким к этому же сечению. Это объясняется, по автору, тем, что золотое сечение связано с пространственным размещением наших глаз и размерами нашего визуального поля.

Рассматривая этот вывод, нельзя не вспомнить о том, что в консонирующем аккорде все ноты связаны друг с другом очень простыми соотношениями длины волны, тогда как в аккорде диссонирующем или в случайном звукосочетании (режущем ухо даже нетренированному слушателю) эти простые соотношения нарушены.

Однако необходимо вернуться к проблеме существования несомненного эстетического чувства у обезьян. Автор, которому цветные рисунки шимпанзе, воспроизведенные в книге Морриса, очень понравились, решил проверить, насколько его ощущение субъективно, и показал их случайно выбранным читателям Ленинской библиотеки, не объясняя, разумеется, кто же создатель этих картин. Подавляющему большинству они понравились.

Дж. Гексли по поводу выставки рисунков двух шимпанзе написал в предисловии к книге Морриса: «Результаты ясно показывают, что шимпанзе обладают потенциальными художественными способностями, которые могут проявляться при создании подходящих условий. Одной из великих загадок эволюции человека является внезапная вспышка очень высококачественного искусства в период верхнего палеолита. Она становится понятнее, если наши обезьяноподобные предки уже обладали примитивными эстетическими потенциями, к которым позднее добавилась свойственная лишь человеку способность создания символов».

Моррис отмечает (с. 148): «...именно эстетическая оценка картин, общая и человеку и обезьянам, обусловила тот поразительный факт, что картины, созданные парой шимпанзе, можно было выставить в лондонской картинной галерее. Ведь, как мы видели, и человек, и обезьяны обладают чувством дизайна в композиции, хотя только человеку-охотнику нужно применить свой талант и ввести рисование в активный фонд своего естественного состояния. Но почему же после столь поразительного исторического развития человека такие простые рисунки, как показанные в нашей книге, возбуждают интерес, достаточный для их показа на художественной выставке?»

Как полагает Моррис, «переход от древесного к наземному охотничьему образу жизни потребовал не только создания орудий и организации, но и совершенствования средств общения; это привело и к изображению различных предметов в виде рисунков. Конечно, описание и обучение охоте посредством рисунков имело важное значение; это видно хотя бы по почти монопольному господству охотничьих сцен среди доисторических рисунков. Имеются, впрочем, многочисленные данные об их магически-религиозном значении. Но весьма вероятно, что рисунки чисто утилитарного значения делались на песке или другом удобном, но недолговечном материале, вследствие чего и не дошли до нас. Общеизвестно, что в рисунках, сделанных в пещерах, выявляется необычайно резкое наличие элементов эстетики».

Из тройного значения картин (по Моррису): магически-религиозного, утилитарного и эстетического — именно утилитарное должно было развиваться, усложняться и расширяться по мере развития социальной структуры. С переходом же к оседлости произошел переход от изготовления рисунков к письменности. После этого, утратив значительную долю утилитарности, рисование сохранило свою эстетическую и магически-религиозную ценность. Затем, когда резко снизилось религиозное значение живописи, за ней осталась, по Моррису, чисто эстетическая роль; но поскольку эстетическая восприимчивость свойственна и обезьянам, их продукция, естественно, оказывается вполне конкурентноспособной. Дальнейшие рассуждения Морриса, на наш взгляд, любопытны лишь тем, что он просто умалчивает об эстетическом значении графики и живописи и приходит к выводу о неизбежном вырождении искусства, которое, по его мнению, теряет всякое значение. Опровергать этот вывод Морриса специально нет смысла, поскольку ясно, что свои самые важные функции изобразительное искусство будет сохранять.

Примитивное огородное чучело успешно отпугивает птиц от садов и огородов. Живущие набегами на плантации павианы отличают на расстоянии почти безопасных женщин от мужчин, а мужчин «без палки» от очень опасных мужчин с «палкой» (ружьем). Начальная или самая примитивная стадия мышления, экстраполяционные рефлексы возникли у животных с гораздо менее, чем у приматов, развитым мозгом. Потенциальная способность к самым сложным формам чувства справедливости, чувства красоты и различным видам мыслительной деятельности, несомненно, заложена в генотипе человека почти с неандертальца. Что из этого видового генотипа будет реализовано в ходе индивидуального развития в этических оценках и поступках, в эстетических эмоциях, в художественной восприимчивости или творчестве, в любых других видах деятельности — в огромной мере зависит от социальных условий. Не повторяя здесь множества бесспорных истин, сказанных о значении социальных условий (в частности, воспитания) в формировании личности, напомним об антитезе: человек XX в., даже не имеющий художественной подготовки, с большой остротой ощущает прелесть древней скульптуры и архитектуры. А если эстетическое восприятие греческой скульптуры несколько притуплено, то только из-за того, что не сохранилась раскраска статуй, которая производилась живописцами, по таланту не уступавшими скульпторам. Отдавая себе ясный отчет в существовании временных и классовых аспектов восприимчивости к красоте, не следует упускать из виду значения общечеловеческого компонента.

Чрезвычайный интерес представляет вопрос об эмоциональном воздействии различных окрасок и их комбинаций. В самой краткой форме итог предшествовавшей эволюции, т. е. восприятия цвета современным человеком, показан у М. Делибера (Delibere M., 1959). Мы попытаемся объяснить происхождение эмоций.

Черный цвет у большинства народов — цвет траура, печали, и в первую очередь цвет страха. Но ведь черный цвет — этот цвет темной, безлунной, беззвездной ночи, когда бродят, выискивая добычу, хорошо видящие и ночью хищники, к тому же издалека вынюхивающие добычу. Много столетий никто не воспитывает у маленьких детей чувства страха перед черным, перед темнотой, перед ночью. Если что-то воспитывается, так это преодоление этого страха. Уже тысячелетие или два прошло с тех пор, как человечество перестало проходить жестокий естественный отбор на боязливое отношение к черной темноте, черной ночи. Но страх, угнетающее действие остались.

Раз возникнув, эмоции на окраску оказывают сильное действие.

Известно, что окрашенный в черный цвет Блекфрейеровский moct в Лондоне был местом частых самоубийств. Число совершаемых на нем самоубийств уменьшилось втрое после перекраски моста в зеленый цвет (Delibere M., 1959).

Инстинктивна никем не. воспитываемая любовь к огню, из-за которой дети тянутся к спичкам, любовь, от которой обычно излечиваются ценой ожога. Праздники огня, поклонение огню. Религия? Не ведь это не наследуется. Зато в доисторические времена, 300 тыс. лет назад, ведь именно огонь стал главным средством безопасности орды и рода, почти безоружных против массы хищников. Почти 300 тыс. лет назад начался интенсивный отбор на эмоции стремления к огню, хранения огня, поддержания огня. Теплые цвета привлекательны для человека...

Откуда могли возникнуть эмоции, вызываемые зеленым цветом? Человек вместе с немногими другими видами животных характеризуется особым наследственным дефектом: неспособностью синтезировать аскорбиновую кислоту. Отсюда возникает не только его склонность заболевать цингой (скорбутом), но и неспособность самостоятельно справиться с множеством подавляемых аскорбиновой кислотой микробов и токсинов, безвредных для многих животных.

Лайнус Полинг остроумными расчетами показал, что господствующее представление, по которому человеку нужно лишь 50 мг аскорбиновой кислоты в сутки, неправильно и рассчитано лишь на предупреждение цинги. В действительности же человеку требуется около 2 и даже 10 г аскорбиновой кислоты в сутки, что он подтвердил в 1978 г. Если эта цифра и преувеличена, то все же становится понятна интенсивная тяга к источникам витамина С, к зелени. Не исключено, что необходимость добывать витамин С извне явилась тем фактором естественного отбора, который заставил человека так полюбить зеленые растения — постоянный источник этого витамина, и зеленый же стал цветом надежды.

Почему у художников и психологов считается, что успокаивающее действие оказывает именно голубой цвет? Этот цвет представлен в природе лишь небом, безоблачным или имеющим голубые просветы, т. е. небом, которое не угрожает грозой и ливнями или холодом, столь опасным для вечно голодной орды.

Среди покровительственных окрасок, играющих в природе столь важную роль для выживания, выделяются два противоположных типа: один — маскирующий, направленный на максимальную незаметность, и другой — предостерегающий. Этот тип окраски рассчитан на быстрое опознавание животного хищником и на предостережение его: предостерегающе окрашенное животное либо совершенно несъедобно, ядовито, либо агрессивно и опасно. Хищник, однажды напав на предостерегающе окрашенное животное, быстро убеждается в том, что нападение ничего, кроме опасности, не принесет, и предостерегающе окрашенное животное оказывается в столь безопасном положении, что под этой же общей предостерегающей окраской иногда укрываются виды, которые в действительности оказались бы безопасной и лакомой добычей для хищника. Но если бы предостерегающая окраска у каждого вида развивалась независимо, то она не достигала бы защитной цели. Общность же предостерегающей окраски у многих видов очень ускоряет не только обучение хищников, но и выработку у них наследственного инстинкта избегания всего живого, обладающего предостерегающей окраской. Окраски, приковывающие внимание, легко изучаются и ассоциируются у хищника с несъедобностью. «Формы, принадлежащие к очень отдаленным друг от друга семействам и отрядам, в качестве внешнего, броского признака опасности или несъедобности обладают все теми же окрасками — черной, красной, оранжевой, комбинации черного и желтого цветов, которые используются в качестве предостерегающих или ложно предостерегающих; сигналов совершенно различными животными, например саламандрами, древесными и морскими змеями, пилильщиками, наездниками,. осами, пчелами, бабочками, усачами, божьими коровками, долгоносиками, мухами, клопами и цикадами... Узоры и окраски брачного периода обычно нежны и красивы, тогда как расцветки отпугивающий или предостерегающие — ярки и броски» (Котт X., 1950, с. 223-226).

«Едва ли можно сомневаться, что многие животные способны ценить красивые краски и даже формы, как видно из старания обеих полов выказать свою красоту друг перед другом...» (Дарвин Ч., 1927a).

Но предостерегающие яркие окраски различнейших насекомых рыб, амфибий, пресмыкающихся — это сочетание ярко-красных черных и желтых окрасок, т. е. именно комбинации цветов, сочетанием которых художники и театральные режиссеры создают у зрителей зловещее чувство тревоги, угрозы, опасности. Может показаться, что это лишь случайно утвердившийся условный язык, трафарет европейских художников. Ничего подобного. В индийском кукольном театре злые духи тоже изображаются сочетанием черных и красных красок. Это поразительное совпадение предостерегающих окрасок ; животных с предостерегающей палитрой режиссера, вероятно, не случайно: наши цветовые эмоции созданы тысячами поколений гибели тех, у кого предостерегающие окраски не вызывали инстинктивного чувства настороженности, страха, тревоги.

Проблему красоты сочетаний цвета и формы экспериментально изучал знаменитый химик В. Оствальд. Выводы: «В результате мы получим в награду, как спелый плод этой работы, столь же неожиданный, как и обрадовавший нас, — гармонию. Это явилось следствием того общего закона, который сказывается во всех областях искусства: закономерность, гармония. В области цветоведения закон прежде всего выставлен теоретически, а затем уже проверен практически». «По образцу точной науки, где закон природы выступает (если только он действительно заслуживает этого названия) с претензией на общезначимость». «Я утверждаю, что каждый закон природы существует для предсказания». Оствальд пишет: «Я тщательно провел этот эксперимент. При этом подтвердились не только все законы орнаментики или учения о красивых формах, как они были установлены художниками еще тысячи лет назад, но помимо этого открылось непредвиденное множество новых красивых форм, которых творческая фантазия всех времен и народов до сих пор не была в состоянии выработать. И среди всех этих форм не было ни одной уродливой» (Оствальд В., 1926, с. 177-179).

