А. Реформация и конфессиональная проблема

Какой ответ дает лютеранская теология на обвинение в узком конфессионализме, ограничивающем концепцию Реформации рамками Виттенберга и рассматривающем лютеранскую церковь, как единственную истинную евангелическую церковь?

Мы должны начать с вопроса о том, что же составляет истинную реформацию. Мы уже констатировали тот факт, что, начиная с шестнадцатого столетия, все западные церкви утверждали, что провели у себя ту реформацию, которая была угодна Богу. Если Реформация должна пониматься, как духовная революция, выразившаяся в событиях мировой истории, ясно, что она включает в себя намного больше, нежели лютеране или сторонники реформатства, привыкли ассоциировать с истинной Реформацией. В соответствии с такой широкой концепцией, преобразование Римской церкви, завершенное Трентским Собором, могло бы быть определено, как "Католическая Реформация", ибо, с точки зрения Рима, церковь была действительно реформирована, то есть обновлена, в соответствии со Словом Божьим и по Воле Божьей, в результате принятой на том соборе декреталии Decreta de Reformatione.

Более того, в соответствии с этой концепцией, отрыв Английской церкви от папского владычества, тоже должен восприниматься, как акт Реформации. Конечно, это было не так; потому что король Англии и его церковь по существу оставались католическими в течение еще долгого времени после этого события. Какое отношение имеет это отречение от папской власти, сделанное явным лютеровским оппонентом, Генрихом VIII, к лютеранам и сторонникам реформатской церкви, хотя все это и называлось "реформацией"? Никакого, решительно никакого! И как насчет энтузиастов эпохи Реформации, анабаптистских и спиритуалистских групп? Они тоже принадлежат к Реформации, если рассматривать ее, как событие мировой истории; фактически, существуют историки, полагающие, что великое религиозное движение шестнадцатого столетия достигло своей кульминации именно в этих группах. И приверженцы церквей, которые происходят из спиритуалистских анабаптистов эпохи Реформации или связаны с ними - сторонники Швенкфельдера и меннониты, квакеры и баптисты - могут выразить такие же претензии по отношению к сторонникам Цвингли и кальвинистам, какие последние высказывали в адрес лютеран: они могут пожаловаться, что их концепция Реформации и реформирования Христианства слишком узка. Они могут повторить то обвинение, которое нередко уже выдвигалось анабаптистами против швейцарских реформаторов - а именно, что они по-прежнему являются "верными приверженцами католицизма". Тот же недостаток, который приверженцы Реформатства находят в Лютеранской доктрине о Святом Причастии, анабаптисты могли бы найти в реформатской доктрине о крещении, с упрямой приверженностью сторонников Реформатства к крещению младенцев и к его теологическим основаниям. И критики ортодоксальных доктрин шестнадцатого века, являющихся общими для всех христиан - такие люди, как Денк, Хаетзер, Джорис, Сервет и другие противники догмата о Троице,- упрекали церкви Цвингли и Кальвина за их упорную приверженность древним символам веры - то есть они порицали их за то же, за что эти церкви ранее критиковали церковь Лютера: за то, что она, мол, остается во тьме папства.

Таким образом, это спорный вопрос - что составляет Реформацию. Тем не менее, когда мы говорим о Реформации в теологическом смысле, мы не подразумеваем под ней совокупности всех мировых событий, в среде которых произошел религиозный "переворот" шестнадцатого столетия, но, скорее, мы имеем ввиду обновление церкви, как единое событие, произошедшее наряду со всеми другими мировыми событиями. Различия во мнениях начинают проявляться в тот момент, когда мы спрашиваем, в чем состоит это событие. Какое из них, в конце концов, является истинной реформацией церкви? Общеизвестно, что не все взгляды, выражавшиеся в те времена, были правильными, евангелическими. Но у нас нет единого мнения о том, какое из учений эпохи Реформации было истинным, а какое - ложным, где находится истина и где заблуждение, где чистая доктрина Слова Божьего и где ересь, где правда и где ложь, где истинная реформация и где только ее видимость.

Бесспорным был тот факт, что разделение церкви усиливалось. Это разделение, это конфессиональное расчленение, в котором христианский мир обнаружил себя на закате Реформации, было расхождением путей в поисках истины. Церковь и люди пострадали от этого чрезвычайно сильно. Но при этом следует отметить, что это разделение имело также и очень положительное и конструктивное влияние на Германию, да и на весь западный мир. Оно так остро поставило церковь и все человечество перед вопросом об истине, как этого не могло бы сделать ни одно событие мировой истории. Только со времен Реформации и разделения церкви мы научились прямо и искренне стремится к познанию истины. Ибо только с тех времен существует вопрос о том, что такое евангельская истина. Чем было Евангелие до того? Священной философией, метафизической и этической системой для образованных; святым целительным средством и собранием магических благословений для простых людей? Только представьте себе, что произошло бы с церковью и с Христианством, если бы волны секуляризации и рационализма, уже всколыхнувшиеся над христианским миром в век Ренессанса, полностью поразили бы церковь до того, как Реформация вынудила ее искать истину и искренне испытать верность ее собственного учения! Конечно, нам не нужно раскаиваться в конфессиональном веке, также, как не нужно стыдиться его перед миром. Именно во времена Реформации и в высшей степени обиженной ортодоксии, немецкий народ, понесший на себе основную часть тех тяжелых испытаний, научился всерьез искать истину. Если поискам окончательной истины в Германии придается большее значение, чем во многих других странах, то это объясняется тем фактом, что Германия прошла через век Реформации и век ортодоксии. Никогда более эти поиски не были столь упорными и настойчивыми - даже в великих системах классической немецкой философии.

Конечно, сегодня нам очень легко подтрунивать над людьми конфессионального периода. Но это становится чрезвычайно утомительно - слушать вечные жалобы восемнадцатого столетия о жестокости их обоюдных осуждений - жалобы которые, между прочим, порицают скорее доктрины, нежели людей. Те люди века ортодоксии, превосходили наш век по крайней мере в одном отношении. Они знали нечто такое, чего не знает - и не стремится познать - современный человек. Они знали, что как личности и как народы - мы буквально живем истиной и буквально умираем ложью. Следовательно, они никогда не разделяли холодного скептицизма и отказывались от современного релятивизма, утверждающих, что существуют только относительные истины, что абсолютных истин не бывает, и, следовательно, борьба за истину - дело бессмысленное и неблагодарное. Точно также - с наглым тезисом о "воле веровать", они не должны были удовлетворяться полуправдой или "предпоследней" истиной, для того, чтобы иметь "почву под ногами". Более того, их поиски истины, их борьба за правду, были обусловлены убеждением, что существует Тот, Кто является Воплощением истины - Тот, Кто говорит правдоискателям всех веков: "Всякий, кто от истины, слушает гласа Моего", Тот, Кто дал обетование Своей церкви на земле о том, что Его Святой Дух "наставит ... (ее) на всякую истину". Именно с этой позиции следует понимать титаническую борьбу века Реформации, битву зарождающихся конфессиональных церквей за чистоту и божественную истинность доктрины.

Конечно, никто не станет представлять в ложном свете сказанное нами и приписывать нам желание прославить конфессиональный век или заявить, что для церкви было нормальным явлением - бить людей "по головам" и предавать их анафеме за догматические убеждения. Мы сожалеем о спорах и осуждаем их методы также, как это делают другие. Но мы знаем, что не существует таких явлений, как полное понимание истины в этом мире, наполненном грехом и заблуждениями, и что даже частичное понимание истины никогда не достигается без упорной борьбы за нее, против заблуждений. Симптомы истины - если использовать образное выражение Кьеркегора - полемичны. Это подтверждается всей историей церкви. Чем же она является тогда, если не огромной, бесконечной дискуссией? Снова и снова люди впадали во вздорные дебаты по этому поводу. За это мир жестоко нападал на "религию любви" и Христианство стыдилось этого. Но в саму природу борьбы за истину заложено, что она никогда не заканчивается. Еще апостолы были вовлечены в нее. Тот же самый Павел, резко выступавший против раскола церкви в Коринфе, выражает озабоченность и печаль по поводу лжеучений, которые появятся после его ухода: "И из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою". И Апостол Любви предупреждает христиан: "... Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире". Хотя Евангелие от Иоанна и его Послания постоянно выдвигают в качестве критерия истинной веры и настоящего Христианства братскую любовь, критерий ошибочной веры и ереси для него заключается в догматическом заявлении: "А всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста". Другими словами говоря, вопреки всем ожиданиям, правильное учение о Божественном Воплощении является "пробным камнем", при помощи которого можно отличить истинную доктрину от ложной и церковь от ереси. Так было в начале истории церкви; так будет продолжаться до тех пор, пока свет вечной истины не озарит всех нас. Про те времена, когда церковь не слишком-то беспокоилась о чистоте учения, и не тревожилась о лжеучениях, можно сказать, что они не относятся к великим векам церкви. Более того, всякий раз, когда церковь перестает бороться за истину и молиться о том, чтобы Господь оградил ее от дьявольских хитростей и ложных учений, она подвергается угрозе омертвения.

Если это истинно для всех периодов истории церкви, то насколько же это должно быть более истинно для такого века, как век Реформации! Ведь именно тогда была провозглашена доктрина, претендовавшая на то, что является новым открытием учения Евангелия - чистой доктриной - в отличие от традиционно употреблявшейся искаженной доктрины. Христианство, таким образом, столкнулось с таким вопросом, которого оно не знало со времен великих доктринальных противоречий в древней церкви. И с тех самых времен для христианского запада стало актуальным различение чистой евангельской доктрины и ереси. Доктринальное и конфессиональное формулирование началось сначала. И из борьбы за доктрину, ставшей неизбежной, развилась новая разновидность церкви - конфессиональная церковь. С середины шестнадцатого столетия западная католическая церковь была разбита на множество конфессиональных церквей, группировавшихся вокруг определенных доктринальных позиций, возведших друг против друга свои бастионы в конфессиональном противостоянии и соперничавших друг с другом за души христианского мира. Это было совершенно новым процессом в развитии церкви, хотя сопоставление глобальной церкви и еретических "контр-церквей" древних времен, можно считать своего рода, внешней параллелью.

Первой из этих новых конфессиональных церквей стала Евангелическая Лютеранская церковь. Впервые появившись в 1530 году, как церковь Аугсбургского исповедания, она была конфессиональной церковью, превосходящей в этом отношении все другие. Она появилась неожиданно, и, не будучи организацией, тем не менее, была церковью. Она не имела еще формы правления. Она не имела епископальных или синодных органов, которые представляли бы ее. Высшие сословия вынуждены были представлять ее перед политическим, а несколько теологов - таких, как Меланхтон - перед духовным миром. Она не имела юридического права на существование, и непроницательный наблюдатель, путешествующий по Саксонскому Курфюрству или по другим евангелическим территориям, возможно сказал бы, что ее и вовсе не существует. Что существовало, однако, так это учение, вероисповедание. И оно начиналось не словами: "Lutherus docet", а словами: "Ecclesiae magno consensu apud nos docent".

Откуда Меланхтон знал это? Как он это определил? Где собирался синод, давший ему такое распоряжение, и одобривший Аугсбургское Исповедание? Очевидно, что в данном случае отсутствовали все канонические условия для подготовки и представления Вероисповедания, которое, несомненно, представляло собой нечто гораздо большее, нежели просто заявление о религиозных воззрениях нескольких государств, направленное имперскому правительству. И, тем не менее, Аугсбургское Исповедание было гениальным церковным вероисповеданием, которому не было равных со времен древней церкви. Где же тот профессор теологии, или даже совет теологов, который предложил бы подготовить Исповедание, начинающееся словами: "Наши церкви, в полном согласии, учат..." и не бросающееся, сломя голову, в оппозицию? Меланхтон и его соратники могли бы отважиться предпринять это. Они могли бы говорить от имени многих тысяч, в интересах бесчисленного числа пасторов и собраний верующих. Разумеется, у них также была оппозиция. Лютер, будучи уведомлен, нашел Исповедание слишком "осторожным", он чувствовал, что там чего-то не хватает. Он сам написал бы его совершенно по-другому. Тем не менее, в конце концов, он также полностью одобрил его. Ибо оно действительно выражало единодушие евангелистов, их новое понимание Святых Писаний. Единодушие - это "согласие веры" - кажется чуть ли не чудом нам, живущим в век, прошедший через "жернова" индивидуализма, нам, знающим только символ веры, начинающийся словом: "Верую...[я верую]", а не: "Мы веруем, учим и исповедуем...", как во всех истинных церковных Исповеданиях. Но такое согласие церкви является характеристикой всех эпох церковной истории, создававших Символы веры.

Глубина влияния этого события - разработки Лютеранского Исповедания и создания конфессиональной лютеранской церкви - на весь христианский мир того времени, ничем не демонстрируется так ясно, как тем фактом, что другие церкви также явились миру в виде конфессиональных церквей. В случае с Реформатской церковью это легко объяснимо. Ибо данная церковь, также, как и Лютеранская, была вовлечена в борьбу за чистую доктрину о Слове Божьем; она вынуждена была бороться с теми же противниками, хотя, конечно, необходимо помнить, что Исповедание Реформатской церкви никогда не имело той важности, которую Лютеранское Исповедание приобрело с самого начала. Церковь Англии, всегда считавшая Исповедание чем-то вторичным, стоящим за политикой и литургией, и никогда не питавшая особых слабостей к установлению доктринальных разделений между церквями, также приняла форму конфессиональной церкви. Даже церковные группировки, возникшие на почве анабаптизма, были вынуждены, стремясь сохранить свое существование, принять такую форму [форму конфессиональных церквей], которая совершенно не соответствовала их характеру. И на Трентском Соборе Римская церковь была преобразована из всеобщей церкви средневекового Запада в конфессиональную церковь современного мира.

Таким образом, по окончании века Реформации, различные конфессиональные церкви, несмотря на взаимное осознание общей принадлежности, проводили все же весьма жесткие и прочные границы между собой. Объединяющим и одновременно разделяющим фактором для них было их Исповедание - то есть догматически выраженная точка зрения о том, что такое Евангельская истина. Конфессиональная церковь, а вовсе не церковь национальная - как время от времени полагали некоторые - является уникальным продуктом церковной истории периода Реформации. Национальная церковь принадлежит к позднему Средневековью. Это была форма организации, подходящая на тот случай, если всеобщая церковь, находящаяся под папством, потерпела бы крах. Ее основная идея, совмещающая светское и духовное, является средневековой "до мозга костей". Конфессиональная же церковь, в свою очередь, - это новый вклад эпохи Реформации. Даже если бы она обрела связи с государственными церквями Германии или с национальными церквями других стран - таких, например, как Швеция - она не потеряла бы своего огромного значения для истории церкви. Если церковь Христова - единая, святая, католическая церковь - в Средние века существовала во всеобщей западной церкви, с ней и под ее видом, то со времен Реформации она существовала в конфессиональных церквях, с ними и под их видом. Идентична ли Церковь Христова одной из этих церквей, как утверждает Римская церковь? Сосредоточена ли она в одной, в нескольких из них, или, может быть, она во всех в них вместе взятых? Может быть она является этаким "парящим над ними" идеалом, к воплощению которого все они стремятся? Или, возможно, истинная церковь не имеет ничего общего с нашими жестокими, эгоистичными, невежественными религиозными общинами, которые только бесчестят имя Божье среди язычников?

Но вопрос об отношениях между конфессиональными церквями иUna Sancta, идентичен вопросу: Где же произошла настоящая Реформация? В Виттенберге, в Цюрихе или в Женеве? В Кентербери, где произошел возврат к "древней, неделимой церкви" первых пяти столетий? Или в Тренте, где "священный и святой, экуменистический и всеобщий собор законно собранный в Духе Святом" состоялся под руководством трех папских легатов "во славу Святой и неделимой Троицы, для укрепления и подъема веры и христианской религии, для искоренения ересей, во имя мира и единства церкви, для преобразования духовенства и христианского народа"? Или же, может быть, истинная Реформация проявилась в основном на полях сражения во время Крестьянской войны , когда бедные и угнетенные сражались за свои человеческие права во имя Евангелия? Может бытьв Мюнстере они пытались учредить Царство Божье? Может быть Реформация произошла в тихих кабинетах и обувных мастерских Базеля и Страсбурга, Аугсбурга и Герлица, когда Дух сошел на уединенных, оторванных от мира мечтателей? Произошла ли истинная Реформация, когда странствующие отцы церкви устанавливали парус на хрупкое суденышко, подчиняясь велению своего величественного Господа на том берегу океана? Или же она случилась, когда Уильям Пенн отстаивал в Новом Мире терпимость к детям Божьим всех деноминаций? Где же искать истинную Реформацию?

Этот вопрос, опять же, равнозначен другому вопросу: Где следует искать чистую евангельскую доктрину? В какой из всех церквей эпохи Реформации существовало правильное понимание Евангелия? Только в одной из них? Или в нескольких, имеющих между собой мелкие, несущественные различия и, фактически, находящихся в согласии? Обладает ли каждая из церквей только частью истины, в том смысле, что множество людей, рассматривая одни и те же вещи с различных позиций, осуществляют при этом общий обзор, дающий истинную картину в случае, если все эти варианты совместить? Является ли позиция каждой церкви смесью истины и заблуждений?

Эти вопросы вскрывают всю серьезность конфессионального разделения, которым завершилась эпоха Реформации. Каким бы ни было политическое, национальное и культурное влияние на этот процесс, основная причина разделения на самостоятельные общины объясняется различиями в интерпретации Евангелия. Христианство и по сей день разделено из-за неспособности прийти к согласию в понимании Евангелия в шестнадцатом веке, из-за неспособности прийти к согласию в вопросе о том, где следует искать Евангелие - только лишь в Писаниях, в церковных традициях - или же в непосредственном обращении Бога к душе, и из-за неспособности прийти к согласию по поводу сути его содержания или способа, которым евангельские обетования присваиваются человеком. Только лишь несогласием по этим вопросам может быть обусловлено продолжающееся разделение Христианства на конфессиональные церкви.

Эти вопросы проливают свет также и на то, почему в среде Протестантства происходили такие же разделения, какие имели место между Римом и теми, кто отпал от него. Но было ли, например, действительно неизбежным разделение между Лютеранами и сторонниками Реформатства? Разве все эти вопросы не показывают, как близки были лютеране и реформаты друг у другу? Обе церкви исповедуют оправдание только верой. Обе церкви согласны в том, что преобразование Римского католицизма в Тренте не было Реформацией церкви. Обе церкви знают, что отказ Англии от папского владычества также не был Реформацией. Им обеим известно, что не может быть иной реформации церкви, кроме как на основе Святых Писаний, признанных единственным источником откровений Божьих о спасении и высшим авторитетом в делах веры. И именно потому, что обе церкви признают превосходство Писаний, они отделяются от всех тех, кто ставит откровение отдельно от Святых Писаний или даже выше их - откровение, описываемое, как переживание спасения, дарованного человеку Богом без всякого посредничества внешнего Слова. Как Лютеранская, так и Реформатская церкви являются библейскими церквями, церквями sola scriptura. Они едины в своем противостоянии тем общинам и тем течениям Христианства, которые признают что-то другое, что бы это ни было - наравне с Писаниями. Эта борьба против общих врагов - ситуация, существующая на протяжении последних четырех столетий - привела к тому, что люди снова и снова спрашивают: действительно ли, в конце концов, существуют две церкви или, может быть, мнение приверженцев этих двух церквей о том, что они не имеют духовной общности друг с другом - это просто человеческое заблуждение?