Наджва бен Ладен

 

Я верю, что только Бог решает, что с нами будет. Моя вера поддерживала меня даже в тот момент, когда мы поднимались на борт огромного пассажирского самолета, покидавшего Саудовскую Аравию, страну, которую я полюбила так же сильно, как Сирию, свое отечество.

Моя стойкая преданность Богу подкреплялась неколебимой верой в собственного мужа. Я доверяла мужу слишком безоговорочно. Мой разум неизменно подтверждал моему сердцу, что все идеи и планы мужа были на благо его жен и детей. В конце концов, на протяжении семнадцати лет нашего брака Усама принимал все важные решения в нашей семье. И у меня не было причин опасаться того, что говорил мне или делал для меня муж.

Моя безграничная вера действовала на меня успокаивающе, и, разумеется, это отражалось на моем лице. Ведь с детства я не умела притворяться, что испытываю чувства, которых на самом деле не было. Моя безмятежность сказалась на поведении детей. В основном они выражали любопытство и радость по поводу предстоящего перелета и путешествия и смотрели на них как на приключение, которое позволит им разнообразить жизнь, забыв на какое‑то время про учебу и другие обязанности.

Наш багаж перевозили на грузовом корабле, уже давно покинувшем берега Саудовской Аравии. А наша семья села на борт самолета, который вскоре взмыл в ярко‑синее небо Джидды и поплыл над бескрайней пустыней.

Нас было восемнадцать. Каждой жене и ее детям достались места в разных частях самолета. Между нами сидели незнакомые пассажиры, но мы не обращали на них никакого внимания. Мы постоянно обменивались взглядами, смотрели то на тех, кто спереди, то на тех, кто сзади, стараясь сквозь чадру разглядеть друг друга, и молча задавались вопросом, как себя чувствуют другие жены, всё ли у них в порядке. За эти годы жены Усамы стали на удивление дороги друг другу, хотя все мы были замужем за одним человеком.

Первая семья Усамы состояла из меня и моих восьмерых детей. Абдулле, моему дорогому первенцу, который всегда заботился о младших братьях и сестрах, исполнилось тогда пятнадцать лет. Абдул‑Рахману, второму сыну, который стремился проявить себя во всем, что вызывало у него хоть малейший интерес, было тринадцать. Оба старших сына вели себя очень тихо, стараясь показать, какие они взрослые и ответственные.

Болтуну Сааду, которого братья частенько называли шутом, стукнуло тогда двенадцать. И как обычно, непоседливый Саад был в восторге оттого, что вокруг столько слушателей, которым некуда сбежать, и вступал в разговор с каждым, кто выказывал хоть малейшее желание его слушать.

Самый чувствительный из моих сыновей, Омар, был тогда в нежном десятилетнем возрасте и уже начинал проявлять себя как серьезный мальчик, давая искренние и умные советы своим братьям и сестрам. Он сидел тихо, с напряженным выражением лица. Материнский инстинкт подсказал мне, что его все еще волнует судьба наших кобылиц. Мой четвертый сын обожал животных и всегда беспокоился о какой‑нибудь божьей твари.

Восьмилетний Осман и шестилетний Мухаммед резвились и были в отличном расположении духа, присущем их юному возрасту. Оба хихикали и дурачились, находя все новые поводы для веселья.

Четырехлетняя Фатима сидела рядом со мной в грациозной позе. А отрада моих очей, годовалая малышка Иман, копировала каждое движение старшей сестры. Мои маленькие дочурки были для меня источником постоянной радости.

Вторая семья Усамы состояла из Хадиджи и ее детей. Она сидела всего в нескольких рядах от нас со своими обожаемыми сыновьями – Али, очень серьезным и милым семилетним мальчиком, и Амером, двухгодовалым малышом.

Третьей была семья Харийи, самой близкой моей подруги среди жен. Она внимательно наблюдала за своим сыном Хамзой, подвижным трехлетним мальчиком, который выкидывал всякие забавные штуки.

Четвертая семья Усамы состояла из Сихам и троих ее детей: Хадиджи, красивой четырехлетней девочки, Халида, жизнерадостного трехлетнего карапуза, и Мириам, преждевременно родившейся малышки, но теперь совершенно здоровой – благодарение Господу.

Эти четыре женщины и их четырнадцать детей летели к своему единственному мужу и отцу.

В моем воображении все время всплывало лицо Усамы. Я жаждала увидеть мужа, ведь прошло уже несколько недель, как он таинственно исчез из Саудовской Аравии. С того момента мне не сообщали почти никаких сведений, но передали поразившее меня указание мужа: «Наджва, не оставляй в Саудовской Аравии даже битой тарелки».

Я знала, что Усама встретит нас по прибытии. И молилась Богу, надеясь, что в планы Всевышнего входит разрешение всех проблем, с которыми столкнулся муж, что Господь вскоре вручит ему ключи от закрывшейся для него двери в родную страну. Тогда мы сможем вернуться домой.

Мои раздумья и мои непоседливые малышки так занимали меня, что два часа полета пронеслись незаметно. Вскоре командир экипажа объявил, что пора приготовиться к посадке.

Когда мы приблизились к земле, я стала разглядывать в маленький иллюминатор наш новый дом, Хартум. И поскольку никогда не бывала в стране, которую должна была теперь называть домом, меня разбирало любопытство.

Прижав лицо к стеклу, я смутно различала сквозь чадру голую, лишенную растительности землю под нами. Крохотные домики и ниточки дорог постепенно стали расти в размерах. Мои глаза тотчас заметили, что Хартум совсем не похож на Джидду.

Некогда маленький портовый городок Джидда превратился за последние десять лет в огромный современный мегаполис, который мог похвастаться новыми комфортабельными зданиями и ультрасовременными дорогами. Хартум представлял собой полную противоположность: выжженные солнцем дома из кирпича и глины, всего в несколько этажей. Я не очень хорошо видела с высоты, но мне показалось, что большинство дорог немощеные. А когда мы снизились для посадки, грязь и пыль вокруг стали бросаться в глаза.

Конечно, Джидда тоже постоянно страдала от близости пустыни, каждый день предательски подбиравшейся к городу, но вся страна поставила целью бороться с наступлением песков, препятствуя их коварным попыткам проникнуть на городские улицы. В Хартуме всё было иначе. Я подумала, что жители Судана, вероятно, не располагали теми финансовыми возможностями, которыми Господь благословил Саудовскую Аравию и Джидду.

Я знала кое‑какие факты о Судане. Это самая большая страна на африканском континенте, ее возглавляет исламское правительство. Соседями Судана являются Египет, Эфиопия и Эритрея – мне кое‑что было известно об двух последних странах благодаря разговорам с нашими компаньонками, очень умными молодыми женщинами, оставшимися в Саудовской Аравии. После нашего отъезда они нашли работу в других семьях – тем очень повезло.

Как и Саудовская Аравия, Судан с одной стороны омывается Красным морем.

Хартум, город, куда прилетел наш самолет, был столицей Судана, хотя это сравнительно молодой город, основанный только в 1821 году. Белый Нил, берущий начало в озере Виктория, и Голубой Нил, текущий из Эфиопии на запад, встречаются в Хартуме как два близнеца, а покидают город как единое целое, отправляясь на север, в Египет, благодаря которому эта река знаменита на весь мир.

Мои дочки подскочили и захихикали, когда колеса самолета запрыгали по ухабистой посадочной полосе. Фатима последовала моему примеру и тоже прильнула к иллюминатору, разглядывая ландшафт: голые пыльные равнины, местами заросшие полынью. Кое‑где торчали запыленные деревца, казавшиеся настолько чужеродными, что невольно возникала мысль, будто они каким‑то неожиданным образом вылезли из земли. Мы наблюдали, как люди суетятся рядом с крошечными домиками. Суданские женщины носили яркие, свободного покроя платья и такие же яркие головные повязки. Большинство мужчин одевались в традиционные галабии, просторные рубахи длиной до щиколотки, а на голове у них были тагии – небольшие тюбетейки. Другие предпочитали сирвалы и раги – мешковатые штаны и туники до середины бедра, обычно одинакового неяркого цвета.

На какое‑то мгновенье я задумалась об этих людях, о том, как они живут, но вскоре наш самолет подрулил к терминалу, и я потеряла их из виду. Терминал представлял собой современное здание из бетона высотой примерно в три этажа. После приземления внимание мое сосредоточилось на детях.

Держа на руках Иман, я следила, чтобы Фатима оставалась рядом со мной, и жестами велела сыновьям держаться поблизости. Началась сутолока. Все старались побыстрее пробраться к дверям и сойти вниз по трапу, который сотрудники аэропорта уже подкатили к самому выходу.

Едва переступив порог самолета, я заметила высокую фигуру мужа, стоявшего возле длинной черной машины – такие обычно вызывают ассоциации с VIP‑персонами. Вооруженные до зубов охранники кружили рядом. Стекла машины были затемнены для защиты от посторонних взглядов – это семейная традиция бен Ладенов. Несколько похожих машин выстроились в ряд возле первой. Все они ожидали прибытия большой семьи мужа, чтобы отвезти в наше новое жилище.

Я подошла к мужу. Я знала его достаточно хорошо и без слов поняла: он испытывает огромное облегчение оттого, что мы добрались благополучно. Мы обменялись лишь кивком и обычными приветствиями. Мусульманские мужчины и женщины не выражают свои эмоции и не прикасаются друг к другу на публике, даже если женаты уже много лет и дали жизнь стольким детям.

Всё было устроено заранее. Муж являлся достаточно влиятельным человеком, и нашей семье не пришлось сталкиваться с нудными формальностями паспортного и таможенного контроля.

Как только все расселись по большим черным машинам, машины охранников окружили наш караван, и мы помчались на всей скорости. Мои девочки радостно скакали по всей машине, избавившись наконец от стесняющих движение ремней безопасности, а я время от времени поглядывала в тонированное окно, стараясь получше рассмотреть Хартум.

Вскоре мы въехали в фешенебельный район города, и я увидела много красивых, недавно построенных домов. Я знала, что мы поселимся в этом районе – богатом пригороде Хартума, известном как Аль‑Рияд Вилладж. Дома там были почти одинаковыми по размеру и стояли совсем близко друг к другу.

Усама выбрал четыре дома в Аль‑Рияд Вилладж для своей семьи и охраны, нанятой для нашей безопасности. Тот, что предназначался для семьи, был весьма мил – просторное трехэтажное здание. Как обычно, я жила на верхнем этаже, а другие жены занимали этажи подо мной.

Мои старшие сыновья быстро выбрали комнаты для себя, а я приняла решение за малышей. В целом я испытывала облегчение и радость, оттого что наша семья снова вместе, а значит – всё будет хорошо. Муж провел первую ночь в моих комнатах. Его присутствие было мне приятно.

Через две недели жизнь вошла в привычное русло и стала во многом похожа на прежнюю жизнь в Саудовской Аравии. Муж нанял двух местных женщин помогать по хозяйству и с детьми, хотя в последнее время Усама и намекал мне, что я должна заботиться о наших детях сама. Конечно, в мусульманских странах все решения принимают обычно мужчины, но по данному вопросу у меня было свое мнение. Я полагала, что, имея восемь детей, включая малолеток и грудных младенцев, вправе просить себе помощников. И была весьма решительно настроена по этому поводу, так что в конце концов Усама нанял двух девушек, они были очень милые и услужливые.

Каждое утро мы поднимались вместе с солнцем и после первой молитвы вновь ложились в постель. Еще немного отдохнув, мы вставали и шли убедиться, что сыновья не опоздают в школу. В Хартуме дети завтракают в школах, и наши сыновья не стали исключением.

Я была рада услышать, что Усама распорядился отправить старших сыновей в хорошую частную школу. К тому времени я уже знала, какие страдания переносили мои сыновья в государственных школах Джидды и Медины. В Хартуме они посещали «Аль‑Маджлис аль‑Африка Талин Альхас», или Специальную школу Африканского совета. Занятия там проходили шесть дней в неделю – все дни, кроме пятницы, священного для ислама дня, когда все повседневные заботы откладываются на двадцать четыре часа.

Увидев своих красавцев‑сыновей в новой школьной форме, я почувствовала, словно годы стираются у меня из памяти. Мои мысли вернулись в далекое прошлое, и я ощутила тоску по тем ушедшим дням, когда была юной женой и мой юный муж надевал тщательно выглаженную школьную форму, уходил на занятия, а я скучала, с нетерпением ожидая его возвращения.

Теперь наши сыновья шли по стопам своего отца. Абдулла, Абдул‑Рахман, Саад, Омар, Осман и даже наш младший, малыш Мухаммед, устраивали по утрам настоящий гвалт, торопливо натягивая на себя темно‑зеленые брюки и светло‑зеленые рубашки. Если их отец не проводил ночь у меня, им позволялось шуметь. Я только улыбалась, наблюдая, как они носятся, спотыкаясь друг о друга, а потом дружно выскакивают из наших комнат и бегут навстречу Али, старшему сыну Хадиджи. И все семеро рысью несутся к обочине дороги, проходящей рядом с нашими владениями, где их подбирает белый школьный автобус.

В моих покоях становилось слишком тихо, когда пустели комнаты шестерых сыновей. Я оставалась наедине с дочками – Фатима и Иман были спокойными, как ясное, голубое небо после песчаной бури. Мы с дочками лениво наслаждались завтраком, а потом наступало самое важное время – время игр. Они были еще слишком малы, чтобы читать Коран или помогать мне по дому. Иногда, если я была в настроении, мы играли в прятки.

Потом звала служанок, и они продолжали играть с девочками, а я занималась гимнастикой. Становясь старше, я почувствовала, что теряю гибкость, и поняла важность физической активности. После физических упражнений я иногда рисовала – мне все еще доставляло удовольствие изображать лица, в особенности выразительные глаза. Отложив бумагу и карандаш, немного читала – в основном Коран. Каждое утро мы с остальными женами навещали друг друга, беседовали и вместе изучали религиозные тексты.

Возле дома у нас рос огромный сад с сочной травой, цветами и небольшими деревцами с толстыми стволами. Почти каждый день, если никого не было поблизости, я выходила с младшими детьми в сад и наблюдала, как они резвятся. Иногда и другие жены приводили малышей в сад, и мы вместе любовались их забавами.

Так что занятий было много, и утро пролетало незаметно, а в час дня возвращались домой мальчики. После затраченных в школе умственных и физических усилий их желудки урчали от голода, так что следовало заранее позаботиться, чтобы кухарка приготовила хороший обед. После этого я могла вздремнуть. Дочки обычно ложились вместе со мной, а сыновья были предоставлены в это время самим себе – они ведь уже становились взрослыми.

Муж не признавал современные детские игрушки, но и без игрушек мальчишки всегда найдут чем заняться. Помню, как‑то раз я проснулась во время послеобеденного сна и, выглянув из окна своей комнаты, увидела, что мои сыновья деловито сооружают деревянные домики в кронах низеньких деревьев, растущих в нашем саду. Эти домики представляли собой весьма замысловатые конструкции с мостиками, соединявшими деревья между собой. Не знаю, где они раздобыли материалы для строительства – наверное, их принес кто‑то из работников мужа.

Завершив строительство, они проводили в этих домиках по много часов. И не раз я наблюдала, как они сидели в ветвях, словно на насесте, напоминая больших птиц, и смотрели на небо или вдаль, на пейзаж, окружавший стены нашего сада. Иногда они проводили так весь день, ничего не делая – просто сидели и смотрели. Не знаю, какие воображаемые картины мелькали у них перед глазами.

В другой раз я неделями наблюдала, как они воплощали в жизнь еще один необычный проект: сооружали печь под землей и устанавливали трубы, чтобы обеспечить доступ воздуха. Потом дети занимались выращиванием фасоли. Когда фасоль созревала, они срывали свежие стручки и готовили из них разные блюда.

С тех пор как мы переехали в Хартум, Усама больше времени проводил с детьми. Муж часами объяснял мальчикам, как важно выращивать хорошие овощи и другие растения на земле. Он приводил в пример свои многочисленные фермы, где росли кукуруза, соя и даже подсолнухи. Вероятно, поэтому мальчикам и пришла в голову идея с фасолью.

Какова бы ни была причина, мне нравилось видеть, что мальчики не скучают. В Саудовской Аравии они вели такую уединенную жизнь, что теперь их мальчишечьи игры и развлечения доставляли огромную радость материнскому сердцу. Они росли смелыми и не раз убегали из наших владений в Аль‑Рияде, чтобы исследовать окрестности. Полагаю, мой муж в большинстве случаев оставался в неведении относительно их дерзких авантюр. Зная, что они хорошие мальчики и что им необходима капелька свободы, я предпочитала молчать, но никогда не смогла бы солгать мужу, спроси он меня прямо об их выходках.

Жизнь в Хартуме имела и другие преимущества. Я была счастлива, что муж стал меньше путешествовать и, казалось, чувствовал себя непринужденнее и безмятежнее. Он постоянно занимался важными деловыми проектами: заключил договора с высокопоставленными лицами в правительстве Судана на строительство дорог, фабрик и разных предприятий, а также ферм, о которых я упоминала. Любимым делом Усамы была работа на земле, выращивание кукурузы и подсолнухов. Он серьезно трудился и много думал, отыскивая новые способы вывести самые большие в мире подсолнухи. И выглядел на редкость счастливым, когда показывал другим плоды своих трудов.

Я всегда улыбаюсь, вспоминая те безмятежные годы. Самые приятные воспоминания связаны с периодами сбора урожая: когда кукуруза и подсолнухи созревали, мы все отправлялись на одну из ферм, обычно в Аль‑Дамазин, на юг от Хартума. Эти поездки напоминали мне, как прежде мы всей семьей отдыхали на ферме возле Джидды.

Веселее всего было собирать подсолнухи. Я брала большие ножницы и садилась вместе со всеми в длинную вереницу больших машин. На ферме Усама организовывал работу так, чтобы выделить несколько часов только для жен и детей. И мы могли без посторонних глаз собирать подсолнухи в свое полное удовольствие, не беспокоясь о том, что встретим поблизости каких‑нибудь незнакомцев. Хотя жены все равно по традиции закрывали лицо, можно было не волноваться о том, что чадра слетит, когда мы увлечемся сбором урожая, потому что вокруг не было ни души. Но, конечно, услышав вдалеке незнакомые голоса, мы тотчас прятали лица.

Некоторые из тех громадных подсолнухов во много раз превосходили размером наши головы. Часто я восхищенно любовалась этими растениями, зная, что такая красота выросла благодаря Усаме. Это лучшие воспоминания о Судане – мы занимались важным делом и были его частью, приносили пользу.

А иногда мы ездили в другое место, под названием Аль‑Куттийя. Поездка была долгой, а дороги там немощеные, так что на пути нас поджидало немало неприятностей. В сезон засухи мы попадали в пыльные бури, а в дождливый сезон, когда пыль превращается в жижу, наши машины часто застревали в вязкой грязи. Все ворчали и ныли, расстраиваясь из‑за досадных задержек. Но, говоря откровенно, мы не так уж сильно огорчались, больше делали вид. Наша жизнь была слишком размеренной, а эти дорожные приключения вносили в нее хоть какое‑то разнообразие.

Омар с братьями старались высвободить колеса машины, чтобы мы могли продолжать путешествие. Их вид смешил меня и других жен – наши сильные сыновья тужились, кряхтели и сопели. Иногда шофер от нетерпения слишком сильно давил на педаль газа, и тогда жижа из‑под колес разлеталась во все стороны. А мы хихикали, спрятав лицо под чадру, и наблюдали, как наши сыновья суетятся, тщетно стараясь увернуться от летящих на них грязных брызг.

На пути к ферме, находившейся на юге, мальчики иногда просили наш караван остановиться в определенном, только им известном месте: там хорошо было охотиться. Они оставляли женщин и малышей в машине, а сами отправлялись на поиски добычи. В тех местах водились особенно крупные индюшки, чудесные на вкус – вся семья обожала их есть. Наши мальчики были отличными охотниками, и им всегда удавалось подстрелить парочку. Приехав на ферму, мы обваривали птиц в кипятке, а потом ощипывали перья. Было даже немного жалко их готовить. Эти индюшки такие красивые – белые в крапинку.

А бывало, Омар кричал, чтобы мы остановились, потому что его зоркие глаза заметили особенное дерево, на котором растут удивительно вкусные плоды. Название дерева выпало у меня из головы, но мы с радостным предвкушением наблюдали, как Омар лезет на дерево и выбирает самые красивые фрукты. Мой дорогой сынок отдавал их мне, а я держала фрукты при себе, пока мы не приезжали на ферму – там мы их тотчас съедали.

На ферме стояло несколько прелестных хижин, небольших одноэтажных домиков. Они были крошечными и круглыми, с высокими соломенными крышами, по форме напоминавшими рожок от мороженого. Хижинки построили прямо посреди леса, где росли большие деревья и водились дикие обезьяны. Эти обезьяны устраивали настоящие представления – смешнее, чем в цирке. Вся их многочисленная семья приходила в оживление при нашем появлении. Они забавляли нас своими песнями и плясками. Немного понаблюдав за их веселыми играми, мы входили в домики и обустраивались там, радостно предвкушая приятный отдых. Обычно мы проводили на ферме четыре ночи. А иногда оставались дольше, пока Усама не говорил, что пора возвращаться.

Хижинки были искусно выстроены из высушенных кусков дерева, веток и листвы. Усама распорядился поставить в них много небольших походных кроватей, чтобы у каждого имелось свое спальное место. Усама также позаботился о москитных сетках для каждого. Он предупредил нас, как страшна малярия – смертоносная болезнь, распространенная в этой части Африки и особенно опасная для маленьких детей. И я всегда внимательно проверяла, чтобы сетки надежно окутывали моих малышей.

Больше всего я любила восхитительные манго, которые росли на деревьях рядом с хижинами. Какое это было счастье: сидеть на пороге хижины под мерцающими звездами, наблюдая, как играют дети, и есть сочное, спелое манго.

Но чаще мы ездили на небольшую лошадиную ферму Усамы – она находилась совсем недалеко от нашего дома в Аль‑Рияд Вилладж. И пока мужчины были заняты лошадьми, женщины проводили время в семейном бассейне. Как только мужчины отправлялись кататься верхом и мы могли быть уверены, что наше уединение никто не потревожит, жены и дочери окунались в прохладную воду. Конечно, у нас не было купальных костюмов, мы плескались в бассейне прямо в длинных платьях.

Старшие сыновья многому научились, пока мы жили в Хартуме, потому что их отец начал обращаться с ними как с мужчинами. Усама даже брал шестерых старших сыновей с собой в поездки, связанные с важными строительными проектами. Помню, они не раз сопровождали его, когда он отправлялся проверить, как продвигается строительство железной дороги. Сыновья взволнованно рассказывали мне, что он объяснял им в мельчайших подробностях, как строятся рельсы и какие шаги предпринимают инженеры. Они были убеждены, что отец знает всё. А муж мечтал, что однажды его сыновья возглавят все его многочисленные предприятия в Судане.

Однако ожидали нас в Хартуме и впечатления совсем другого рода. Еще в Саудовской Аравии, когда мои сыновья были маленькими, Усама старался приучить их подолгу выдерживать трудности в пустыне без всякой помощи извне. И однажды Усама сообщил нам: ситуация в мире привела его к выводу, что его жены и дочери тоже должны учиться быть терпеливыми и храбрыми.

Он поделился с нами своими планами, как развить у всех членов семьи силу характера и выносливость. Для меня остается загадкой, как он додумался до своих необычных идей. Но когда ему в голову пришли эти мысли, он приказал отвезти всю семью на границу дикой, необжитой местности. Нам позволили взять с собой всё, что мы обычно брали, отправляясь куда‑нибудь с ночевкой, но мы заметили лопаты и другие инструменты, сложенные в багажники машин.

Когда мы прибыли в уединенное место в пустыне, нам сказали, что мы проведем ночь под звездами. Усама предупредил:

– Пока мы выполняем это тренировочное задание, все должны ограничить потребление жидкости и еды.

Кроме того, нам не позволили пользоваться современными удобствами, такими как кровати и одеяла. Однако сильнее всего нас удивило, когда Усама заявил:

– Я не взял с собой москитные сетки. Но не волнуйтесь – москиты редко залетают в пустыню.

Жены и дочери наблюдали, как старшие мальчики под руководством Усамы взяли лопаты и стали рыть ямы, достаточно большие, чтобы можно было вытянуться в них в полный рост. Тем временем Усама наставлял нас:

– Будьте храбрыми. Не думайте о лисах и змеях. Помните, это тренировка. Мы сталкиваемся в жизни с разными трудностями. Может наступить день, когда у нас не будет крыши над головой. Не будет одеяла, чтобы накрыть продрогшее тело.

Я нервно моргала, думая, много ли в этих краях змей.

Усама указал рукой на ямы, выросшие в земле.

– Каждый из вас будет спать один в своей яме.

Никто не возражал, даже малыши. Все сделали так, как им сказали, медленно забравшись в грязные ямы, устроившись там по возможности удобнее и ожидая, когда же пройдет эта бесконечно долгая ночь.

Напомню вам, что в странах вроде Судана днем воздух накаляется от жарких солнечных лучей, но когда солнце уходит за горизонт, в пустыне становится холодно.

Я услышала тихий голос: кто‑то жаловался на ночную прохладу.

Усама посоветовал жалобщику накрыться землей или травой. Он помолчал немного и добавил:

– Ты согреешься тем, что дает природа.

И хотя мне было неприятно, ведь кто знает, какие насекомые живут в этих песках, я так замерзла, что в конце концов зарылась по пояс в землю и траву. И правда, природа согрела меня, но я все же предпочла бы свою мягкую постель и одеяло, оставшиеся дома, в Хартуме.

Лежа в той яме под слоем грязной земли и глядя на усыпанное звездами небо, я напоминала себе, что мой муж знает гораздо больше об огромном мире вокруг нас, чем мы все. Мы были драгоценными жемчужинами для моего мужа, и он хотел нас защитить.

Ведь кто знает, быть может, и впрямь придут страшные времена, когда нам с детьми придется спасаться от вражеских солдат, и тогда мы с благодарностью вспомним уроки, которые нам преподал Усама. И как же все удивятся, когда мы с детьми чудом выживем, потому что знаем, как переносить суровый климат пустыни, оставшись без воды и всех современных удобств…

Конечно, мне не хотелось, чтобы моим детям пришлось пережить подобное, и я непрестанно возносила молитвы к Богу, чтобы Он не позволил такому случиться.