Реферат Курсовая Конспект
Сборник Бои в Финляндии. Воспоминания участников - раздел Спорт, ...
|
Сборник
Бои в Финляндии. Воспоминания участников
OCR, корректура: Симонов Владимир (sims@mail1.lebedev.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)
Содержание
Предисловие
Война за безопасность города Ленина и северо-западных границ нашей советской Родины навсегда вошла в историю Красной Армии как героическая эпопея, отразившая в себе грозную силу, мужество и отвагу советских войск, их беззаветную преданность Народу, Партии, Сталину.
Военные действия советских войск в Финляндии, хронологически укладывающиеся в сравнительно короткий промежуток — между 30 ноября 1939 года и 13 марта 1940 года, — по своему напряжению, трудностям и массовому героизму становятся в ряд с наиболее яркими событиями в истории русского оружия. Еще со времен гражданской войны в СССР боевыми традициями Красной Армии являются высокая воинская дисциплина, готовность войск к преодолению любых трудностей и опасностей во имя великого дела Ленина — Сталина. Эти традиции не только поддерживались в отгремевших недавно боях, но укреплялись и умножались. Широкая популяризация боевых традиций Красной Армии, продолженных и обогащенных на полях сражений в Финляндии, несомненно, должна сыграть громадную воспитательную роль.
Нанося в Финляндии удар объединенным силам империализма, противопоставившего нам всю мощь современной военно-фортификационной техники, части [VI] Красной Армии извлекли из этих боев немало поучительных уроков и накопили значительный боевой опыт. Распространение и изучение опыта, приобретенного в финской кампании, несомненно, будет способствовать еще большему повышению боевой готовности войск.
Именно эти две цели — популяризацию боевых традиций и распространение боевого опыта — преследует сборник “Бои в Финляндии”, издаваемый по приказу Народного Комиссара Обороны СССР Героя и Маршала Советского Союза товарища С. К. Тимошенко.
Доблестная Красная Армия разгромила на Карельском перешейке линию Маннергейма и штурмом овладела Выборгом. Это предопределило победоносный исход войны с финской белогвардейщиной. Героической борьбе Красной Армии на Карельском перешейке и посвящается настоящий сборник. Он не претендует на последовательное научно-историческое изложение и освещение событий. Но воспоминания, из которых состоит сборник, несомненно, могут дать ценный материал для истории.
Тематика сборника разнообразна, как разнообразен и состав авторов, в который вошли представители различных родов оружия и всех военных специальностей. Однако, несмотря на то, что в сборнике приняло участие значительное число авторов, нельзя считать, что он отразил события с исчерпывающей полнотой: не всё заслуживающее внимание нашло место на страницах сборника, не описаны многие операции и бои, не рассказано о многих подвигах. Объем сборника, естественно, оказался мал для того, чтобы вместить буквально все ценное. Поэтому сборник “Бои в Финляндии” надо рассматривать лишь как начало большой литературной работы по [VII] описанию советско-финской кампании, работы, в которой почетное место должны занять бойцы, командиры и политработники Красной Армии — участники боев.
Материалы сборника “Бои в Финляндии” расположены в хронологическом порядке, по этапам войны. Но не во всех случаях этот принцип удалось выдержать, так как некоторые воспоминания охватывают не отдельные этапы и бои, а весь период войны, с начала до конца.
Сборник состоит из двух частей. Первая часть содержит разделы “Первый месяц войны” и “Подготовка штурма линии Маннергейма”, вторая часть посвящена прорыву линии Маннергейма и борьбе Красной Армии за острова и за Выборг.
В собирании и литературной обработке материалов приняли участие писатели и журналисты: И. Авраменко, В. Беляев, Р. Бершадский, М. Головин, Н. Григорьев, П. Дмитриев, Б. Емельянов, В. Заводчиков, Л. Иерихонов, Б. Лихарев, К. Левин, И. Молчанов, В. Саянов, С. Семенов, Е. Соболевский, И. Френкель, Г. Холопов, Е. Цитович, Н. Чуковский и другие.
Сборник консультировали: генерал-майор М. Минюк, бригадный комиссар К. Рябчий, майор Ф. Бородин.
Сборник организован и отредактирован комиссией в составе: М. Гуревича, Я. Литовченко, Ф. Матросова, М. Погарского, В. Ставского. А. Шаверина и А. Шуэра.
Герой Советского Союза С. Комендант Ночью...
Побывал я на Халхин-Голе, на польском фронте, а тут война — с Финляндией. Стал я просить командование отправить меня добровольцем. Мою просьбу удовлетворили. Попал я в 1-й батальон.
Начальник штаба полка тов. Москвин вызывает меня и спрашивает:
— Вы кем были?
— Был, — отвечаю, — и командиром отделения и командиром взвода.
— Ну, куда пойдете?
— Куда, — говорю, — потяжелее, туда и пойду.
— Пойдете вы в разведку!
— Есть пойти в разведку!
Разведывательной группой командовал старший лейтенант Березин. Он был опытным разведчиком и лично подбирал людей в свою группу. Собрал он нас и стал нам рассказывать, в чем заключается работа разведчика. Я сразу почувствовал, что тов. Березин любит свою опасную работу и старается нам внушить эту любовь. Когда он говорил о разведке, то не только нас увлек своим рассказом, но и сам увлекся. Глаза горят. Волнуется... Говорит со всеми, а смотрит на меня:
— Чтобы быть хорошим разведчиком, помимо личного героизма, бесстрашия и отваги, надо обладать железными нервами, волей, находчивостью, умело ориентироваться в любой обстановке. Надо иметь хорошую память, быть физически выносливым, знать компас, хорошо владеть всеми видами оружия. А самое главное — быть верным и преданным сыном Родины, не щадить своей жизни для ее блага!
Потом вдруг обращается ко мне:
— Правильно я говорю?
— Очень даже правильно, товарищ старший лейтенант. — Пойдете моим помощником? — снова говорит он мне. Вначале я не понял. То ли он спрашивает меня, то ли приказывает.
— Я никогда в разведке не работал, товарищ старший лейтенант. Боюсь не справиться...
— Дело за вами! Захотите — научитесь. Вот сегодня ночью в разведку пойдем... Присматривайтесь, учитесь! Наша работа опасная и нужная. Понятно? Собирайтесь! В 23 часа выступаем. — Командир дружески посмотрел на меня и ушел...
Темной ночью мы отправились в разведку, и эту ночь я буду помнить всю жизнь.
Снег отливал синевой и хрустел под ногами. Мы шли гуськом. Впереди старший лейтенант Березин. Наши белые халаты сливались со снегом. Шли молча, настороженно. Я иду последним. Стараюсь не терять из виду впереди идущего и одновременно вглядываюсь в темноту, хочу первым заприметить врага.
На опушке молодого леса Березин дал нам знак залечь и тихо прошептал:
— Там, левее, проволочные заграждения. Нужно перерезать проволоку. Сделайте проходы для наступления пехоты. Еще требуется разведать огневые точки противника и нанести их на карте. Понятно?
— Понятно, товарищ старший лейтенант, — ответил старший дозора.
Березин отобрал трех разведчиков и под командой старшего направил их выполнять задание. Они взяли с собой ножницы и исчезли в темноте.
Лежу я на снегу и провожаю взглядом товарищей. За себя не волнуюсь: немало мне пришлось пережить на Халхин-Голе. А вот за ребят, за этих четырех, с которыми познакомился только сегодня и которые стали мне близкими и родными. Очень волнуюсь, хоть и стараюсь скрыть свое волнение, потому что вижу, как командир за мной наблюдает. Прислушиваюсь. В лесу тишина такая, что в ушах от нее звенит...
Вдруг слышу выстрел... другой... третий... Заработал автомат, как будто град бьет по железной крыше.
— Обнаружили! — шепчет Березин. Стрельба смолкла так же неожиданно, как и началась.
Напряженно ждем. Прислушиваемся к каждому шороху. До боли в глазах всматриваемся в ночной мрак...
Внезапно около меня раздался шелест ветвей, шуршание снега и легкий стон. Я сначала растерялся. Дергаю за халат Березина, а он тоже услышал и делает нам знак “приготовиться”. Вынули мы наганы и приникли к самому снегу.
— Свои! — шепчет Березин и поднимается, встречая разведчиков, которые несли на халате раненого бойца.
У меня от сердца отлегло, когда увидел своих товарищей.
— Товарищ старший лейтенант, задание не выполнено. У самой проволоки нас обнаружил финский секрет. Обстреляны. Ранен один боец.
— Куда ранен? — спрашивает Березин старшего разведчика.
— В плечо.
— Перевязку наложили?
— Да! Только намокла она от крови.
— Двоим отнести раненого на медицинский пункт, — приказывает Березин.
— Есть отнести раненого, — повторяет приказание старший разведчик и вместе с другим бойцом уносит раненого.
Снова ждем. А нет ничего хуже, как ждать ночью в разведке. Березин снова отбирает троих, дает им ножницы и посылает перерезать проволоку. Они уходят. Лежу я рядом с командиром и вижу, как он волнуется, а от нас хочет скрыть свое беспокойство. Мне было обидно, что бойцы не сумели выполнить приказание старшего лейтенанта. Сам бы пошел, да боюсь просить разрешения, не пустит...
По лесу прокатился металлический звон, и сейчас же, как и раньше, застрекотал автомат.
— Опять обнаружили, — зло шепчет Березин, — не спят, черти! Теперь нам надо уходить отсюда. На этом участке ничего не выйдет.
Скоро вернулись и бойцы, высланные вперед. Березин обрадовался, что они пришли без потерь.
— Мороз сильный, товарищ старший лейтенант. Проволока под ножницами так и звенит. Финны по звону и бьют. Насилу ушли...
— Товарищ, старший лейтенант, разрешите, пойду я, — обращаюсь с просьбой к командиру.
— А перережете? — пытливо спрашивает меня Березин.
— Конечно! Иначе я и не вернусь! — отвечаю я уверенно.
— А вы знаете задачу? Знаете? Ну, хорошо, идите. Только поосторожней. Они теперь начеку! Вдвоем пойдете.
— Есть идти вдвоем, товарищ старший лейтенант.
Взял я ножницы и пополз вперед. Вслед за мной направился и боец, один из только что возвратившихся красноармейцев, выделенный командиром мне в помощь.
Недолго ползли мы по лесу, а я уже здорово устал с непривычки. Надо пробираться без шума, чтобы самого себя не слышать, а тут все кругом мешает; и холод, и винтовка, и ветки, что на дороге лежат.
Добрался я до опушки, вижу небольшую высотку. Вокруг нее густой кустарник. Туда нужно пробираться через заснеженную лужайку, а она открыта со всех сторон.
Я приподнялся, маскируясь ветками, осмотрел местность, а потом подполз к бойцу и шепчу ему на ухо:
— Будем опушкой до проволоки добираться. Лужайка на верное пристреляна финнами. Сколько там проволоки?
— Семь колов, — отвечает мне боец.
Думал я, думал, и пришла мысль обмануть белофиннов. Да только за товарища своего боялся — выдержит ли он? Решил его испытать. Подвинулся к нему еще ближе, обнял его и дружески спрашиваю:
— Женат?
Красноармеец смотрит на меня удивленно и отвечает:
— Нет.
— Родные есть?
— Отец, мать, сестра в школу ходит, брат в армии политруком, — шепчет он мне в ответ, но чувствую, что парень озадачен моими вопросами.
— Комсомолец?
— Да! С 1936 года.
— А ты парень рисковый? — спрашиваю его.
— Что? — переспросил он.
А я решил ему план мой выложить и в упор говорю:
— Не трус ты?
— Я в Красной Армии служу! Понятно? — обиженно шепчет он. — В разведке говорить не полагается. Что ты ко мне пристал с расспросами? Если за старшего назначен, приказывай...
Вижу, — парень обижен и раздражен, но делаю вид, что ничего не замечаю.
— Вот это правильно, — говорю ему, — ты возьмешь немного вправо. Окопайся поглубже и бей лопатой по проволоке, что есть силы, делай вид, что режешь ее. Финны по тебе огонь откроют, ты пережди, а потом снова бей. Пусть они думают, что это ты режешь проволоку. Понял?
— Понял! А ты, я вижу, со смекалкой, — шепчет он мне. Ну думаю, дошло до парня, понял он мою хитрость.
— Давай, двигай, — говорит он мне.
Поползли мы по опушке до проволоки. Оставил я его чуть правее, а сам дальше пополз к самым кольям. Забрался под проволоку, взял в обе руки ножницы и стал приспосабливаться, как удобнее резать. Сообразил, что если лечь на спину и резать вытянутыми руками, то это всего безопаснее: и для финнов мишенью не будешь и проволока колючками не издерет. Только для этого надо большую физическую силу иметь, а я этим похвастаться не мог, особенно после ранения на Халхин-Голе.
Все же решился испробовать. Лег на спину, вооружился ножницами и жду сигнала.
Проволока, скованная морозом, как струна, зазвенела от сильных ударов моего помощника, и тут я начал действовать. Сразу же перекусил ножницами проволоку. Она, свертываясь клубком, как змея, заныла на все лады, оглашая скрежетом и звоном воздух. Тут же застрекотал автомат. Его поддержали пулеметы. Но финны били только в направлении, где был мой товарищ, ибо моей работы они не замечали. Как только мой помощник смолкал, стрельба прекращалась, но чуть он снова начинал бить по проволоке, они открывали огонь. Я же терпеливо продолжал резать проволоку, продвигаясь на спине все дальше и дальше, перегрызая острыми ножницами, как зубами, колючую изгородь. Наконец, сделал два прохода.
Выполнив первую часть задания, я решил пойти дальше в разведку и выявить огневые точки противника. Но раньше я решил захватить с собой бойца, который продолжал дубасить по проволоке, не зная, что я уже кончил свое дело. К тому же он каждую секунду рисковал жизнью.
В момент, когда финны прекратили огонь, я дополз до него и крепко пожал ему руку.
— Спасибо, браток! Молодец! — шепчу ему. — Если бы не ты, вовек бы эту проклятую проволоку не перегрызть. Они ее тут столько намотали, что у меня руки отнялись, пока ее резал.
Боец был очень доволен моей похвалой.
— А теперь пойдем в разведку. Дорожку сделали, легко будет идти, — сказал я ему и пополз к проходу, который только что был прорезан.
Финны, уверенные, что уничтожили нас, прекратили огонь. Мы ползли по снегу, перекатываясь с боку на бок. О нас можно было подумать, что это ветер поднимает снег и метет его перед собой.
Только переползли через проход, как мой товарищ зацепил винтовкой конец срезанной проволоки; она издала легкий звон.
Финны сразу обнаружили нас и открыли огонь трассирующими пулями.
Я увидел, как пуля попала в моего товарища. “Убили!” — решил я и вмиг зарылся в снег. Вдруг услыхал шорох. Обернулся, вижу мой “убитый” ползет ко мне.
— Ранили? — тихо спрашиваю его.
— Нет! Только шинель испортили! Прожгли, сволочи!
— Тише, — предупредил я его и пополз к небольшому бугру, который заметно выделялся на снежной целине. Чуть подползли туда, боец тащит меня за халат и головой показывает в сторону. Метрах в десяти от нас пристроился финн с автоматом.
Мой товарищ вынул гранату. Я его поймал за руку, удержал.
— Нельзя, — шепнул ему. — Обнаружим себя, сведений не принесем, а уничтожить его всегда успеем.
Боец подчинился, но шепот мой выдал нас. Финн повернул автомат и открыл огонь по бугру, за которым мы прятались.
Лежим без движения. Только бугорок нас и спасает, а финн строчит из автомата, не жалея патронов.
Вдруг я почувствовал удар в плечо.
“Ранили”, — подумал я, но сильной боли не почувствовал и продолжал лежать, как мертвый. Вот тут-то до меня дошли слова Березина о том, что много выдержки нужно разведчику. Только у моего товарища по молодости лет ее мало было. Несмотря на стрельбу финна, он вдруг пополз от меня влево, и вскоре я увидел только его ноги.
“Что с ним? — думаю. — Ранен или пополз в яму? Надо его выручать, если ранен”.
А финны, как назло, ведут такой огонь, что я сдвинуться с места не могу.
Мой товарищ пролез в канаву и пополз по ней, решив прорваться за проволоку к своим. Но увидел, что по канаве к нему навстречу ползут финны, чтобы окружить нас и взять живьем. Он пополз обратно и предупредил меня.
— Мы, кажется, попадаем в плен! — шепчет он мне и рассказывает, что увидел в канаве.
— Не может быть!
— А вот смотри!
Он показал на ползущих по канаве финнов и тут же застонал. Я повернулся к нему, спрашиваю:
— Тяжело?
— Тяжело, — шепчет он со стоном, держась за бок.
— Можешь отползти назад?
— Попробую, — отвечает и ползет вниз.
— Старайся, браток, старайся отползти, а я их тем временем задержу, — обнадеживаю я своего товарища, хотя понимаю, что дело почти табак.
Вынул гранату и лежу. Подпустил финнов поближе и бросил в самую гущу...
А финн-автоматчик заметил моего товарища и открыл по нему огонь. Я в автоматчика вторую гранату, — от него только мокрое место осталось. Отползаю назад. Финны рычат, на меня скопом лезут. Я в них гранату... они отступают. Ползу назад, а мысли — о товарище.
Отполз он до середины проволоки или нет?
— Потерпи, браток, сейчас помогу, — шепчу ему, как будто он может меня услышать.
Вдруг у меня потемнело в глазах.
“Ослеп, что ли? — думаю. — Почему же глазам не больно?”
“Каска”, — догадываюсь я. Она надвинулась мне на глаза, и я ничего не вижу. Поднимаю, а она снова на глаза лезет, сдвинуть совсем не могу, ремешком под халатом у подбородка стянута. Приподняться нельзя — убьют, а проход никак не найдешь. И ползаю я у проволоки, как слепой щенок, пока проволока не зацепила меня за халат и не опутала колючками, словно паук. И вот я уже не могу вырваться.
“Ну, теперь живьем возьмут! Лучше смерть, чем плен”, — думаю, а сам пытаюсь освободиться от проволоки. Но паники — никакой. Соображаю, что винтовка вылезла вверх и видна. Я ее под себя. — Опасаясь, что могут быть видны черные перчатки, прячу их... Мозг работает, как часы. Маскируюсь халатом, стараясь слиться со снегом. Лежу, не дышу. Чувствую, как финны проходят мимо, ищут меня и не могут найти... Проходят во второй раз — совсем близко. Слышу, как бьется мое сердце. Крепко сжимаю в руке наган...
“Дорого, гады, я продам вам мою жизнь!” — думаю про себя, а биение сердца остановить не могу. Мне кажется, что оно бьется слишком громко, и его услышат.
Финны отходят все дальше и дальше. Они уже метрах в двадцати. Напрягаю последние усилия и вырываюсь из проволоки, оставляя на ее прожорливых зубьях клочья белого халата и тела своего с кровью. Вскоре нахожу проход, посредине которого лежит мой боец. Подползаю к нему, прикладываю ухо к сердцу... Убили, гады! Такая меня злость взяла! Какого парня ухлопали!
Финны снова по мне огонь открыли. Взвалил я на себя мертвого товарища и пополз к нашим.
В это время меня одна пуля ударила в бок, другая в руку. Сжал зубы и ползу, — убитого не выпускаю. Не оставлять же мне его на растерзание этим волкам. Погиб комсомолец смертью храбрых. Я и решил, что мой долг — спасти его тело, чтобы хоть после смерти отдать ему должное за мужество и героизм.
Еще два ранения получил я... Чувствую, что истекаю кровью, а товарища не бросаю. Отдохну и дальше ползу, а главное — стараюсь не потерять сознания, чтобы донести старшему лейтенанту об огневых точках, которые я разведал.
Березин, как услыхал стрельбу, прибежал на помощь и нашел меня уже в лесу. Я ему все доложил и тут же сознание потерял — больно много крови ушло из меня.
Пролежал я несколько дней в госпитале и вернулся в разведывательную группу...
Теперь я знал, что такое разведка, понял, как нужна моя служба Родине, а потому, вернувшись из госпиталя, снова попросился в разведку. Но повторяю — этой ночи я никогда не забуду.
Александр Гутман Полет был нормальным...
На большой высоте, откуда едва доносится гул ревущих моторов, человек парит над миром. И земной наблюдатель, прикрыв ладонью глаза от слепящих солнечных лучей, с восхищением разглядывает самолет.
— Высоко... красиво летит!..
Человек завидует человеку!
А летчик в этот момент меньше всего думает о пафосе своего полета. Он наблюдает за приборами, выверяя высоту и скорость, посматривает на землю, чтобы ориентироваться, И ведет свой самолет по заданному маршруту...
Спросите любого летчика, как он летал.
Если летчик не новичок, а мастер своего дела, не ждите от него захватывающего рассказа о борьбе с грозовыми тучами и обледенением, сковавшим крылья.
— Полет был нормальным! — скажет он.
И в этих словах — не ложная скромность, а ощущение профессии.
Да, полет прошел нормально.
Когда Алексей Остаев полюбил авиацию — в горах ли Южной Осетии, где он мальчиком пас овец, или позже, когда он стал молотобойцем в кузне, — установить трудно. Да и сам он это плохо помнит.
Был он молодым, и было у него много сил. Жизнь не баловала его. Но он и не просил у нее снисхождения. Он брался за любую работу. Много профессий переменил Остаев, и ни одна не стала его последней, пока, наконец, его не призвали в армию.
И здесь суждено ему было найти себя. Он стал мастером своего дела, мастером авиации...
Это было в самом начале войны.
Остаев получил от командира первый боевой приказ. Кончена стрельба по фанерным мишеням; кинопленку в пулемете сменила лента с боевыми патронами; под широкими крыльями бомбардировщика повисли тяжелые бомбы.
И Остаев полетел...
Эскадрилья построилась под облаками и легла на боевой курс. Все шло, как обычно. Остаев стремился выдерживать дистанцию, скорость, прислушивался к оглушающему рокоту моторов. Он поступал точно так же, как если бы это было при учебном вылете. И только в глубине груди таилось волнение.
Все-таки — впереди враг, впереди бой.
В наушниках прогремел голос штурмана:
— Прошли линию фронта, летим над территорией противника.
Остаев невольно взглянул вниз: черные перелески, подернутые дымком пожаров, заснеженные озера. Как будто не ступала нога человека на этой мертвой земле.
“Ушли под землю”, — подумал Остаев.
До цели было еще далеко. Эскадрилья набрала высоту и неслась на полной скорости к железнодорожной станции.
— Скоро станция, — сообщил штурман. Эскадрилья развернулась и пошла со снижением к цели. Вдруг впереди самолета в воздухе повисли голубые и белые дымки, разноцветными кляксами упавшие на безоблачную морозную синеву. Мелькнули огоньки разрывов.
“Зенитка, — решил Остаев. — Ну, бей. бей! Кто кого!” Станция была уже совсем близко. Разрывы участились. Оглушительный взрыв подбросил самолет. Остаев почувствовал острую боль в ноге. На секунду он закрыл глаза и крепко сжал челюсти. Он понял, что снаряд попал в самолет. Но уже через секунду он обратил внимание на то, что отстал от товарищей. Этого нельзя было допустить.
Маневрируя, он проверил работу руля поворота, элеронов, рулей глубины. Они были в исправности. Остаев прибавил скорость и занял свое место в строю.
Неожиданный вихрь ворвался в кабину. Это штурман открыл бомбовые люки. Они летели уже над станцией. Остаев видел, как соседние самолеты сбросили бомбы. Когда через несколько мгновений он оглянулся назад, в воздухе висели черные тучи земли. Вагоны были охвачены ярким пламенем и взрывались.
Остаев облегченно вздохнул. Самое главное было сделано.
Он связался со штурманом — у того все в порядке. Затем вызвал стрелка-радиста Погребняка. Радист не отвечал.
“Что с ним, — тревожно подумал Остаев. — Не ранен ли?” Он послал записку пневматической почтой. Ответа не было.
Это еще больше взволновало Остаева. Может быть, Погребняк тяжело ранен и ему нужна быстрая помощь. Скорее домой, скорее на свой аэродром.
Унта пропитана кровью. Нога глухо болела, и он уже не мог нажимать ею на педаль. Ослабевший от потери крови, Остаев все же продолжал уверенно управлять машиной.
И вот показался аэродром. Остаев пошел на посадку. Машина бежала уже по снегу. Летчик не позвал на помощь, хотя имел на это право. Он сделал то, что делал всегда: прибавил газ, чтобы зарулить на якорную стоянку.
Навстречу ему бежали техники, скрестив над головой руки. Это означало — рулить нельзя.
Когда Остаев вышел из самолета, он увидел, что колеса исковерканы осколками снаряда.
Погребняк вышел вслед за командиром корабля. Он был ранен. Обоих отправили в госпиталь.
Через полчаса Остаеву сообщили количество пробоин. Их было семьдесят пять. Осколки раздробили кислородные приборы, лонжероны, турель, патронный ящик.
Остаев пролежал в госпитале десять томительных дней. Больше там оставаться он не хотел и вернулся в часть. Его машина еще была в ремонте. Командир предложил ему отпуск.
— Нет, — сказал Остаев, — отдыхать не время. Прошу дать мне другую машину.
Командир посмотрел на летчика и не стал настаивать.
Опять начались для Остаева боевые дни.
В ожидании, когда его машина встанет в строй, он летал на других самолетах. Каждый полет закалял его. Уже пропало волнение, ощущавшееся в первых боях. Глаз стал вернее, воля тверже.
Однажды над Выборгом, после бомбежки, на него напали истребители. Остаев увидел струи трассирующих пуль. Они летели, как искры из трубы гигантского паровоза.
“Фоккеров” было девять. Они кружились вокруг шестерки бомбардировщиков, шедших сомкнутым строем.
Остаев заметил знаки стрелка-радиста ведущей машины. Тот указывал ему рукавицей кверху. Остаев понял и набрал высоту.
“Фоккеры” вели настойчивые атаки. Огненный ливень обрушился на машину Остаева. Пули застучали по кабине. Он резко набрал высоту, потом опять спустился. Маневрировал, но машина уже была поражена. Удушливый запах гари заполнил кабину, мешал дышать. Из разбитых радиатора и маслобака вытекали вода и масло.
Атака “Фоккеров” не удалась. Мощный огонь наших стрелков создал непроходимую завесу. “Фоккеры” начали отходить все дальше и дальше, пока, наконец, не отвалились.
Моторы машины Остаева дают резкие перебои. Термометры масла и воды показывают нуль. Сквозь колпак Остаев видел, как на крыле дымится краска. Сейчас вспыхнет пламя, и тогда...
Он быстро выключил мотор. Что ж — правый мотор отказал, зато ведь есть левый!
Это было на высоте 2 тысяч метров. В такие минуты земля совсем не кажется приветливой. Можно было спланировать на одно из многочисленных озер и отсидеться там до прибытия помощи.
Но Остаев решил тянуть до конца. Он положился на свои силы, свой опыт, на машину, которая продолжала слушаться руля...
Через полчаса он сел на своем аэродроме.
Утомленный боем он не ушел отдыхать, а стал помогать техникам менять развороченные пулями баки, плоскости, мотор...
Подготовка штурма линии Маннергейма
Елка
Под новый год артиллеристы решили поздравить противника ураганным огнем. Всю ночь гремела канонада, над головами, шипя, пролетали к врагу стальные подарки. Они летели так густо, что, казалось, и небо имеет ребра. Первое время белофинны отвечали интенсивно, а часа через два все реже стали падать их снаряды в долину. На утро стихли обе стороны. Поединок кончился. Моему подразделению приказано было отдохнуть. И вот измученные работой, оглушенные канонадой, мы выползаем и... я не в состоянии передать нашего изумления и охватившего нас веселья. Нам стало так приятно, как будто каждый из нас в этот момент увидел окна родительского дома.
На берегу стояла елка.
Самая настоящая новогодняя елка. На ней не было стеклянных шаров, бус, яблок и конфет, но она была по-праздничному запушена снегом, как ватой, и убрана использованными пулеметными лентами, гильзами от снарядов малых калибров. А под елкой стоял разбитый пулемет противника.
Утреннее солнце загорелось на этом металлическом убранстве, и казалось, что на елке горят настоящие новогодние свечи.
Кругом зияли черные воронки от разорвавшихся снарядов. На кустах лежали не успевшие еще рассеяться хлопья дыма, но мы ничего этого уже не замечали и по-детски радовались выдумке храброго шутника.
Баня
Тому, кто не был в бою, кто не лежал часами в снегу на морозе в 50 градусов, кто не спал в блиндаже, когда нет возможности не только раздеться, но даже ослабить пояс с вооружением, — тому трудно представить себе, что такое после всего этого баня. Я имею в виду хорошую баню, со всеми удобствами.
В полосе действия наших частей находились финские бани — небольшие деревянные постройки в три-четыре квадратных метра и вышиной чуть побольше метра. Вы представляете, что это были за бани! В такой бане только выпачкаешься. К тому же находились они в 8 — 9 километрах от передовой линии фронта; пока дойдешь, всякая охота мыться отпадает. И бойцы саперного батальона построили свою баню у самой линии фронта, под Хотиненом.
Баня эта, как и все наши военные “учреждения” того времени. была выстроена глубоко под землей. Там не было слышно не только грохота взрывающихся рядом снарядов, но даже и треска летящих на воздух дотов.
Баня эта была построена со всеми удобствами: из коридора попадаешь в предбанник, где стоит зеркало и работает парикмахер в белом халате. Парикмахерского халата, разумеется, на фронте не было, но в безукоризненно чистом маскировочном халате парикмахер отвечал всем нашим требованиям — выглядел по-боевому.
Тут же за дверью была расположена “мыльная”.
И пахла эта баня весной: пол, потолок и лавки были сделаны из свежих еловых досок. От передвижной электростанции в баню провели электричество, и здесь же наигрывал марши радиоприемник — все двадцать четыре удовольствия!
Недаром корпусное командование также приезжало мыться к нам на передовую линию и хвалило баню.
– Конец работы –
Используемые теги: Сборник, Бои, Финляндии, воспоминания, участников0.075
Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Сборник Бои в Финляндии. Воспоминания участников
Если этот материал оказался полезным для Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:
Твитнуть |
Новости и инфо для студентов