Мы особенно обращаем внимание читателей на эту книгу не только потому, что новое окажется и здесь хорошо забытым старым, но и для сокращения анализа эстетики цвета: «...гениальный Леонардо да Винчи. Как прирожденный экспериментатор, он ответил на вопрос: как я оттеняю данный цвет? — следующим указанием: набрось на данный цвет действительную тень и срисуй ее так, чтобы он выглядел так же, как подлинно затененное место» (там же, с. 181). Остается добавить, что естественный отбор с незапамятных времен пользовался принципом противотени, придавал животным незаметность тем, что неосвещенная поверхность тела имела естественный более светлый цвет, чем освещенная.

Упорядоченность, красота, жизнь, как и знание, являются своеобразной противоположностью закону всеразрушающей энтропии. Отбор быстро сметает все неустойчивое, и, в частности, если можно видеть в красоте упорядоченность как результат естественного отбора, то ведь и неживая природа без конца создавала и создает незакономерные, а потому быстро, может быть молниеносно, распадающиеся неустойчивые системы. Если бы распад их удалось искусственно удержать, наш глаз и мышление усмотрели бы в них только уродство.

Мы не будем останавливаться на проблеме симметрии как одного из компонентов прекрасного в природе, живописи, скульптуре, архитектуре, поскольку эта проблема рассмотрена в богатой мыслями и иллюстрациями книге Г. Вейля (1968). Ограничимся лишь некоторыми выписками. «Может возникнуть вопрос, зависит ли эстетическое значение симметрии от ее значения в жизни. Иначе говоря, в природе ли художник открывает симметрию — ту симметрию, которой творения природы наделены в силу каких-то ее внутренних законов, и затем лишь копирует и доводит до совершенства то, что природа дала в незавершенном виде; или же эстетическое значение симметрии имеет независимый источник? Вместе с Платоном я склонен думать, что в обоих случаях общим источником является математическая идея; математические законы, управляющие природой, являются источником симметрии в природе, а интуитивная реализация этой идеи в творческом духе художника служит источником симметрии в искусстве, хотя я готов допустить, что в искусстве дополнительно сказывается факт зеркальной симметрии человеческого тела в ее внешнем проявлении» (с. 38).

Рассматривая самые различные варианты симметрии, Вейль цитирует между прочим В. Людвига: «Человеческое тело, так же как и тело других позвоночных, в основе своей построено зеркально симметрично. Все встречающиеся нарушения симметрии носят вторичный характер; более важные из них, затрагивающие внутренние органы, обусловлены главным образом необходимостью увеличения поверхности кишечника, непропорционального развития всего тела; это привело к асимметричным складкам кишок и их закручиванию. В процессе филогенетической эволюции эти первичные нарушения симметрии, относящиеся к пищеварительной системе и связанным с ней органам, вызвали асимметрию других систем органов» (с. 56). Вейль далее рассматривает «переносную, поворотную и связанную с ними симметрии» (лекция вторая) с множеством ботанических, зоологических, скульптурных и архитектурных иллюстраций. Далее рассматривается орнаментальная симметрия. Труд заканчивается лекцией о кристаллах и общей математической идее симметрии. «Я ставил перед собой две задачи: с одной стороны, я стремился к тому, чтобы постепенно, шаг за шагом, раскрыть философско-математическое значение идеи симметрии. Для достижения последней цели оказалось необходимым сопоставить понятия и теории симметрии и относительности» (с. 39). Для нас существенна роль естественного отбора и в создании самой симметрии, и в нашей восприимчивости к ней.

8.4. Почему музыка не является универсальным языком

 

Строго соблюсти классические пропорции всех звуковых волн во, всевозможных октавах таких клавишных инструментов, как орган, клавесин, гармонь, аккордеон, рояль, пианино по техническим причинам оказалось невозможным; пришлось пойти на компромиссные неточности, к которым пришлось подстраивать как другие инструменты, так и композицию, приучая ухо к различным отступлениям.

В европейской музыке такую революцию произвел Бах своим «Хорошо темперированным клавиром», сдвигая звучание многих нот, следовательно, меняя их длины, с целью укладывания их в меньшее число набора клавишей; нормальный слух, как оказалось, не замечает эти сдвиги. Но «компромиссы», естественно, в тотально разобщенных центрах музыкальной культуры (Европа, Китай, Индия) оказались различными, отсюда чужеземная музыка, например, китайская либо индийская, для европейца (и наоборот) воспринимается почти как какофония. Однако и здесь сохранился изначальный универсальный язык — скрипка, виолончель, альт, которые благодаря первичной чистоте звукосочетаний, требующей абсолютного слуха, очень быстро становятся равно доступными для понимания жителям стран даже наиболее отдаленных друг от друга по истокам музыкальной культуры.

Различные виды музыкального языка по мере интернационализации человечества придут в состояние острого антагонизма или даже несовместимости. Прогноз труден. Возможно их сосуществование.

Возможно (и об этом позаботятся и театр, и кино, а главное, радио и телевидение), что через полвека или позже появятся совершенно новые неслыханно богатые клавиатурные инструменты, возвращающие всему человечеству прелесть чистых тонов неадаптированных скрипичных, виолончельных, альтовых инструментов и композиций, отказывающиеся от темперирования.

Отбор на эстетическую восприимчивость, вероятно, не смог дифференцировать народы Индии, Китая, Европы в направлении наследственной адаптации слуха к своему типу темперирования. Отбор этот длился недолго, шел с очень малой интенсивностью (вероятно, вообще не имел места), и основным препятствием к созданию и распространению универсального музыкального языка станут лишь благоприобретенные навыки восприятия да трудности смены поколений композиторов и исполнителей. Едва ли можно прогнозировать перспективы трансконтинентализации музыки.

Возможна некоторая аналогия с языками... Отмена буквы «ять» и твердого знака в русском языке особых протестов не вызвала, но число мировых языков нельзя снизить административными мерами, как и число языков малых народностей. Тем не менее некоторые языки становятся международными.

8.5. Проблема доступности и доходчивости

 

В любом виде искусства существуют различные уровни доступности. И если О. Мандельштам требовал от своих читателей (например, в «Соломинке») не только молниеносной ассоциации с множеством других литературных произведений, но и догадливости, принадлежности к кругу избранных знатоков, то он совершенно напрасно надеялся на всеобщее признание и понимание. Несравненно более доступный Маяковский был готов к провалу («А не буду понят, что ж, по стране родной пройду стороной, как проходит косой дождь»). Рембрандт прошел долгий путь от нарядных портретов Саскии до передачи нежной души Хендрикье Стоффельс, мученицы, публично отлученной от причастия.

В живописи можно выделить (С. Н. Мусатов, личное сообщение) пять уровней понимания. Первый — это И. Репин («Крестный ход»). Достаточно глядеть, чтобы все увидеть. Следующий уровень — В. Серов (портрет Ермоловой, портрет Шаляпина, «Девочка с персиками»). Нужно смотреть, думать и очаровываться. Третий уровень — В. Суриков («Меньшиков в Березове», «Боярыня Морозова», «Утро стрелецкой казни»). Нужно глядеть, видеть, мыслить, ассоциировать, вскрывать контрасты идей и чувств. Четвертый уровень — Врубель («Демон», «Царевна Лебедь»). Мало глядеть и мыслить, надо фантазировать. Пятый — высший этап, иконопись — видение вплоть до понимания, скорее чувствования мировой гармонии среди окружающих ужасов.

Обычно считается, что зрительская эстетическая восприимчивость принадлежит к свойствам, особенно легко поддающимся воспитание и тренировке, обучению. Однако тестирование более тысячи детей возрасте 7-15 лет, а также 800 студентов, часть которых обучалась в художественных институтах, привело к выводу, что эта восприимчивость весьма мало обусловлена формальным обучением живописи и скульптуре. Эти результаты, полученные Г. Айзенком (Eysenck H. /.,1 1972) при помощи теста оценки дизайнов, разработанного Мейтландом Гревсом, могут, на первый взгляд, казаться совершенно неправдоподобными. Но надо вспомнить, что подлинным композиционным и цветовым вкусом обладают уже шимпанзе, что на заре цивилизации без всякой тренировки наши предки умели создавать изумительно выразительные наскальные рисунки, что даже самые древние произведения архитектуры и скульптуры поражают своей красотой современного зрителя, что существует так называемый абсолютный слух у людей, музыкально вовсе не развитых, что в жизни многих вовсе не профессионалов музыка или живопись и скульптура могут играть огромную роль, а у других, профессионалов, — ничтожную; очень многие ходят в художественные музеи и на концерты по обязанности или ради социального престижа, в тоже время octро чувствуя литературу и поэзию. Лишь немногие из профессионалов способны отличать подлинник от искусной подделки. Конечно, при приеме в художественные высшие учебные заведения происходит отбор и на предварительную подготовку, на склонности и способности. Однако следует помнить, что все-таки подавляющее большинство отобранных и подготовленных таким образом специалистов становятся лишь профессионалами и только 1-2 % — подлинными творцами Иначе говоря, особая зрительная эстетическая восприимчивость действительно является уделом немногих и слабо поддается воспитанию. Она носит скорее эмоциональный, чем рациональный характер, отличии от восприимчивости к поэзии и литературе, которая гораздо больше подвержена воспитательно-средовым воздействиям.

Заслуживает внимания, что у народов, не связанных никакое социальной преемственностью, — арабов и скандинавов, — существуют системы избегания прямых наименований предметов, существительных, которые обозначаются только косвенно, по из опоэтизированным свойствам. За этой конвергенцией должен скрываться какой-то общий принцип; быть может, стремление напрячь внимание слушателя-читателя, заставить вникнуть в смысл метафоры, иносказания. Иными словами, здесь уже предугадан и принцип отстранения, и принцип символизации, и принцип возвращения уже истрепанным словам и понятиям их изначальной новизны, полноты значения. При этом у скандинавов все происходит еще на уровне варварства. Очевидно, уже тогда надо было в стих, сагу вкладывать загадку, иносказание, заставлявшее интенсифицировать внимание, будоражить эмоции. Собственно, на возбуждение эмоций рассчитаны и уродливые ритуальные маски.

Рифма, аллитерация, ассонанс, ритм, игра на фонемах, на ассоциациях — издавна известные способы запечатления и запоминания. Некогда знаменитые стишки для запоминания слов, которые пишутся на ять, числа пи, бесчисленные считалки, взбадривающие ритмы маршей — все это свидетельства существующих в нашем организме подсознательных резонансов.

Поэтическое произведение — образный, стремительный, эмоциональный путь освоения действительности. Слово расширяет свое значение, если превращается в образ, принадлежащий уже поэзии, а поэтичность слова определяется его конкретностью, свежестью, точностью, единственностью, объединяющей многообразие ассоциаций, связей. Однако и этого мало, слово должно быть ощутимым. Но ничто не ощутимо вне сознания, потому что все ощущавшееся, но не воспринятое подсознательно, рассудочно или эмоционально, пропадает без следа или сводится к ничтожеству, узости, определимой стишком, впрочем, чрезвычайно емким:

— Где ты была сегодня, киска?

— У королевы у английской.

— Что ты видала при дворе?

— Видала мышку на ковре.

Как писал В. Шкловский (1966, с. 343): «... мы везде встретимся с тем же признаком художественного: с тем, что оно нарочито создано для выведения из автоматизма восприятия, и с тем, что в нем видение его представляет цель творца, и оно искусственно создано так, что восприятие на нем задерживается и достигает возможно высокой своей силы и длительности...»

Эти слова Шкловского и тома, написанные об этом, о методе отстранения, о власти словесного воздействия, чеканно выражены Н. Гумилевым:

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

ГЕНЕТИКА ЭТИКИ И ЭСТЕТИКИ

ГЕНЕТИКА ЭТИКИ И ЭСТЕТИКИ... ВВЕДЕНИЕ...

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: ЭВОЛЮЦИОННО-ГЕНЕТИЧЕСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕКОТОРЫХ ЭСТЕТИЧЕСКИХ ЭМОЦИЙ

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

ЕСТЕСТВЕННАЯ АГРЕССИВНОСТЬ И ЭВОЛЮЦИОННЫЕ МЕХАНИЗМЫ, ЕЕ ОГРАНИЧИВАЮЩИЕ
  Три закона робототехники 1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред. 2. Робот должен повиноваться

Число поколений и типы человеческих сообществ
Таблица 4 Годы до 1970 Число поколений Культура Численность сообществ    

ПОРТРЕТ ЛИЗЫ ЛЮТЦЕ
Широкие плечи и тесные бедра При гимнастических жестах и джемпере Привили ей стиль, приподнятый и бодрый, Юноши-боксера с маркою «Кембридж».   Как

ОТБОРОМ НА ЭСТЕТИЧЕСКУЮ ВОСПРИИМЧИВОСТЬ
9.1. Художественный образ как экспресс-метод выражения или познания истины Художественное изображение истории более научно и более верно, чем точное историческое описание. Поэтическое иску

С. Цвейг о Бальзаке
  Искусство и, в частности, поэзия, — это высшая, наиболее концентрированная и эмоциональная форма познания, «импрессирующая» раскрытие закономерности, а слова парнасца Леконта де Лил

Художник — мученик правды
Добиться правды, не фотографической, а концентрированной, нелегко. Недаром же Делакруа предупреждал: «Художник всегда немного глупеет перед натурой». Пикассо, вероятно, это имел в виду: «Я не пишу

Повелительность правды в искусстве
(Л.Н. Толстой) Быть может, первопричиной непостижимой гениальности Толстого-писателя является его поразительная, всеохватывающая любовь к людям и к правде. Каждый человек для Толстого — эт

Эпилептоидность и ее генетика
Как известно, наследственный аппарат в сперматогенезе и овогенезе из поколения в поколение обеспечивает максимальную рекомбинацию генов. Тем не менее в некоторых случаях наблюдается наследование бо

Эпилепсия-эпилептоидность в роду Достоевских
Для принципиального понимания роли эпилептоидной характерологии в творчестве чрезвычайно информативны фактические данные о семье Достоевского, собранные, но совсем под другим углом освещения, М. В.

Патологическая специфика творчества
Если обратиться к творчеству Достоевского с психиатрической точки зрения, то бросается в глаза проецирование почти на всех персонажей необычайной вязкости и конкретности мышления, многословной обст

Достоевский — великий сострадалец и печальник
По-видимому, в предыдущем разделе были достаточно подробно документированы жестокость и садизм Достоевского, связь этих свойств с личностным комплексом эпилептоидности-эпилепсии. Можно говорить о п

И СОЦИАЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ АГРЕССИВНОСТИ
«Есть ли у тебя совесть?» «Совесть у меня есть, но я ей не пользуюсь». «Мне своего не нужно — я и чужим проживу». (Из бесед с одним неунывающим рецидивистом) &nb

Социальная функция агрессивности
Симпатическая нервная система, выбрасывая адреналин, резко повышает активность, ускоряет бег, усиливает обороноспособность, решительность. Ее антагонистом является центральная нервная система, кото

Проблема социального подъема и ненаказуемая преступность
Гипотеза эволюционно-генетического происхождения альтруизма нё может иметь права на существование, если она оставит без рассмотрения проблему преступности, притом преступности двоякого рода — не то

Проблема извращения этики
Умственная отсталость или незрелость и даже узость мировоззрения может легко приводить к тому, что в психологической и юридической практике зарубежных стран получило название commention — суждение

Как причина антисоциальности
Предрасполагающий к преступности эффект лишней Y-хромосомы впервые обнаружился при обследовании преступников с трудным поведением; среди них оказалась повышенной в 10 раз против средней частота хро

Пассивной антисоциальности
Совершенно иного типа преступность связана с синдромом Клайнфельтера, характеризующимся наличием 47 хромосом, в том числе набором половых хромосом ХХУ, недоразвитием семенников, евнухоидным телосло

Характерологических аномалий
Данная конституционная аномалия, болезнь Шерешевского-Тернера, связана с умственной и физиологической инфантильностью, относительно редка (0,03 %) среди девушек, но очень поучительна. Девушки с эти

Балансированный полиморфизм
Сравнительно недавно генофонд человечества представлялся относительно однородным. Конечно, было ясно, что в ходе своего развития человечество дифференцировалось на ряд рас, отличающихся друг от дру

Характерологическое разнообразие
Было бы трудно искать связь между геном любой группы крови и какой-либо психической особенностью — гораздо легче найти иголку в стоге сена. Но то, что есть связи, притом неожиданные, между некоторы

Паранойя, олигофрения, психопатия
Но особенно любопытна социальная роль параноидного склада мышления. XIX и в особенности XX в. с необычайной ясностью показали огромное значение личностных особенностей людей, в руки которы

Синдром убийства королей и президентов
Нельзя оставить без внимания также и опыт мировой истории, ясно демонстрирующий, какую роль могут играть паранойяльные личности со своего рода геростратовым комплексом или стремлением отомстить общ

Из биохимических стимуляторов агрессивности
Для понимания причин и сущности межплеменных различий в агрессивности у народов, ведущих примитивный образ жизни, и более того, для понимания агрессивности социально обездоленных прослоек существен

Эндоморфно-мезоморфная конституция
После долгих и бесплодных поисков создания конституциональной психологии, попыток, крайне затруднявшихся возрастной изменчивостью и экзогенными факторами изменчивости, учение об определении констит

ВЫКЛЮЧЕНИЯ ЗАДЕРЖИВАЮЩИХ ЦЕНТРОВ
Гете утверждает, что не описал ни одного преступления, которого он не чувствовал себя в состоянии совершить. Но если такова тяга к преступлению, к убийству у этого величавого олимпийца, тайного сов

КРИМИНОГЕННЫХ ИМПРЕССИНГОВ И ВОЗДЕЙСТВИЙ
В качестве вводного, но показательного примера роли наследственности в агрессивности представляет интерес сцепленная с полом рецессивная болезнь Леш-Нигена, вызываемая резким повышением уровня моче

РЕШАЮЩАЯ РОЛЬ ИМПРЕССИНГОВ
Настоящий человек и в своих темных стремлениях хорошо сознает правильный путь. Гете. Фауст. Пролог на небе   Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет з

Генетика и этика
Настоящая статья являет собой размышления по поводу статьи В. П. Эфроимсона «Генетика этики», присланной мне автором «на разнос», так как мы, несмотря на очень дружественные отношения, принадлежим

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги