Реферат Курсовая Конспект
Но Шварценеггер приводит очень мало деталей. - раздел История, Арнольд Шварценеггер Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история Мария, Только Что Вернувшаяся Из Хайянис‑порта, Где Она...
|
Мария, только что вернувшаяся из Хайянис‑Порта, где она отдыхала вместе с детьми, сказала, что я держался великолепно. Она также с удовлетворением отметила, что моя избирательная кампания стала гораздо более стройной и связной – в значительной мере благодаря тем переменам, которые Мария привела в действие в первые несколько дней. И было кое‑что еще. Кажется, впервые Мария почувствовала запах победы, поверила в то, что я действительно могу победить.
Начиная с этого дня, кампания стремительно набирала обороты. Каждую неделю мы выбирали новую тему: экономика, образование, рабочие места, окружающая среда. Также мы устраивали пресс‑конференцию на железнодорожном вокзале Сакраменто, где легендарный губернатор Хайрем Джонсон произнес свою историческую речь, разоблачая железнодорожных магнатов и продвигая систему «прямой демократии» как средства вернуть штат в руки избирателей. Я выбрал это место, чтобы подчеркнуть, что буду решительно бороться с такими систематическими политическими проблемами, как «избирательная география»[37], позволяющая выборным чиновникам самим определять размеры своего избирательного округа, что дает возможность чиновнику вечно держаться за свою должность.
Отбросив в сторону свое недовольство моим решением участвовать в выборах, Мария с головой окунулась в работу. Когда она приходила в избирательный штаб, сразу же чувствовалось, что она попадает в свою стихию. Мария принимала деятельное участие в обсуждении всего, начиная от стратегии кампании и до лозунгов. У нее в голове постоянно рождались новые предложения и идеи, которыми она делилась иногда с членами штаба, иногда непосредственно со мной.
В частности, Мария сделала одно очень важное предложение, которое нам каким‑то образом удалось проглядеть: она посоветовала нам открыть общественную приемную на первом этаже, куда могли бы обращаться простые люди. «Нельзя оставаться на третьем этаже, – сказала она. – Избирателям будет приятно зайти и своими глазами увидеть происходящее. Им будет приятно поговорить, выпить кофе, набрать листовок, которые они потом раздадут своим знакомым». Мы нашли неподалеку большое пустующее помещение, и владелец согласился сдать нам его в аренду на время избирательной кампании. Мы разукрасили помещение флагами, плакатами и воздушными шарами, после чего устроили пышную церемонию открытия, собравшую много народу. Мне уже приходилось видеть толпы любителей кино, поклонников культуризма, сторонников программы внеклассных занятий, – однако здесь царило возбуждение иного рода. Это была настоящая политическая кампания.
В сентябре мы с Марией вылетели в Чикаго на открытие нового сезона «Шоу Опры Уинфри». Я с удовольствием принял участие в передаче, потому что республиканцы с косным упрямством продолжают чураться женщин, а их поддержка приобретает все более важное значение. Мне особенно требовалось ублажить женщин, поскольку зрительская аудитория моих фильмов состояла преимущественно из мужчин. Я придерживался прогрессивных взглядов в вопросах, имевших особое значение для избирателей‑женщин: реформа образования, реформа здравоохранения, охрана окружающей среды, повышение минимального уровня заработной платы, – и программа Опры как нельзя лучше подходила для пропаганды моей точки зрения.
Тем временем видные демократы выступали в поддержку Грея Дэвиса. Билл Клинтон провел вместе с ним целый день в Уоттсе и Южном Лос‑Анджелесе. Побывали у него также сенатор Джим Керри, Джесс Джексон и Эл Шарптон. Единственным ведущим демократом, кто воздержался от поддержки Дэвиса, был Тедди.
И президент Буш, и его отец предложили участвовать в моей кампании, но я вежливо отказался. Я хотел быть «маленьким человеком», вступившим в единоборство с машиной Грея Дэвиса.
Мария как настоящий профессионал следила за результатами опросов общественного мнения. В частности, она очень пристально наблюдала за тем, как ультраконсерватор Том Макклинток, сенатор штата Калифорния, отбирает у меня поддержку республиканцев. Разумеется, члены моего избирательного штаба также постоянно шерстили вдоль и поперек всю информацию. Однако Мария заостряла внимание на фактах, которые не выражались цифрами. Так, однажды она удивила меня, сказав:
– Никто из крупных игроков на тебя не нападает. Это хороший знак.
– Что ты хочешь сказать? – спросил я. Какое значение могло иметь отсутствие нападок?
Мария объяснила, что если бы меня считали сумасшедшим, или пустым местом, или если бы все были уверены в том, что как губернатор я принесу штату только вред, оппозиция была бы значительно шире и выступала бы гораздо более ожесточенно. «А так на тебя нападают только крайне левые и крайне правые, – указала она. – Это означает, что тебя считают жизнеспособным кандидатом».
К середине сентября опросы общественного мнения однозначно показывали, что песенка Грея Дэвиса спета: избиратели в отношении два к одному сходились к тому, что его нужно менять.
Однако главным претендентом занять освободившееся место был не я, а первый заместитель губернатора Крус Бустаманте. Ему отдавали предпочтение 32 процента опрошенных. Я имел 28 процентов, Том Макклинток шел третьим с 18 процентами, а остальные 22 процента опрошенных или еще не определились с выбором, или собирались отдать свой голос за одного из оставшихся 132 соперников в этом балагане.
Для меня Бустаманте был очень неприятным соперником – не только потому, что он обладал большой харизмой, но и потому, что его поддерживали те демократы, которые были недовольны Дэвисом. Бустаманте представлял себя как самого надежного, самого опытного кандидата. Лозунгом его избирательной кампании было не слишком выразительное «Нет – досрочным выборам. Да – Бустаманте». Другими словами, я здесь не для того, чтобы спихнуть своего товарища по партии демократа Грея Дэвиса, но если это все‑таки случится, выбирайте меня.
К этому времени наша кампания раскрутилась по полной. Обладая личным самолетом, я мог за один день преодолевать большие расстояния. Мы перелетали из одного аэропорта в другой, и нередко предвыборные митинги устраивались прямо там – в ангаре собиралось до тысячи человек. Я приходил, выступал, отвечал на вопросы, после чего летел в следующий город. Мы также устраивали безумные трюки – например, приезжали куда‑нибудь в рекламном автобусе, названном «Бегущий человек», и тяжелой строительной бабой разбивали всмятку машину, демонстрируя, как я в случае своего избрания поступлю с пошлиной на регистрацию транспортных средств, введенной Греем Дэвисом.
Каждый день я узнавал что‑то новое о работе администрации штата. Мои пресс‑конференции становились все лучше. Я научился сокращать подготовку к большим выступлениям с недели до одного вечера, и шевелился я быстрее. Наша реклама на телевидении работала прекрасно. Любимый мой ролик начинался с показа игрального автомата, подписанного «Казино индейских общин», и на табло появляется цифра 120 000 000–120 миллионов долларов пожертвовали индейские общины на избирательную кампанию Грея Дэвиса. Затем в кадре появлялся я со словами: «Все остальные основные кандидаты берут у них деньги, а затем из кожи вон лезут, угождая им. Я в эту игру не играю. Отдайте мне ваши голоса, и я обещаю, что такое положение дел изменится». Люди были потрясены тем, что я говорю о проблеме индейского игорного бизнеса. Они думали: «Это настоящий терминатор!»
Вместо того, чтобы пытаться отбить сторонников у Бустаманте, мы сосредоточили основные усилия на том, чтобы привлечь миллионы тех, кто не принадлежал ни к какой партии и не определился с выбором. Лучшая возможность для этого представилась во время дебатов 24 сентября, всего за две недели до выборов. В первый и единственный раз все пятеро основных кандидатов сменить Грея Дэвиса собрались вместе: я, Крус Бустаманте, сенатор штата Том Макклинток, Питер Камехо из партии «зеленых» и телевизионный эксперт Арианна Хаффингтон.
Подготовка к этим дебатам получилась очень забавной. Мы выбирали из членов моего штаба людей, чтобы те изображали моих соперников. Всем кандидатам заранее были розданы вопросы, однако сами дебаты должны были быть открытыми, и участники имели право говорить, когда пожелают. Мы отрабатывали все варианты, все возможные нападки и упреки.
– Как вы можете выступать за охрану окружающей среды, если вы летаете на личном самолете?
– Вы зарабатываете тридцать миллионов долларов за один фильм. Разве вы можете понимать заботы бедняков?
– В ваших фильмах много насилия. Как вы можете утверждать, что будете поддерживать правоохранительные органы?
Я также должен был быть готов атаковать. Я понимал, что не смогу одержать верх над Макклинтоном в политике – тут он был дока – и не смогу переговорить Арианну. Единственным способом устранить их для меня было остроумие. Поэтому мы заранее попросили Джона Макса, который пишет для Джея Лино, заготовить шутки и остроты, и отрепетировали их так, чтобы мне не приходилось лезть за словом в карман. У меня был приготовлен ответ на тот случай, если Арианна станет донимать меня налогами. Если бы она стала чересчур назойливой, я мог сказать: «Я знаю, что вы у нас шибко умная» или «Попробуйте пить кофе без кофеина».
Мы сняли студию и отрабатывали дебаты, сидя полукругом лицом к тому месту, где должны будут находиться зрители. Мы повторяли всё снова, снова и снова на протяжении трех дней. Я постоянно напоминал себе: не надо вдаваться в подробности. Будь обаятельным, будь остроумным. Пусть остальные выходят из себя. Пусть остальные говорят разные глупости.
Дебаты привлекли внимание средств массовой информации. Когда я приехал, вся стоянка уже была заполнена машинами. Казалось, здесь проводит свою домашнюю встречу баскетбольный клуб «Лос‑Анджелес лейкерс». Перед студией собралось целое море микроавтобусов съемочных групп, спутниковые станции японских, французских и английских телеканалов, а также всех ведущих сетей американского телевидения. При виде того, какое внимание привлечено к этому событию, мне стало не по себе.
Мы расселись на сцене. Нам не разрешили пользоваться подготовленными записями. За шестьдесят секунд до начала я мысленно перебрал все ключевые моменты. «Здравоохранение – что вы собираетесь менять?» – спросил я у себя. Но внезапно оказалось, что я абсолютно ничего не помню о здравоохранении! «Ладно, – подумал я, – перейдем к вопросу пенсионной реформы». Однако у меня в голове было пусто. Мой мозг застыл. Подобный ступор я раза два ощущал в кино, но такое случалось крайне редко. И в кино всегда можно попросить подсказать твою реплику. К счастью, у меня оставалось чувство юмора. «Это будет любопытно», – подумал я.
Дебаты начались с того, что все кандидаты по очереди ответили на вопрос, нужны ли вообще досрочные выборы. Все согласились, что нужны, за исключением Бустаманте, который назвал саму идею их проведения «ужасной». В этом смысле его позиция была уязвимой: он выступал против досрочных выборов, однако в то же время проводил свою избирательную кампанию, «на всякий случай».
Очень быстро кандидаты стали «возбужденными» и «раздражительными», как это впоследствии было описано в прессе. Бустаманте не теряя времени обрушился на отсутствие у меня опыта, предваряя буквально каждую фразу, обращенную ко мне, словами: «Понимаю, вы, наверное, этого не знаете, но…» Однако подобная высокомерная снисходительность сыграла с ним злую шутку, поскольку настроила всех против него, а также дала мне возможность показать, что на самом деле я разбираюсь во всех проблемах. Это произвело впечатление, как и мое остроумие. Когда становилось совсем горячо и все принимались орать друг на друга, я отмачивал какую‑нибудь хохму, и зрители взрывались хохотом.
Пару раз мы с Арианной хорошенько сцепились друг с другом. В какой‑то момент она объяснила бюджетный кризис прорехами в налоговом законодательстве и неприкосновенностью крупных корпораций. Я сказал: «Арианна, о чем вы говорите? Это вы используете такие огромные прорехи в налоговом законодательстве, что я могу проехать в них на своем «Хаммере».
Опросы, проведенные на следующий день, показали, что я стал лидером. Мой рейтинг подскочил с 28 до 38 процентов, в то время как у Бустаманте он опустился с 32 процентов до 26.
Однако даже несмотря на то, что основными соперниками были мы с Бустаманте, средства массовой информации сосредоточились на противостоянии меня и Арианны. В какой‑то момент, когда кандидаты обсуждали бюджет штата, она пожаловалась на то, что я ее постоянно перебиваю, и объявила меня женоненавистником. «Вот как он обращается с женщинами, – заявила Арианна. – Всем это известно. Однако сейчас мы это не потерпим!»
Я насмешливо ответил: «Я только что понял, что у меня есть для вас идеальная роль в четвертом «Терминаторе», подразумевая то, что она смогла бы сыграть роль свирепого Терминатора‑женщины. Однако Арианна восприняла это как оскорбление и на следующий день заявила журналистам, что женщины возмущены этим высказыванием. «Полагаю, своими необдуманными словами он окончательно подорвал доверие со стороны избирателей‑женщин, что и так уже было его слабым местом», – сказала она.
Арианна старалась привлечь внимание к обвинениям в плохом поведении, звучавшим в мой адрес в различные периоды моей жизни. На следующей неделе, всего за пять дней до выборов, эти обвинения стали центральной темой расследования, опубликованного в «Лос‑Анджелес таймс»: «Женщины обвиняют Шварценеггера в том, что он их тискал и унижал». Мои советники были вне себя от ярости: по‑видимому, в политике существует какое‑то неписаное правило не публиковать подобные материалы за неделю до окончания избирательной кампании. Однако я включился в губернаторскую гонку, будучи готовым принимать на себя огонь. Как я сказал Джею Лино в тот вечер, когда объявил о своем участии в выборах: «Будут говорить о том, что у меня нет опыта, что я бабник, что я жуткий человек, и вообще мне припомнят все грехи… но я хочу очистить Сакраменто». Я не преподносил себя как затворника, который превыше всего ставит моральные устои. Как только я объявил о своем решении, «Лос‑Анджелес таймс» отрядила команду журналистов собирать на меня компромат. Кое‑какие материалы уже были опубликованы, в том числе статьи о нацистском прошлом моего отца и о том, что я во времена занятия культуризмом принимал стероиды. Мое «правило большого пальца» относительно порочащих обвинений гласит, что если обвинение ложное, нужно яростно сражаться, добиваясь опровержения, а если оно соответствует правде, следует признать все и, если так будет лучше, извиниться. Так что когда появились предыдущие материалы, я, как это уже бывало прежде, признал то, что в молодости применял стероиды, и что, взаимодействуя с центром Симона Визенталя, разыскал новые документы относительно прошлого своего отца.
Обвинения в домогательствах не соответствовали действительности. Однако даже так я порой действительно вел себя неподобающим образом и имел все основания извиниться за свое поведение. В первом своем выступлении на следующий день я сказал, обращаясь к толпе в Сан‑Диего: «Многое из того, что обо мне говорят, не соответствует действительности. Но в то же время я всегда повторял, что нет дыма без огня. Да, в прошлом случалось, что я вел себя плохо. Да, действительно на съемках царят те еще нравы, и я совершал поступки, которые тогда мне казались забавными шутками, однако сейчас я понимаю, что оскорблял людей. И я хочу сказать всем тем, кого оскорбил, что я глубоко сожалею о случившемся и прошу у них прощения».
Сейчас, как и в прошлом, многие встали на мою защиту, и самым главным моим союзником стала Мария. Выступая в тот же день перед женским отделением Республиканской партии, она сказала, что осуждает политиков и журналистов, которые любят копаться в грязи. «Можно слушать весь этот негатив, можно слушать тех, кто в глаза не видел Арнольда или кто общался с ним в течение пяти секунд тридцать лет назад. А можно выслушать меня», – сказала Мария и поблагодарила меня за то, что у меня хватило мужества извиниться.
Как с самого начала показывали проводимые нами опросы общественного мнения, калифорнийских избирателей гораздо больше беспокоили другие темы, такие как экономика. Моя речь в Сан‑Диего явилась завершением автобусного тура по штату. В то утро на митинг собрались три тысячи человек, на следующем мероприятии в районе Инлэнд‑Эмпайр к востоку от Лос‑Анджелеса нас ждали шесть тысяч, а в субботу утром во Фресно было больше восьми тысяч человек. Когда в воскресенье мы наконец въехали в Сакраменто, перед Капитолием штата столпились больше двадцати тысяч человек, встретивших нас восторженными криками и приветствиями. Остановившись на ступенях, я произнес пятиминутную речь. Затем оркестр заиграл туш, я взял в руки метлу, и защелкали фотоаппараты: Шварценеггер здесь, чтобы очистить дом. Все было пропитано энергетикой. Вот оно! Мы были готовы взяться за работу.
Вечером в день голосования я одевался, чтобы отправиться на прием. Я еще не знал результатов, поскольку было слишком рано, но я понимал, что мои шансы на победу очень высоки. Войдя в спальню, чтобы обуться, я услышал, как диктор Си‑эн‑эн говорит: «Теперь уже можно объявить, что выборы состоялись. И следующим губернатором будет Арнольд Шварценеггер». Я почувствовал, как у меня по щекам катятся слезы. Я не мог в это поверить. Я рассчитывал на успех, но когда я услышал официальное подтверждение, переданное по международной кабельной сети, – меня переполнили чувства. Я никогда даже представить себе не мог, что буду проходить мимо телевизора и услышу: «Шварценеггер – новый губернатор Калифорнии».
Мне пришлось присесть. Вошла Кэтрин и сказала: «Папа, что ты думаешь об этом платье?» Я вытер слезы. Я не хотел, чтобы она их увидела. Мария, одевавшаяся в отдельной ванной, присоединилась ко мне, как только услышала новости, и ее также переполняла радость: она не только была счастлива тем, что стала первой леди Калифорнии; эта политическая победа должна была помочь ей забыть прошлые поражения членов ее семейства.
Избиратели проголосовали за отзыв Грея Дэвиса большинством в 55 процентов против 45, и они предпочли меня Крусу Бустаманте и другим кандидатам. Окончательные итоги голосования были следующими: 49 процентов за меня, 31 за Круса, 13 процентов за Макклинтока, 3 процента за Камехо, и оставшиеся 4 процента распределились по остальной колоде.
Самый сладостный момент победы наступил неделю спустя, когда президент Джордж Буш‑младший, направляясь с дипломатическим визитом в Азию, остановился в Калифорнии, чтобы поздравить меня. Мы встретились в гостинице «Мишн‑Инн», историческом здании в Риверсайде, штат Калифорния, где до того останавливались десять президентов. Когда меня провели в номер к президенту, там вместе с ним находился Карл Роув, и мы обменялись рукопожатиями. Роув сказал: «Я оставляю вас одних».
Президент Буш, знавший о том, что его политический советник отговаривал меня от участия в выборах, попытался загладить обиду. «Не злитесь на Роува за то, что он говорил вам в Вашингтоне. Такой уж он есть. Он хороший парень. Мы должны работать вместе».
Я сказал, что личные обиды не встанут на пути того, что мы должны сделать для Америки и Калифорнии. «Я буду рад в будущем работать с Роувом, – добавил я. – Он отлично знает свое дело».
После этого Буш пригласил Роува обратно и сказал: «Вы ему нравитесь». Пожав мне руку, Карл улыбнулся. «Я готов работать с вами», – сказал я.
Вероятно, они догадались, какими будут мои следующие слова. После дебатов я пожаловался в средствах массовой информации на то, какие большие налоги платят жители Калифорнии федеральному правительству и как мало Калифорния получает назад по сравнению с другими штатами, такими как Техас. Я сказал корреспонденту Си‑эн‑эн: «Я не только Терминатор, но и Коллекцинатор», и торжественно пообещал в случае избрания губернатором добиться от Вашингтона справедливой доли.
И вот я сказал: «Наши отношения могут быть хорошими, но мне нужна ваша помощь. Как вам известно, из каждого доллара налогов, который мы платим, обратно к нам возвращается только семьдесят девять центов. Я хочу, чтобы в штат Калифорния возвращалось больше денег, потому что у нас серьезные проблемы».
«Ну, у меня денег тоже нет», – сказал президент. Однако в ходе дальнейшей беседы он пообещал найти способ помочь, особенно в отношении программы реформирования инфраструктуры.
Три недели спустя я снова был в Сакраменто, на тех же самых ступенях Капитолия, где поднимал метлу, и приносил присягу в качестве тридцать восьмого губернатора штата. Ванесса Уильямс, снявшаяся вместе со мной в главной роли в «Стирателе», спела «Звездно‑полосатый флаг»[38]. Мария держала старинную Библию в кожаном переплете, на которую я положил правую руку и произнес слова клятвы.
В своей речи я упомянул о тех уроках, которые усвоил, готовясь стать гражданином Америки: что суверенитет находится в руках народа, а не правительства, и что Соединенные Штаты родились во времена смуты, за счет объединения соперничающих группировок. Я сказал, что это событие было названо «чудом в Филадельфии», и вот теперь мы вместе с законодательной властью штата должны сотворить «чудо Сакраменто». Чудо, основанное на сотрудничестве, доброй воле, новых идеях и заботе о благе Калифорнии. Остановившись на том, что в политике я новичок, я сказал, что мне будет нужна помощь. Но я продемонстрировал всем, как жажду взяться за работу. Я хотел, чтобы наш штат стал путеводным маяком для всего мира, каким он в свое время был для такого иммигранта, как я. Толпа взорвалась овациями, и хор исполнил песню из «Звуков музыки». Начались поздравления. Грей Дэвис, благородно оставивший свой пост, и трое его предшественников – Джордж Дейкмеджан, Джерри Браун и Пит Уилсон – присутствовали на церемонии присяги. Когда мы направились на торжественный прием, они отвели меня в сторону. Все четверо были в приподнятом настроении.
– Наслаждайтесь этим днем, – сказал Дейкмеджан, самый старший из них. – Будет всего один другой день, когда вы будете так же счастливы.
– И какой же?
– Тот, когда вы оставите свой пост.
Остальные заулыбались и закивали. Увидев, что я настроен скептически, они наперебой начали объяснять:
– Скоро вам придется присутствовать на похоронах погибших пожарных и сотрудников правоохранительных органов, и у вас в глазах будут слезы. Вы будете в отчаянии, потому что вы будете пожимать руку трехлетнему мальчику, потерявшему своего отца. А затем вы каждое лето будете по три месяца торчать здесь, в Сакраменто, не имея возможности отправиться на каникулы со своими детьми, потому что эти козлы‑законодатели не примут бюджет. Вы будете сидеть здесь, кипя в бессильной ярости.
Похлопав меня по плечу, они сказали:
– Так что желаем приятно провести время! А сейчас давайте что‑нибудь выпьем.
– Конец работы –
Эта тема принадлежит разделу:
Вспомнить все Моя невероятно правдивая история...
Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Но Шварценеггер приводит очень мало деталей.
Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:
Твитнуть |
Новости и инфо для студентов