рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

Осваивая американский образ жизни

Осваивая американский образ жизни - раздел История, Арнольд Шварценеггер Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история   В Культуризме Я Стал «Царем Горы», Однако В Повседневной Жизн...

 

В культуризме я стал «царем горы», однако в повседневной жизни Лос‑Анджелеса оставался одним из многих иммигрантов, силящихся изучить английский и наладить жизнь. Мои мысли были настолько поглощены тем, чем я занимался в Америке, что я почти не вспоминал Австрию и Германию. Приезжая в Европу на соревнования, я обязательно заглядывал в гости домой, и я поддерживал связь с Фреди Герстлем в Граце и Альбертом Бусеком в Мюнхене. Наши пути с Альбертом и другими моими европейскими друзьями частенько пересекались на дорожках культуризма. Я регулярно посылал родителям письма и фотографии, рассказывая им о своих успехах. Каждый раз, завоевав новый кубок, я отправлял его домой, потому что в съемной квартире они были мне не нужны, и к тому же мне хотелось, чтобы родители мною гордились. Не могу сказать, что они с самого начала отнеслись к моим успехам с воодушевлением, однако через какое‑то время они повесили дома на стену специальную полку, чтобы выставить напоказ мои награды.

Как правило, на письма отвечал отец, от лица обоих родителей. Он всегда прилагал оригинал моего письма, отметив красными чернилами мои грамматические ошибки. Отец говорил, что делает это, потому что я теряю связь с немецким языком; но так же в точности он поступал и с сочинениями, которые в детстве писали мы с Мейнхардом. Все это создавало ощущение, будто мои родители и Австрия застыли во времени. Я был рад тому, что теперь у меня своя жизнь.

Мы с Мейнхардом не поддерживали почти никаких отношений. В отличие от меня, брат окончил профессиональное училище и отслужил год в армии. Затем он устроился на работу в электротехническую компанию, сначала в Граце, а потом в Мюнхене, когда я еще жил там. Однако наши пути редко пересекались. Мейнхард одевался с иголочки, любил бурные пирушки и по полной отрывался с девочками. Потом его снова перевели в Австрию, в Инсбрук, где он познакомился с Эрикой Кнапп, красивой молодой женщиной, у которой был трехгодовалый сын Патрик. Только тогда появились первые признаки того, что Мейнхард наконец остепенился.

Увы, этому не суждено было случиться. Весной 1971 года, в тот год, когда я завоевал титул Мистер Олимпия, как‑то днем, когда меня не было дома, у нас в квартире зазвонил телефон. Это звонила моя мать с ужасным известием о том, что мой брат погиб в автомобильной катастрофе. Мейнхард, пьяный, разбился на горной дороге неподалеку от австрийского горнолыжного курорта Кицбюэль. Ему было всего двадцать пять лет.

Я в тот момент был в Нью‑Йорке, и на звонок ответил Франко. По какой‑то причине известие так его потрясло, что он не смог собраться с силами и перезвонить мне. И только три дня спустя, когда я вернулся в Лос‑Анджелес, Франко сказал: «Я должен тебе кое‑что сказать, но сделаю я это только после ужина».

Я быстро вытянул из него известие о гибели брата.

– Когда это случилось? – спросил я.

– Мне позвонили три дня назад.

– Почему же ты не сказал мне раньше?

– Я просто не знал, как это сделать. Ты был в Нью‑Йорке, занимался делами. Я решил подождать, когда ты вернешься домой.

Если бы Франко позвонил мне в Нью‑Йорк, я бы был уже на полпути в Австрию. Меня тронула забота друга, но в то же время я был огорчен и расстроен.

Я сразу же позвонил родителям. Мать всхлипывала и с трудом могла говорить по телефону. Она сказала:

– Нет, мы не будем везти Мейнхарда сюда, похороним его в Кицбюэле. Мы отправляемся туда завтра утром. Панихида будет очень скромной.

– Я только что узнал о случившемся, – сказал я.

– Ну, наверное, тебе не стоит прилетать, – сказала мать. – Даже если ты сядешь на первый же самолет, перелет очень долгий, разница во времени девять часов, так что ты все равно не успеешь.

Гибель Мейнхарда явилась для семьи страшным ударом. Я слышал в голосах родителей опустошение. Все мы плохо умели выражать свои чувства, и я не знал, что сказать. «Я сочувствую»? «Это ужасно»? Родители это и так знали. Ужасная новость оглушила меня. Мы с братом уже давно не были в близких отношениях – за те три года, что я провел в Америке, мы виделись с ним лишь однажды, – однако все равно мое сознание захлестнули воспоминания о том, как мы вместе играли в детстве, вместе ходили на свидания, когда стали постарше, вместе смеялись. Больше этого уже никогда не будет. Я больше никогда не увижу брата. Мне оставалось только задвинуть все эти мысли подальше, чтобы можно было сосредоточиться на своих целях.

Я полностью погрузился в жизнь в Лос‑Анджелесе. Занятия в колледже, ежедневные тренировки по пять часов в тренажерном зале, строительные работы, служба заказов по почте, показательные выступления – все это происходило одновременно. У Франко также не оставалось ни одной свободной минуты. У нас обоих был невероятно плотный график, и случалось, что рабочий день растягивался с шести часов утра до полуночи.

Задача свободно овладеть английским по‑прежнему значилась первым пунктом в моем списке неотложных дел. Я завидовал таким людям, как мой друг Арти Зеллер, который, съездив вместе с Франко на неделю в Италию, возвращался, довольно сносно говоря по‑итальянски. Ко мне это не относилось. Я даже представить себе не мог, какая это сложная задача – изучение иностранного языка.

Вначале я пытался переводить все буквально: услышав или прочитав что‑либо, я мысленно переводил все на немецкий, а затем недоумевал: «Ну почему английский язык такой сложный?» Некоторые вещи просто никак мне не давались, кто бы их ни объяснял. Например, сокращения. Ну почему надо говорить «треник» вместо того, чтобы сказать «тренажерный зал»?

Особенно большую опасность представляло произношение. Однажды Арти пригласил меня в еврейско‑венгерский ресторан, где блюда были похожи на австрийские. Владелец подошел к нашему столику, чтобы принять заказ, и я сказал:

– Я увидел у вас в меню одно блюдо, которое мне нравится. Пожалуйста, принесите мне ваш мусор.

– Почему вы так называете мои блюда?

– Просто принесите мне ваш мусор.

Тут поспешно вмешался Арти.

– Мой друг приехал из Австрии, – объяснил он. – Он имеет в виду «капуста»[7]. В Австрии он привык есть капусту.

Однако постепенно я начал делать прогресс, в первую очередь благодаря занятиям в колледже Санта‑Моники. Там во мне действительно пробудили интерес к учебе. В первый же день курса «Английский для иностранцев» мы расселись в классе, а наш преподаватель мистер Додж сказал:

– Ребята, не желаете выйти на улицу?

Мы недоуменно переглянулись, пытаясь понять, что он имел в виду. Указав в окно, мистер Додж объяснил:

– Видите вон то дерево? Так вот, если хотите, можно устроиться в тени под ним и провести урок там.

Мы вышли на улицу и уселись на траве под деревом, напротив здания колледжа. Я был поражен. По сравнению с европейской школой, такой строгой и официальной, это было просто невероятно! Я подумал: «Я буду заниматься, сидя на улице под деревом, как будто у меня каникулы! Как только закончится этот семестр, я запишусь на новый курс». Позвонив Арти, я попросил его на следующей неделе зайти в колледж и сфотографировать, как мы сидим под деревом.

На самом деле на следующий семестр я записался уже на два курса. Многие иностранцы стеснялись того, что им приходится учиться, однако к ученикам в колледже относились доброжелательно, преподаватели были замечательные, и занятия доставляли мне удовольствие.

Когда мистер Додж познакомился с нами поближе, я рассказал ему о своих целях, и он отвел меня к директору. Тот сказал:

– Мистер Додж говорит, что вы хотите заниматься другими предметами, помимо английского языка. Чем вы интересуетесь?

– Бизнесом.

– Что ж, в таком случае могу предложить вам хороший деловой курс для начинающих, язык там несложный – курс слушают многие иностранцы, – и у вас будет хороший преподаватель, знающий, как иметь дело с иностранцами.

Затем директор предложил мне маленькую брошюру.

– Вот еще восемь курсов, которые вам было бы неплохо прослушать помимо английского. Все они посвящены бизнесу. На вашем месте я также уделил время математике. Вам необходимо слушать математический язык, чтобы вы, услышав слово «деление», понимали, о чем идет речь[8]. Я уж не говорю про такие понятия, как «десятичная дробь». Вы слышите эти термины, но, возможно, не понимаете их.

– Вы абсолютно правы, – подтвердил я, – я их не понимаю.

Поэтому я добавил курс математики, где мы изучали дроби и начала алгебры.

Директор также посоветовал, как подстроить занятия под мой образ жизни.

– Мы понимаем, что вы спортсмен, так что в некоторых семестрах у вас не получится заниматься. Поскольку все главные соревнования у вас осенью, возможно, вам будет лучше прослушать какой‑нибудь курс летом. Вы сможете заниматься вечером один раз в неделю, с семи до десяти, после тренировки. Уверен, у вас получится.

Я был поражен его внимательным подходом к моим проблемам. Мне было приятно добавить к списку своих целей образование. Никакого давления не было, никто не говорил мне: «Ты должен учиться, ты должен получить диплом».

Еще один преподаватель математики был у меня в клубе Голда. Фрэнк Зейн, перед тем как перебраться в Калифорнию, работал во Флориде школьным учителем, преподавая алгебру. Не знаю, чем это объясняется, но среди культуристов было немало школьных учителей. Фрэнк помогал мне с домашними заданиями и письменными переводами, терпеливо разбирая со мной то, что я не понимал. Переехав в Калифорнию, он увлекся восточной философией и искусством медитации. Это помогало ему полностью расслабляться, отдыхая от повседневных дел. Однако я открыл для себя все это лишь значительно позже.

Если бы я опасался какой‑либо угрозы моему господству в мире культуризма, я полностью сосредоточился бы на тренировках. Однако на горизонте никого не было. Поэтому я уделил часть сил другим начинаниям. Я всегда записывал свои цели, к чему привык еще в тяжелоатлетическом клубе в Граце. Причем мне было недостаточно просто сказать себе что‑нибудь вроде: «К новому году я должен сбросить двадцать фунтов, лучше овладеть английским и прочитать больше». Нет. Это было только начало. Далее я должен был расписать конкретно все эти благие начинания, чтобы те не свелись к пустым словам. Я брал карточки и записывал все, что собирался сделать:

– пройти в колледже двенадцать дополнительных курсов;

– заработать достаточно денег, чтобы отложить 5000 долларов;

– тренироваться по пять часов в день;

– нарастить семь фунтов мышечной массы;

– купить квартиру и переехать в нее.

Может показаться, что я сковывал себя такими четко определенными целями, однако на самом деле все обстояло как раз наоборот: это меня освобождало. Определив для себя, чего именно я хочу, я чувствовал себя совершенно свободным искать любые пути для достижения поставленных целей. Возьмем, к примеру, двенадцать дополнительных курсов. Не имело значения, где я их пройду; это я решал отдельно. Я перебрал курсы, предлагавшиеся разными колледжами, оценил их стоимость, прикинул, как они уложатся в мой распорядок, не нарушу ли я ограничения своей визы. После чего мне уже можно было не беспокоиться о конкретных деталях, так как я уже знал, что пройду эти курсы.

Одним из главных препятствий, с которым мне приходилось иметь дело, занимаясь в колледже, был мой статус иммигранта. У меня была виза с правом работы, а не студенческая виза, поэтому я не мог учиться полный день. Я не мог посещать в одном колледже одновременно больше двух курсов, поэтому мне приходилось рассредоточивать свои усилия. Помимо колледжа Санта‑Моники, я занимался в колледже Западного Лос‑Анджелеса и посещал дополнительные занятия в Университете штата Калифорния. Внезапно до меня дошло, что это создаст проблему, если я захочу получить диплом, поскольку мне придется как‑то объединять свидетельства об окончании всех курсов. Однако моей целью было не получение диплома; мне нужно было заниматься как можно больше, используя все доступное время, и изучать, как американцы ведут свои дела.

Поэтому в колледже Санта‑Моники курсы английского языка расширились в курсы английского языка, математики, истории и делового управления. В Калифорнийском университете я прослушал на факультете бизнеса курсы по бухгалтерскому учету, маркетингу, экономике и управлению. Я уже изучал бухгалтерский учет в Австрии, разумеется, однако здесь это была целая новая наука. Только‑только появились первые электронно‑вычислительные машины; в университете была ЭВМ фирмы «Ай‑би‑эм», с перфокартами и накопителями на магнитной ленте. Мне нравилось работать на ЭВМ, она казалась мне чисто американским подходом к делу. Колледжи привлекали меня своей дисциплиной. Я получал наслаждение от учебы. Было что‑то в необходимости штудировать учебники, чтобы писать контрольные и отвечать на занятиях. Также мне нравилось работать с другими учащимися, приглашать их к себе домой, чтобы выпить кофе и вместе выполнить домашнюю работу. Преподаватели также поддерживали то, когда успевающие учащиеся помогали отстающим. Это повышало эффективность занятий в классе.

На одном курсе от нас требовалось ежедневно читать деловые новости и пересказывать основные события в классе. Это стало первым занятием, за которое я принимался утром: раскрывать газету на странице деловых новостей. Преподаватель говорил: «Вот интересная статья о том, как японцы купили в Америке сталелитейный завод, разобрали его и снова собрали в Японии. Теперь они выплавляют более дешевую сталь, чем это делали мы, и продают ее нам, получая прибыль. Давайте это обсудим». Я никогда не мог предсказать, что произведет на меня впечатление. Так, приглашенный лектор, рассказывая в Калифорнийском университете о законах продаж, сказал, что чем крупнее физические габариты продавца, тем больше товара он в среднем продает. Меня это просто очаровало, поскольку я человек немаленький. «Так, во мне двести пятьдесят фунтов, – рассуждал я, – так что если я возьмусь что‑либо продавать, мой бизнес будет процветать».

Я также завел постоянную девушку, что несколько успокоило мою бурную жизнь. И дело не в том, что мне было трудно знакомиться с женщинами. Культуристов, как и рок‑звезд, окружают свои поклонницы. Они всегда были рядом, на вечеринках, на показательных выступлениях, иногда на состязаниях за сценой, где предлагали помочь натереться маслом. Поклонницы приходили в тренажерный зал и на пляж, чтобы понаблюдать за нашими занятиями. С первого взгляда можно было определить, кто из них на что готов. Сходив на пляж в Венисе, можно было за час получить десять номеров телефонов. Барбара Аутлэнд была другой, потому что я нравился ей как человек – она даже не знала, что такое культуризм. Мы познакомились в кафе Зуки в 1969 году. Барбара была на год младше меня, она училась в колледже, а на лето устроилась работать официанткой. Мы начали встречаться, вели долгие беседы. Вскоре приятели‑культуристы начали подшучивать надо мной: «Арнольд влюбился». Когда Барбара снова вернулась к занятиям, я много думал о ней, и мы даже писали друг другу письма, – для меня это было впервые.

Мне нравилось иметь постоянную девушку, человека, с которым я встречался чаще, чем с остальными. Я с удовольствием слушал рассказы Барбары о своей жизни, об учебе в колледже, о ее планах, и сам делился с нею своими устремлениями, рассказывал о тренировках, об успехах и неудачах.

Барбара была самой обыкновенной девушкой, в ней не было ничего от роковой женщины – загорелой блондинки с пышными формами. Она собиралась стать учителем английского языка и, очевидно, думала не только о том, как бы приятно провести время. Ее подруги, встречавшиеся с ребятами с юридического и медицинского факультетов, находили меня странным, однако Барбаре не было до этого никакого дела. Ее восхищало то, как я записываю на карточках свои цели. Родители Барбары отнеслись ко мне чудесно. На Рождество каждый член семьи преподнес мне по подарку, а затем, когда я привел с собой Франко, подарки получил и он. Мы с Барбарой съездили вместе на Гавайские острова, в Лондон и в Нью‑Йорк.

В 1971 году, когда Барбара окончила учебу и приехала работать в Лос‑Анджелес, Франко как раз приготовился переехать от меня. Он тоже решил обустроить свою жизнь: он учился на массажиста и сделал предложение девушке по имени Анита, которая уже работала массажисткой. Когда Барбара предложила переехать ко мне, это было совершенно естественно, поскольку она и так много времени проводила у меня.

Барбара полностью разделяла мою привычку дорожить каждым центом. Вместо того чтобы ходить по всяким дорогим заведениям, мы готовили барбекю во дворе и гуляли на пляже. Я был не лучшим кандидатом для прочных отношений, поскольку очень много времени уделял своей карьере, но мне было приятно, что дома меня кто‑то ждет.

То, что Барбара преподавала английский язык, было просто замечательно. Она мне очень помогала, проверяла мои домашние задания. Барбара также помогала мне с заказами по почте и с перепиской, но у меня уже была секретарша. С другой стороны, мы открыли для себя, что когда в любви приходится объясняться на иностранном языке, нужно быть особенно внимательным, чтобы избежать недопониманий. У нас нередко возникали нелепые споры. Так, однажды, после того как мы вместе посмотрели фильм «Смертельное желание», Барбара сказала:

– Мне очень понравился Чарльз Бронсон, потому что он такой крепкий, такой мужественный.

– А вот мне кажется, что Чарльза Бронсона никак не назовешь мужественным, – возразил я. – Я хочу сказать, он ведь такой тощий. Про него еще можно сказать, что у него атлетическое телосложение. Но он совсем не мужественный.

– Нет, – рассмеялась Барбара. – Ты решил, что я сказала «мускулистый», однако я имела в виду совсем другое. Я говорю, что он «мужественный»[9]. Мужественный – это совсем не то, что ты подумал.

– Мужественный, мускулистый – это одно и то же. Я думаю, что у него атлетическое телосложение.

– Но он очень мужественный.

– Нет, тут ты не права… – упрямо стоял на своем я.

Когда мы вернулись домой, я первым делом схватил словарь. Как и следовало ожидать, Барбара была права. Слова «мужественный» и «мускулистый» имели совершенно разные значения. И Бронсон действительно был крепким и мужественным. Я сказал себе: «Господи, мне еще учить и учить этот язык! Как глупо спорить по таким пустякам».

После того как я завоевал титул Мистер Олимпия, Джо Уайдер стал посылать меня в рекламные поездки по всему миру. Я появлялся в каком‑нибудь торговом центре, где у Уайдера уже был розничный магазин или где он только собирался его открыть. Торговля была моим любимым занятием. Я стоял посреди торгового центра вместе с переводчицей – например, в Финляндии, в универмаге «Стокманн», – в окружении нескольких сотен человек, в основном клиентов окрестных спортивных залов, поскольку мой приезд был разрекламирован заранее. Я продавал, продавал и продавал. «Витамин Е дает фантастическую дополнительную энергию, и вы сможете ежедневно заниматься по несколько часов, чтобы получить такое тело, как у меня! И, разумеется, я даже не хочу говорить о том, какую энергию это даст в постели…» Я неизменно имел огромный успех. Люди покупали то, что я предлагал. Джо посылал меня, так как знал, что после моего выступления владельцы торгового центра обязательно скажут: «Объемы продаж многократно увеличились. Давайте заключим договор».

Я расхваливал товар, одетый в одни плавки, попутно то и дело принимая позы. «Сейчас я расскажу вам о белках. Можно съедать сколько угодно мяса, сколько угодно рыбы, однако человеческий организм способен усвоить всего семьдесят граммов белков за раз. Это правило: один грамм на каждый килограмм веса тела. И дыру в рационе питания вам помогут заполнить напитки для наращивания мышц. Они позволят в пять раз превысить предел в семьдесят граммов! Просто невозможно съесть столько белков, сколько содержится в этом порошке, потому что в нем они концентрированные». Далее я готовил смесь в хромированном шейкере, похожем на тот, в котором смешивают коктейли в баре, отпивал глоток и предлагал кому‑нибудь из толпы: «А теперь попробуйте вы». Это было все равно что торговать пылесосами. Я так возбуждался, что не мог дождаться, когда переводчица закончит переводить мои слова.

Затем я переходил к торговле витамином Д, витамином А и специальным маслом. Когда я заканчивал, управляющий магазином, увидев выручку, срочно связывался с Уайдером и делал заказ на год вперед, не забывая также заказать наборы гантелей и гири Уайдера. Тот был на седьмом небе от счастья. А через месяц я отправлялся в другую страну, в другой торговый центр.

Я всегда ездил один. Джо никогда не оплачивал услуги сопровождающего, поскольку считал это пустой тратой денег. Впрочем, я ничего не имел против того, чтобы путешествовать в одиночку, поскольку куда бы я ни направлялся, меня обязательно встречали там как родного брата, и все благодаря культуризму. Я получал удовольствие, разъезжая по всему миру и занимаясь в разных тренажерных залах.

Уайдер хотел довести дело до того, чтобы я мог уже самостоятельно вести переговоры с дирекцией торгового центра и заключать сделки, встречаться с издателями и продвигать выпуск его журналов на иностранных языках, чтобы со временем передать мне свой бизнес. Однако моей целью было не это. То же самое можно было сказать и про предложение, которое я получил в начале семидесятых, – возглавить ведущую сеть тренажерных залов, с окладом 200 000 долларов в год. Деньги были большие, однако я отказался, потому что все это вело меня не туда, куда я собирался идти. Управлять сетью тренажерных залов – такая работа требовала по десять‑двенадцать часов в день, однако она не могла сделать меня чемпионом по культуризму и открыть мне дорогу в кино. Ничто не должно было отвлекать меня от моей цели. Ни деловые предложения, ни партнерство, ничего.

А вот летать по миру на самолете и продавать полностью соответствовало моим замыслам. Я всегда считал себя гражданином мира. Мне хотелось путешествовать как можно больше, потому что сейчас местная пресса писала обо мне как о чемпионе по культуризму, а вскоре я должен был вернуться уже как кинозвезда.

Поэтому я отправлялся в путь по несколько раз в год. В одном только 1971 году я слетал в Японию, Бельгию, Австрию, Канаду, Великобританию и Францию. Нередко я добавлял в свое расписание платные показательные выступления, чтобы заработать лишние деньги. А еще я давал бесплатные показательные выступления и семинары в калифорнийских тюрьмах. Все это началось, когда я навестил одного знакомого по клубу Голда, который отбывал срок в федеральной тюрьме на острове Терминал‑Айленд неподалеку от Лос‑Анджелеса. Он получил два года за угон автомобиля, но собирался продолжать занятия. Я понаблюдал за тем, как он с друзьями занимается в тюремном дворе. Мой знакомый уже снискал себе славу самого сильного заключенного в Калифорнии, когда установил рекорд тюрьмы штата, выполнив приседание со штангой весом шестьсот фунтов. Самое большое впечатление на меня произвело то, что он и многие из тех, кто продолжал заниматься спортом в тюрьме, были на образцовом счету. Именно благодаря этому им шли навстречу, разрешив тренироваться, а также получать с воли питательные добавки, превращавшие их в могучих зверей. В противном случае тюремное начальство ответило бы: «Вы тренируетесь только для того, чтобы избивать остальных заключенных», и отобрало бы гантели и штанги. И я подумал, что чем популярнее станет культуризм в тюрьме, тем больше стимула будет у заключенных вести себя примерно.

Кроме того, занятие культуризмом оказывалось кстати и после того, как ребята выходили на свободу. Они приходили в клуб Голда или другие тренажерные залы и быстро заводили себе новых друзей. В то время как остальных заключенных бросали на автобусной остановке с двумястами долларами в кармане и они оказывались одни, без работы, никому не нужные, в клубе Голда кто‑нибудь обязательно обращал внимание на человека, способного выжать лежа триста фунтов. Ему предлагали: «Слушай, не хочешь тренироваться вместе со мной?», и дальше устанавливались человеческие отношения. На доске объявлений в клубе Голда всегда висели карточки с предложением работать механиком, строителем, личным тренером, бухгалтером и так далее. Мы также помогали бывшим заключенным найти работу.

Вот так в начале семидесятых я объездил все мужские и женские тюрьмы штата, популяризируя силовые упражнения, – от Сан‑Квентина до Фолсома и Атаскадеро, где содержатся душевнобольные преступники. Этого бы ни за что не случилось, если бы тюремное начальство нашло мою затею вредной. Однако на самом деле все меня поддержали, и слух обо мне переходил из одной тюрьмы в другую.

Осенью 1972 года мои родители приехали в Эссен, чтобы увидеть мое выступление на первенстве за титул Мистер Олимпия, которое впервые проводилось в Германии. Они еще никогда не видели меня на международных соревнованиях, и я был рад тому, что они в зале, хотя это было далеко не лучшее мое выступление. До этого момента родители лишь однажды видели меня на сцене – на состязаниях за титул Мистер Австрия, в далеком 1963 году, куда их пригласил Фреди Герстль. Тогда он помогал мне вести дела со спонсорами.

Я волновался, встречаясь с родителями в Эссене. Они очень гордились мной. Увидев, как меня в третий раз подряд венчают короной Мистер Олимпия, что позволило мне установить новый рекорд как спортсмену, завоевавшему самое большое количество титулов в культуризме, родители наконец поняли: «Вот о чем он все время говорил – мы ему не верили, а его мечта сбылась». Моя мать сказала: «Не могу поверить, что ты там, на сцене. И ты даже нисколько не стесняешься! Откуда у тебя все это?» Все поздравляли моих родителей, говорили: «Да, вы приучили этого мальчика к дисциплине!» Все эти похвалы были заслуженными. Я отдал матери приз, серебряное блюдо, чтобы она забрала его домой. Она была очень счастлива. Это был очень важный момент – особенно для моего отца, который всегда отзывался о моих занятиях с гирями приблизительно так: «Почему бы тебе не заняться чем‑нибудь полезным? Иди, поколи дрова».

В то же время мои родители чувствовали себя не в своей тарелке. Они не знали, как относиться к зрелищу здоровенных мускулистых мужчин, одним из которых был их сын, расхаживающих по сцене перед тысячами ликующих поклонников. Вечером за ужином и на следующее утро за завтраком я и родители никак не могли найти общий язык. Мои мысли по‑прежнему были заняты вчерашними состязаниями, в то время как им хотелось поговорить о чем‑нибудь более приземленном. Родители все еще никак не могли свыкнуться с горечью гибели Мейнхарда; их внук остался без отца. Им приходилось очень нелегко, а я был далеко и ничем не мог им помочь. Я не находил, что им сказать, и после их отъезда ощутил в груди опустошение.

Мои родители не понимали, что я подошел к первенству за титул Мистер Олимпия далеко не в лучшей форме. Я слишком много времени тратил на занятия в колледже, и на тренировки почти ничего не оставалось. Мой бизнес, рекламные поездки и показательные выступления также отвлекали меня от занятий в тренажерном зале. И в довершение всего мы с Франко обленились, повадились увиливать от тренировок или выполнять упражнения вполсилы. Для максимальной плодотворности занятий мне всегда требовалось поставить перед собой определенные цели, чтобы вызвать прилив адреналина. Я обнаружил, что оставаться на вершине значительно труднее, чем подниматься на нее.

Поэтому перед Эссеном у меня не было особых мотиваций, поскольку до сих пор мне не составляло никакого труда отстаивать свой титул. Второй раз подряд я стал Мистером Олимпия в 1971 году в Париже без каких‑либо проблем. Единственным, кто мог бросить мне вызов, был Серхио Олива, – всем остальным до меня было как до звезд, – однако его не допустили до соревнований из‑за каких‑то разногласий между федерациями. Но в Эссен все ведущие культуристы приехали в лучшей форме – все, кроме меня. Серхио вернулся еще более впечатляющий, чем прежде. И еще был молодой культурист из Франции Серж Нюбре, огромный, с четко прорисованными мышцами, ставший сенсацией первенства.

Для меня состязания проходили крайне трудно, и если бы мы выступали перед американскими судьями, подозреваю, я потерпел бы поражение. Однако немецкие судьи в первую очередь всегда смотрели на чистую мышечную массу, и я, к счастью, мог предложить им именно то, что они хотели увидеть. Однако победа с минимальным преимуществом не доставила мне радости. Я хотел громить своих соперников наголову.

После завершения состязаний я всегда обращался к судьям и спрашивал их мнение. «Я очень признателен, что вы присудили победу мне, но, пожалуйста, скажите, какие, на ваш взгляд, у меня были сильные и слабые стороны, – говорил я. – Мои чувства вы не заденете. Если вы будете устраивать показательные выступления, я могу принять в них участие». В Эссене один судья, врач из Германии, следивший за моей карьерой с тех пор, как мне исполнилось девятнадцать лет, откровенно сказал: «Ты был мягким. На мой взгляд, ты массивный, и ты по‑прежнему лучше остальных, но ты оказался мягче, чем я хотел бы тебя видеть».

Из Германии я отправился на показательные выступления в Скандинавию, а оттуда – в Южную Африку, проводить семинары у Реджа Парка. Мы оба были рады встрече; остались в прошлом обиды по поводу того, что в прошлом году я одержал над ним победу в Лондоне. Однако поездка прошла не без приключений. Мне предстояло выступить с показательными выступлениями в Дурбане, но, приехав туда, я обнаружил, что никто не позаботился соорудить помост. Но ведь я занимался строительством, разве не так? Поэтому, обругав всех последними словами, я сам возвел помост.

Посреди выступления все сооружение рухнуло со страшным треском. Я упал на спину, подогнув под себя ногу, и сильно повредил колено – связка была порвана, а коленная чашечка под кожей сдвинулась со своего места. Южноафриканские врачи кое‑как залатали меня, и я завершал турне в бинтах. За исключением этого несчастья поездка прошла прекрасно. Я побывал на сафари, устраивал показательные выступления, проводил семинары, а на обратном пути мне пришлось запихнуть в высокие ковбойские сапоги несколько тысяч долларов, чтобы их не украли, пока я буду спать в самолете.

Возвращаясь домой через Лондон, я позвонил Дианне Беннет, чтобы передать ей привет.

– Тебя пыталась разыскать твоя мать, – сказала она. – Позвони ей. Твой отец болен.

Позвонив матери, я сразу же поспешил в Австрию к родителям. Мой отец перенес инсульт.

Я навестил его в больнице. Отец меня узнал, но он был в ужасном состоянии. Он не мог говорить, а только кусал язык. Я долго сидел с ним, и ему, похоже, было приятно мое присутствие, но он плохо понимал, что делает. Отец курил, а затем пытался загасить сигарету о ладонь. Мне было больно и грустно видеть человека, который когда‑то был таким умным и сильным – отец был чемпионом по керлингу, – но теперь потерял координацию движений и лишился способности думать.

Я пробыл в Австрии довольно долго, и когда я уезжал, состояние отца было стабильным. Вернувшись в Лос‑Анджелес, я в районе Дня благодарения сделал операцию на колено. Я только что выписался из больницы, на костылях, с ногой в гипсе, и тут позвонила мать.

– Отец умер, – сказала она.

Это известие сразило меня, но я не заплакал, не впал в истерику. Барбара, бывшая тогда со мной, испугалась, не увидев у меня никакой реакции. Вместо этого я полностью сосредоточился на насущных заботах. Я позвонил хирургу, оперировавшему меня, и он категорически запретил мне лететь в гипсе, – так что я снова не смог присутствовать на похоронах близкого родственника. По крайней мере, я знал, что социальная система поможет матери организовать похороны и займется всеми мелочами. Жандармерия сомкнет ряды, провожая в последний путь одного из своих членов, и оркестр, который мой отец возглавлял на протяжении стольких лет, будет играть на его похоронах. Местные священники, с которыми мать была в близких отношениях, раздадут приглашения на панихиду. Друзья утешат мать; приедут родственники. Но меня все‑таки не будет, единственного из живущих детей, и тут уже ничего нельзя было поделать. Я понимал, что матери будет очень меня не хватать.

Я находился в каком‑то оцепенении. Однако, если честно, я был рад, что операция на колене помешала мне поехать в Австрию, поскольку мне по‑прежнему хотелось полностью отделиться от всей этой стороны моей жизни. Я решал проблему, отказываясь ее признавать и двигаясь дальше.

Я не хотел, чтобы мать оставалась одна. Меньше чем за два года она потеряла сына и мужа, и я чувствовал, что наша семья быстро распадается. Мне трудно было представить то горе, которое должна была испытывать мать. Поэтому теперь я должен был взять на себя ответственность за нее. Мне было еще только двадцать пять лет, но настало время помочь матери и скрасить остаток ее дней. Пришло время отплатить ей за те бесконечные дни и часы, что она вскармливала меня, растила, ухаживала за мной.

Я не мог дать матери то, о чем она страстно мечтала: сына, живущего рядом, который стал бы полицейским, как его отец, женился бы на женщине по имени Гретель, завел бы пару детей и жил бы за два дома от нее. Так обстояло дело в большинстве австрийских семей. Мать и отец не возражали против моего переезда в Мюнхен, до которого было всего двести пятьдесят миль и куда можно было добраться на поезде. Но теперь я понимал, что когда в 1968 году без предупреждения уехал в Америку, мой отъезд явился для родителей болезненным потрясением. Разумеется, я не собирался возвращаться назад, но мне хотелось хоть как‑то исправить положение.

Я стал каждый месяц отправлять матери деньги и постоянно звонил ей. Я попробовал уговорить ее переехать в Соединенные Штаты, однако она не хотела. Тогда я попытался убедить ее прилететь ко мне в гости. Этого мать тоже не хотела. Наконец в 1973 году, приблизительно через полгода после смерти отца, она наконец приехала к нам и несколько недель прожила у нас с Барбарой. На следующий год вернулась – и с тех пор приезжала уже каждый год. Я также сблизился со своим племянником Патриком. Когда он был маленьким, я, бывая в Европе, обязательно навещал его, Эрику и ее мужа, военного, ставшего ребенку хорошим отчимом. Затем, когда Патрику исполнилось десять лет, его увлекла идея дяди, живущего в Америке. Он стал собирать мои киноафиши. Эрика просила у меня сувениры; я прислал Патрику кинжал из «Конана», футболки из «Терминатора» и других фильмов, писал ему письма, которые он показывал своим школьным друзьям. Когда Патрик уже учился в старшей школе, он регулярно просил меня прислать двадцать‑тридцать фотографий с автографами, которые он использовал бог знает для каких предприятий. Я помог ему поступить в международную школу в Португалии, а затем, получив согласие Эрики, пообещал, что если он будет хорошо учиться, то сможет продолжить обучение в Университете Лос‑Анджелеса. Патрик стал моей отрадой и гордостью.

Несмотря на то, что проект аэропорта для сверхзвуковых лайнеров уже не выглядел таким многообещающим, мы с Франко продолжали выплачивать деньги за пятнадцать акров пустыни. Я верил, что вкладывать нужно в недвижимость. Нам часто приходилось ремонтировать старые дома, и это открыло мне глаза на многое. Скажем, владелец выплачивал нам 10 000 долларов за ремонт дома, который купил за 200 000 долларов. Затем он продавал этот дом уже за 300 000 долларов. Очевидно, здесь можно было заработать настоящие деньги.

Поэтому я старался откладывать как можно больше денег. Затем я начал искать возможности для инвестирования. Двое культуристов, которые бежали из Чехословакии и обосновались в Калифорнии незадолго до меня, сложили свои сбережения и купили маленький дом, чтобы в нем жить. Это было замечательно, но им нужно было выплачивать сумму по закладной. Я хотел вложить свой капитал так, чтобы он приносил прибыль, и тогда я смог бы выплачивать по закладной из денег, полученных за аренду, а не платить их сам. Большинство людей покупало дом для себя; мало кому приходило в голову покупать недвижимость, чтобы сдавать ее внаем.

Мне пришлась по душе мысль приобрести жилой дом. Я представлял себе, как начинаю с маленького здания, выбирая себе лучшую квартиру, а все расходы оплачиваю из средств, полученных за аренду остальных квартир. Это дало бы мне возможность освоить дело, а по мере того как инвестиции приносили бы доход, я бы расширял свой бизнес.

На протяжении следующих двух или трех лет я проводил тщательные исследования. Каждый день я просматривал в газете раздел недвижимости, сравнивая цены, прочитывая статьи, анализируя объявления. В конце концов я знал как свои пять пальцев каждый квартал Санта‑Моники. Я знал, как выросла цена недвижимости в районах к югу от Олимпийского бульвара по сравнению с районами к северу от бульвара Уилшир и к северу от бульвара Сансет. Я разбирался в том, какое значение имеет близость школ, ресторанов и моря.

Меня взяла под свое крыло замечательная риэлтор Ольга Асат. Возможно, она была египтянкой; определенно она приехала откуда‑то с Ближнего Востока. Ольга была старше меня, невысокая и плотная, с курчавыми волосами, и неизменно носила все черное, так как считала, что этот цвет делает ее стройнее. Глядя на такую женщину, можно было подумать: «И зачем я с ней связался?» Однако меня тянуло к ней как к человеку, за ее доброе сердце, материнскую любовь: увидев во мне собрата‑иностранца, Ольга решила помочь мне добиться успеха. Вот таким живчиком она была.

Мы с ней проработали вместе несколько лет. Со временем при помощи Ольги я знал все здания в городе. Я знал обо всех сделках: кто продавец, какая цена, насколько собственность подорожала с тех пор, как в последний раз меняла владельца, как выглядит лицевой счет, во что обходится годовое содержание, какова процентная ставка по кредиту. Я встречался с владельцами недвижимости и банкирами. Ольга обладала потрясающей работоспособностью. Не жалея сил, она ходила от одного здания к другому, до тех пор пока мы не находили то, что нам нужно.

Математика недвижимости была мне близка. Я обходил здание, спрашивая о том, какова его площадь, насколько оно заселено, какова стоимость обслуживания одного квадратного фута, и при этом мысленно прикидывал, какую общую сумму я могу предложить, сохранив возможность делать выплаты. Когда я приводил свои выкладки агенту, тот как‑то странно смотрел на меня и спрашивал: «Когда вы успели все просчитать?»

Но это просто было у меня в крови. Я доставал карандаш и говорил: «Я не могу предложить больше чем десять процентов от общей стоимости, поскольку средняя стоимость обслуживания такого здания равна пяти процентам. Так что нужно всегда иметь под рукой эти пять процентов. А ставка по кредитам сейчас 6,1 процента годовых, поэтому кредит обойдется во столько‑то и столько‑то». Все это я записывал и показывал агенту.

Тогда он начинал возражать: «Ну, тут вы правы, но не забывайте, что стоимость недвижимости должна вырасти. Так что, возможно, вам придется выложить и кое‑какие свои деньги. В конечном счете вы внакладе не останетесь».

«Я все понимаю, – отвечал я, – но я никогда не плачу больше десяти процентов от общей стоимости. Если в будущем цена пойдет вверх, это будет моя прибыль.

Интересные сделки начались после того, как в 1973 году арабы наложили эмбарго на поставки нефти, что привело к экономическому спаду. Ольга звонила и говорила: «У этого продавца серьезные финансовые затруднения» или «Они уже дошли до предела, нужно скорее делать им предложение». В начале 1974 года она нашла шестиквартирное здание на Девятнадцатой улице, чуть севернее бульвара Уилшир, – лучшее место в районе. Владельцы купили другое здание и хотели как можно быстрее продать этот дом. Что лучше всего, их новая сделка оказалась крайне выгодной, и они были готовы сбросить цену.

Здание обошлось мне в 215 000 долларов. На выплату первого взноса ушли все мои сбережения до цента, 27 000 долларов, плюс еще 10 000 долларов, одолженных у Джо Уайдера. Здание было – смотреть не на что: неказистое двухэтажное строение начала пятидесятых из дерева и кирпича. Но я был бесконечно счастлив. Мы с Барбарой тотчас же переехали в него. Район был прекрасный, а квартиры в здании – просторные и ухоженные. Я выбрал себе самую большую квартиру площадью две тысячи четыреста квадратных футов, с балконом по фасаду, гаражом на две машины внизу и маленьким двориком за домом. Были тут и другие преимущества: остальные квартиры я сдал в аренду работникам сферы развлечений. Актеры, которых я встречал в тренажерном зале, постоянно искали себе жилье, так что через какое‑то время в моем доме жило уже четыре актера. Это был верный способ обзавестись связями в том мире, куда я хотел попасть. Что самое главное, я съехал со съемной квартиры, где мне приходилось платить 1300 долларов в месяц, в дом, который окупался сам с самого первого дня, на что я и рассчитывал.

Увидев, как я провернул сделку стоимостью 215 000 долларов, мой старый друг Арти Зеллер был потрясен. После этого он еще несколько дней спрашивал, как у меня хватило духа на такое. Арти никак не мог это понять, потому что сам в жизни никогда не рисковал.

– Как ты можешь выдерживать постоянное давление? Тебе же нужно думать о том, как сдать остальные пять квартир. Нужно собирать арендную плату. А что, если что‑нибудь пойдет не так?

Арти мог видеть одни только проблемы. Все будет ужасно. Жильцы поднимут шум. А что если кто‑нибудь придет домой пьяным? Что, если кто‑нибудь поскользнется и упадет, а потом подаст на меня в суд? Знаю ли я, что такое судиться в Америке? И так далее, и в том же духе.

Я поймал себя на том, что слушаю его.

– Арти, ты едва не вселил в меня страх божий. – Я рассмеялся. – Больше ничего не говори. Я хочу и впредь бродить как щенок. Я впутываюсь в какую‑либо проблему, а затем решаю, что она собой представляет в действительности. Не пугай меня раньше времени.

Часто бывает проще принять решение, не владея всей полнотой информации, так как в этом случае не приходится ломать голову над несущественными мелочами. Если же информации чересчур много, это может парализовать волю. Вся сделка будет казаться одним сплошным минным полем.

То же самое я заметил еще в колледже. Наш преподаватель экономики защитил две докторские диссертации, но он ездил на «Фольксвагене‑Жуке». К тому времени у меня уже давно были автомобили лучше. И я сказал себе: «На самом деле знать все – это еще не ответ, потому что этот парень не зарабатывает себе столько денег, чтобы купить машину получше. Он должен был бы ездить на «Мерседесе»».

 

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Арнольд Шварценеггер Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история

Вспомнить все Моя невероятно правдивая история...

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Осваивая американский образ жизни

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история
  Посвящается моей семье   Америка оказала

Родом из Австрии
  Я родился в год большого голода. Это был 1947‑й, когда Австрия была оккупирована союзными войсками, разгромившими гитлеровский Третий рейх. В мае, за два месяца до моего рожде

Построение тела
  Из последнего класса средней школы мне больше всего запомнились учения гражданской обороны. В случае начала ядерной войны должны были включиться сирены. Мы закрывали учебники и заби

Исповедь механика‑водителя танка
  На военной базе неподалеку от Граца находился штаб одной из танковых дивизий австрийской армии. Я узнал это, потому что в Австрии все молодые мужчины должны были пройти военную служ

Мистер Вселенная
  – Я всегда смогу устроить тебя спасателем в Талерзее, так что просто имей в виду, что даже если что‑то пойдет не так, ты можешь ни о чем не беспокоиться. Так напутств

Приветствие из Лос‑Анджелеса
  Есть одна фотография, на которой я снят по приезде в Лос‑Анджелес в 1968 году. Мне двадцать один год, я в мятых коричневых брюках, неуклюжих ботинках и дешевой рубашке с длинн

Ленивые бездельники
  Джо Уайдер называл истовых культуристов «ленивыми бездельниками». Насколько я могу судить, в этой оценке он был по большей части прав. Основную массу клиентов клуба Голда составляли

Эксперты по мрамору и камню
  Тех денег, что платил мне Джо Уайдер, никогда не хватало. Я постоянно искал способы подработать. Как только я достаточно прилично овладел английским, я смог объяснять свои методы за

Величайшее в мире шоу мускулов
  Как Мистер Олимпия, я был трехкратным победителем мирового первенства, о котором девяносто девять процентов американцев даже не слышали. Мало того, что представление о культуризме к

Девушка мечты
  В пятницу, 26 августа 1977 года я прилетел в Нью‑Йорк для участия в теннисном турнире, посвященном памяти Роберта Кеннеди. Прием проходил в Радужном зале наверху здания телеко

Мария и я
  Хотя в политическом плане мы с Марией находились по разные стороны баррикад, именно политика свела нас вместе географически, когда Мария в 1980 году приехала в Калифорнию, чтобы уча

Я становлюсь американцем
  Мария отпраздновала мое возвращение из Мадрида и Хайборийской эры, подарив мне щенка лабрадора, которого она назвала Конаном. – Ты ведь знаешь, почему она подарила тебе эту

Терминатор
  Когда я впервые увидел макет афиши фильма «Терминатор», машину‑убийцу изображал не я, а Оу‑Джей Симпсон. За несколько недель до этого я столкнулся с Майком Мидевоем, гла

Женитьба и кино
  Когда я назначал дату и говорил: «Так, наша свадьба состоится 26 апреля», я понятия не имел, предстоит ли мне в это время сниматься в кино. Наступила весна 1986 года, я попытался пе

Время комедий
  Мне нравилось сниматься в боевиках – с моим телом и моей подготовкой это было естественно. Однако нельзя до конца жизни только бегать и взрывать все подряд. Я уже много лет мечтал о

Истинная жизнь Терминатора
  Когда в декабре 1989 года у нас родился первый ребенок, я был тут же, в родильном отделении, с видеокамерой. – Подержите ребенка прямо тут! – Нет, нам нужно его до

Последний киногерой
  В Голливуде у всех рано или поздно случается провал. В определенный момент каждому неизбежно достается по полной. Летом следующего года настал мой черед, с «Последним киногероем». М

Проблемы с сердцем
  Зарабатывание денег никогда не было моей единственной целью. Но я всегда рассматривал свои доходы как мерило успеха, и деньги открывали мне двери к интересным вложениям. И «Правдива

Семьянин
  Мария, вынашивая в 1997 году Кристофера, ужасно страдала от токсикоза. Под конец ей стало так плохо, что она была вынуждена обратиться в больницу, поскольку ее организм уже не прини

Политическое предложение
  Многие любили шутить по поводу того, что я займусь политикой. На торжественном ужине губернаторского совета в Сакраменто в 1994 году губернатор Пит Уилсон приветствовал меня с трибу

Но Шварценеггер приводит очень мало деталей.
  Мария, только что вернувшаяся из Хайянис‑Порта, где она отдыхала вместе с детьми, сказала, что я держался великолепно. Она также с удовлетворением отметила, что моя избиратель

Губернатор‑терминатор
  Я стал вторым человеком за всю американскую историю, избранным на должность губернатора в результате процедуры отзыва и досрочных выборов, и свой пост я получил после самой короткой

Кому нужен Вашингтон?
  Отправляясь в конце декабря в Сан‑Вэлли вместе с Марией и детьми, я пребывал в великолепном настроении. После напряженной работы в Сакраменто в ходе избирательной кампании я с

Истинная жизнь губернатора‑терминатора
  Золотой процветающий штат, Калифорния также подвержена природным катастрофам. Географическое положение и климат делают ее необычайно уязвимой перед пожарами, наводнениями, оползнями

Правила Арнольда
  Мне всегда хотелось быть для окружающих источником вдохновения, но я никогда не ставил перед собой задачу быть идеалом во всем. Да и как мог я надеяться на это, если во мне столько

Источники и слова благодарности
  Мемуары – это взгляд назад, однако я всю свою жизнь руководствовался обратным принципом. Поэтому когда на протяжении последних двух десятков лет разные люди просили меня написать ме

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги