СОЧИНИТЬ ДЕТЕКТИВЧИК - раздел Право, Виктор Левашов. Рассказы и публицистика Сюжет Для Небольшого Романа "его Я Убил Сразу - Проломил Висок Носком Старо...
Сюжет для небольшого романа "Его я убил сразу - проломил висок носком старого, еще с Чечни,спецназовского ботинка. Одновременно метнул с закруткой диск циркулярки вобладателя "черного пояса" и попал хорошо, в переносицу. Двое, что стояли умашин, разом сунулись, как я и предполагал, на шум и получили свое по полнойпрограмме..." Что они получили? Убил он их, что ли? Так вроде бы ни к чему. "И получили свое..." Пожалуй, хватит. Выключаю компьютер. Без всякого "паркинга". И даже безкоманды "сохранить". Это уже неважно. Кладу перед собой лист белоснежной финской бумаги и пишу на нем обычнойшариковой ручкой: "В моей смерти прошу не винить никого". Ночь. Глухая, тяжелая. Начало второго. Впереди два часа ночи, час быка.Говорят, если повезет пережить час быка, то будешь жить дальше. Ещенекоторое время. У каждого человека, дотянувшего хотя бы лет до пятидесяти, было неменьше двух-трех поползновений к самоубийству. По-разному они кончались. Длякого-то так и остались ночным мерцанием, туманом на осеннем болоте. А длякого-то... Я не выделял их в своей телефонной книжке. Просто ставил квадратнуюрамку. Как вокруг имен всех, кто уехал туда, откуда не возвращаются. Но тайна их смерти продолжала саднить занозой в мозгах. Как могли те,кто так, самовольно, ушел, как могли они нарушить одну из главных заповедейгосподних? Лишь Тот, кто дает жизнь, вправе отнять ее. Что это - бунт,вызов? Или просто болотный туман, сквозь который не пробился лучик сознания? Бог им теперь судья. Он всем нам судья. Я долго роюсь в ящике письменного стола, нахожу лезвие бритвы "Нева" икладу рядом с листом. "Невой" я не бреюсь уже лет сто, но помню, что в столезавалялась пачка этих лезвий. И верно, лежат, ждут своего часа. Похоже, дождались. Ну вот, все готово. Можно немного подумать. Спокойно, не торопясь. Акуда торопиться? Больше некуда. У меня небольшой опыт самоубийств (а у кого он большой?), но из историипомню, что кто-то, то ли Сенека, то ли Цицерон, вскрыл себе вены в ванной.При этом он беседовал с учениками, время от времени пережимая вены и отдаляясмерть, чтобы досказать свою мысль. Не думаю, что у меня есть мысли, которые непременно следует высказатьнапоследок, никаких учеников у меня тоже нет, но этот способ мне почему-тонравится. Хотя ванны, в которую я мог бы погрузиться в этот торжественныймомент, у меня тоже нет. Не погружаться же в этот полупердяйчик, ваннусокращенного типа, рожденную вместе с хрущобами. Так что, рассуждаю я, лучшевсего вскрыть вены за письменным столом, за которым я провел большуюполовину жизни. Это очень старый стол. Первая мебель в жизни, которую я купил.Немецкий. Тогда его нужно было доставать. К нему еще кресло прилагалось. Нокресло развалилось довольно быстро, а стол остался. Дубовый шпон давнооблез, покрылся ожогами от сигарет, кругами от бутылок и стаканов.Немудрено: выпито за ним было не меньше, чем написано. Но и написано немало.Двенадцать книг очерков, рассказов и повестей. Полтора десятка пьес, две изкоторых шли в самой Москве (правда, в театре, который находился всего ввосьмистах метрах от кольцевой автодороги). Несколько книг чужих мемуаров(литзапись). Шесть увесистых детективов и боевиков под чужими именами (подименами раскрученных авторов - так это сейчас называется). Шесть споловиной. Седьмой - в компьютере, оборванный на полуфразе. Господи милосердный, за что Ты приспособил меня к этому странномуремеслу? Зачем за возможность проживать чужие жизни Ты заставляешь платитьсвоей, единственной, а еще одну не даешь? Я был: инженером-металлургом на Кольском полуострове, путевым рабочим вСеверном Казахстане, топографом в Голодной степи, редактором районной газетыв Ферганской области, студентом Литературного института, разъезднымкорреспондентом журнала "Смена", вездеходчиком 5-го разряда итехником-гидрологом на Таймыре, редактором телевидения в Норильске,владельцем Независимого театрально-информационного агентства и главнымредактором газеты "Театральный курьер России". Я строил дома в Подмосковье,зарабатывал в ночной Москве частным извозом, был водилой уцыган-наркоторговцев и наконец пять благословенных лет чинил в своем гаражестарые иномарки, с чистой совестью напиваясь по вечерам, а по утрам, какнормальный человек, похмеляясь пивом, а не накачиваясь черным кофе, чтобыраскрутить ржавые шестеренки мозгов. И все это для того, чтобы, как в юности, оказаться за тем же письменнымстолом, таким же нищим, как в юности, но уже без того куража и без техтуманных надежд. Неужто всего лишь затем, чтобы кусками своей прожитой жизнинашпиговывать сюжеты чужих детективов и боевиков? Я не ропщу, нет. Я всего лишь вопрошаю: за что? Ладно, проехали. Первый раз мысль о самоубийстве посетила меня зимой то ли 67-го, то ли68-года. Я работал разъездным корреспондентом (специальным корреспондентом,так писалось в командировочных удостоверениях) столичного молодежногожурнала, у меня была кооперативная квартира в Москве, семья, трехлетний сын,вышла книга. Мне прочили неплохое будущее, даже пригласили на стажировку в"Правду" с перспективой сделать штатным корреспондентом, что для молодогожурналиста считалось огромной удачей. Но после того как все мои репортажи истатьи, не пройдя редакционно-цэковское сито, оказались в корзине длямусора, я послал "Правду" со всеми ее номенклатурными благами, месяцпропьянствовал с приятелем на его даче в Шереметьевке, а потом взял в своемжурнале командировку в Красноярский край с целью подправить пошатнувшееся отпьянок финансовое положение. Но главное - чтобы подготовить свой переезд взаполярный Норильск. В моей жизни этот город возник случайно, как и многое, что происходилов моей жизни. Там жила девушка, мое отношение к которой можно было быназвать любовью, но правильнее - каким-то помрачением рассудка, что чащевсего и называют любовью за неимением более точного определения. Девушка -тоже неточно. Молодая женщина с двухлетним ребенком, без мужа. Ей было летдвадцать пять. Длинные черные волосы, смуглое лицо, зеленые глаза. Мать унее была русская, отец башкир. Она жила в Уфе, училась на заочном отделенииЛитературного института, приезжала на сессии. В общежитии Литинститута наБутырском хуторе, где шла непрерывная пьянка и молодые гении мотали шеями,читая стихи другим молодым гениям, нетерпеливо ждущим своей очереди, мы исошлись. Она писала стихи, очень слабые. Это уже потом, перед смертью,начала писать настоящие стихи, как бы настоянные на русском фольклоре. Такие тексты требуют подтверждения. Ладно, вот подтверждение: Это море мне - милость царская, Кому Черное, а мне Карское, Кому песенка колыбельная, А мне лесенка корабельная. Не думаю, что осталось много людей, кто помнит эти стихи. Всего-то,может быть, двое. Я и еще один человек по имени Володя. Но я о другом. Онабыла обычная красивая поэтическая блядь, которая была готова дать любому,чтобы напечатали хоть строчку ее стихов. Тогда - плохих. Поэтому непечатали. Хоть и давала всем без разбора. И мне, наверное, потому же дала. Вредакции человек работает, а вдруг? После того как она закончила Литинститут, через своего приятеля яустроил ее редактором на норильское телевидение. И три тысячи километров,разделившие нас, придали моему чувству к М. (назову ее так) какую-тобезудержность. Дома было плохо, на работе плохо. Приближалось столетие содня рождения Ленина, маразм крепчал, все чаще мои очерки уродовались иливообще браковались. Несостоявшееся внедрение в "Правду" было последнейкаплей, я понял, что пора менять воду в аквариуме. Командировка в Красноярски была преддверием моего переезда в Норильск. В Красноярске я вдруг, совершенно неожиданно для себя, встретил М. Тампроходил краевой семинар молодых дарований, и она попала в число егоучастников. Это было чудо, щедрый подарок судьбы. Тогда я еще не знал, чтоза свою щедрость судьба всегда выставляет счет. Встреча ознаменоваласьграндиозной пьянкой в гостинице "Север", где жили норильские участникисеминара. На третий или четвертый день мы обнаружили, что М. исчезла.Отыскали ее в квартире одного красноярского поэта в компании с молодымгениальным физиком Володей из закрытого города Красноярск-16. С присущей ейпрямотой М. объявила, что они с Володей нашли друг друга и собираютсяпожениться. Хозяин квартиры очень боялся скандала с мордобитием, но вечерпрошел очень мирно, даже как-то по-семейному. Я словно остекленел - то ли отводки, то ли от горя. На следующее утро М. улетала в Норильск. Мы поехали в аэропорт еепровожать. Когда самолет взлетел, всей компанией пошли в аэропортовскийресторан. Физик Володя чувствовал себя передо мной виноватым, я вполнеискренне его успокаивал: "Ты-то при чем?" А потом купил в киоске опаснуюбритву за рубль семьдесят и зашел в туалет. Я знал, что мне нужно сделать: резануть по шее. Примерился, все впорядке, на одно движение меня хватит. Но туалет был так загажен, что мысльо том, что я буду лежать в этом говне и отсюда меня будут тащить, вызвала вмоей душе бурный протест. Заглянул в другую кабину - то же самое. В третью -не лучше. В споре с этикой победила эстетика. Я выбросил бритву в урну иследующим рейсом улетел в Норильск. Так закончилась моя первая попытка самоубийства. В Норильске я пробыл две недели. В городе знали о том, что я долженприехать, знали о нас с М., в радушных норильских семьях нас встречали какмолодоженов. На людях мы и вели себя как молодожены. А когда оставалисьодни, начинались разговоры. Вернее, это был один разговор - бесконечный,странный, с таким внутренним напряжением, что однажды, чтобы отвлечься, яткнул горящую сигарету в руку и ощутил не боль, а облегчение. Иногда мнеказалось, что я схожу с ума. М. тоже была на грани нервного срыва. Я не пил,ни грамма. Сработал, видно, инстинкт самосохранения. Несколько раз япорывался уехать, она просила остаться. Это вселяло в меня надежду. Но М.словно бы чего-то ждала. Я понял чего, когда однажды принесли телеграмму изКрасноярска. Телеграмма была от физика Володи. Он сообщал, что прилетит заМ. такого-то числа. Я почувствовал себя так, будто с меня сняли непосильныйгруз. На следующий день я улетел в Москву. Через месяц, закончив в Москве дела, я вернулся в Норильск. М. в городеуже не было. Но переезд мой был подготовлен, меня ждала работа в местнойгеологоразведочной экспедиции, инерция жизни заставила меня сделать этотшаг, хотя в сути своей он уже не имел смысла. Вся история с М. словновыветрилась из моей головы. Мои новые норильские друзья рассказывали, как М.жила без меня, с кем спала (а спала она, как можно было понять из ихрассказов, со всем городом, это для нее как-то не имело значения). Я слушалбез особого интереса. М. будто никогда не существовала в моей жизни. Я знал,что физик Володя увез ее в свой закрытый город, что они поженились и взяли ксебе сына М., который до тех пор жил в Уфе у ее родителей, и что у них всехорошо. Я был рад за них - так, как радуются благополучию не слишком близкихзнакомых. Но однажды случайно оказался в арке дома, где раньше жила М. Былдекабрь, лютая полярная ночь. Я заскочил в арку, чтобы передохнуть отсвирепого ветра, пронзавшего город. И тут мой взгляд упал на окно во второмэтаже - комнату М. Окно было ярко освещено и не завешено шторой. Я заметилкакие-то равномерные движения на потолке и не сразу понял, что они означают.Потом понял: потолок белили, в комнату вселились новые жильцы. Я вышел из арки, пересек окраинные кварталы и спустился в тундру. Городтогда был еще небольшой, тундра начиналась сразу в конце Ленинскогопроспекта. Я шел и шел, не чувствуя ни мороза, ни ветра. Я знал, что мненужно пройти столько, чтобы я не сумел вернуться. Столько я и прошел. Дажебольше, с запасом. Но все же вернулся. Как - этого я не помню. На самойокраине города меня подобрал водитель карьерного "КРАЗа", привез в шоферскоеобщежитие и полночи оттирал спиртом, матерясь, что приходится переводитьпродукт на такое дело. Боль из обмороженных рук и ног выходила долго,мучительно. Это была боль не от мороза. Это из меня выходила боль памяти.Памяти о М. Это и была моя вторая попытка самоубийства. Судьба М. и Володи сложилась не слишком удачно. Им дали квартиру в ихсекретном городе. М. была человеком богемным, квартира сразу стала клубомместной молодой интеллектуальной элиты. Шла обычная трепотня, потом какой-тодурак принес перепечатанные на машинке анекдоты о Ленине. Кто-то настучал,пришли с обыском, изъяли анекдоты и что-то из самиздата. Мер принимать нестали. Но гениального физика Володю лишили допуска. Его почти готоваякандидатская диссертация, которая - все были в этом уверены - тянула надокторскую, так и осталась в сейфе и лежит там, возможно, до сих пор. Егодаже увольнять не стали, просто не пускали на работу. Они переехали к родителям Володи в Белгород, он устроился мастером нацементный завод, со временем стал заместителем главного инженера. М.по-прежнему писала стихи, но печаталась очень редко. Стихи были хорошие, ираз от разу становились все лучше. Но ей не суждено было дождатьсяпризнания, она умерла в неполные пятьдесят лет. Через год после ее смерти мне неожиданно позвонил из Белгорода Володя ипопросил поехать посмотреть памятник М., который он заказал какому-томосковскому скульптору, ему хотелось, чтобы сохранилось портретное сходство. Я отказался. Я не хотел возвращаться в ту зиму. Я за нее заплатил полную цену. Так мне казалось. Так кажется и сейчас. В Норильске я проработал три года. Там встретил молодую женщину,которая стала моей женой. Она любила меня, а я старался быть ей хорошиммужем. Надеюсь, мне это иногда удавалось. Мы прожили с ней двадцать пятьлет. О том, что я ее любил, я понял лишь когда она заболела. Болезньоказалась неизлечимой. Она умерла. А я еще жив. Зачем? Хоть бы пришел кто-нибудь. Сгоняли бы за бутылкой, сейчас это просто,даже в глухую ночь, счастливые времена. Протрепались бы до рассвета,вспоминая разные смешные истории. А что? В жизни было много грустного. Но ивеселого тоже было немало. Но никто не пришел. И миновал уже час быка. Набухает рассвет. Можносмахнуть листок финской бумаги в мусорную корзину, туда же отправить пачкулезвий "Нева". И снова включить компьютер. Отче наш. Хлеб наш насущный дажь нам днесь. "Двое, что стояли у машин, разом сунулись, как я и предполагал, на шуми получили свое по полной программе. Ну, не по полной, убивать их я несобирался, они были нужны мне живыми..." Зачем я все это написал? Не знаю. Не все же гнать заказуху, иногдаможно что-то и для себя. Совершенно бесцельное. Или все-таки нет? Или все же захотелось оставить заметку о себе,неподвластную времени? А что неподвластно времени? Только слово.
Все темы данного раздела:
Открытое письмо историку Г.Костырченко
Уважаемый господин Костырченко! Я литератор, никогда не вращался в кругах профессиональных историков,по присущей российским литераторам лености мысли и нелюбопытству Ваших работне читал, а о Вашем сущ
Размышления после возрыва в московском метро
К двум традиционным русским вопросам "Кто виноват?" и "Что делать?"самое время добавить третий. Этим вопросом в первую очередь задается любойграмотный следователь: "Qui prodes
ЧТО-ТО СТАЛО ХОЛОДАТЬ
До чего же уютно в Гусь-буке. До чего милые, интеллигентные люди здесьсобираются, как изящно беседуют о том, о сем. И даже обычное завершение всехпринципиальных дискуссий "Дурак - От такового слы
ГЛАЗАМИ ОЧЕВИДЦА
Александр Большаков - Thursday, April 04, 2002 at 01:10:21 (CST) "Вполне можно гордиться своим Президентом. Но это нам просто повезло,когда Ельцин почти наугад ткнул и попал пальцем в выпускника
ЗЕРКАЛО ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА
Пурист - Sunday, June 11, 2006 at 12:51:51 (MSD) "В ту секунду Ельцин "сработал на импульсе" (а больше ему "сработать"было просто не на чем, ибо к самостоятельному анализу он
В ПОИСКАХ ЛИТЕРАТУРНОЙ ОТМЫЧКИ, или МЕТОДЫ НАСИЛЬСТВЕННОГО КОРМЛЕНИЯ
Чем отличается графоман от профессионального литератора? Тем, чтописать для графомана удовольствие, а для профессионала работа. Тем, чтопрофессионал умеет прочитать свой текст чужим, невлюбленным (даж
ПОД ОДИНОКОЙ ЗВЕЗДОЙ
Любите ли вы литературу так, как люблю ее я? То есть, любите ли вычитать книги? Затратное занятие. Но это как посмотреть. Есть книги, не сокращающиежизнь на то время, что потрачено на их чтение, а удл
КАК МОЛОДЫ МЫ БЫЛИ
О романе Василия Аксенова "Москва-ква-ква"
(Москва, ЭКСМО, "Октябрь", No 2, 2006 г.) Как быстро стареют актеры! Кажется, вчера еще восторженный юноша шага
ОСТАП БЕНДЕР В ТЫЛУ У ВРАГА
Ранним утром в конце сентября 1937 года к причалу енисейского портаДудинка пришвартовалась, круша молодой припай, ржавая самоходная баржа,сидящая в воде по самую ватерлинию. На берегу ее ждали человек
СЕВЕРНЫЕ БЫЛИЧКИ
Былички - это такие были, только маленькие. Я был уверен, что где-тослышал это слово, но у Даля его почему-то не обнаружилось. Получается, яизобрел его сам. Ну и пусть будет. ПРИЗНАНИЕ Всегда смущаюсь
СТУДЕНЧЕСКИЕ БЫЛИЧКИ
Должен покаяться. Не обнаружив у Даля слова "былички", я самонадеяннорешил, что изобрел его сам. Увы, нет. Гугль поправил: " Основное отличие быличек от преданий и леге
БЛАГОСЛОВЕНИЕ
У каждого человека бывал момент, когда жизнь его висела на волоске. Нонемногие, радуясь тому, что чудом удалось избежать смертельной опасности,осознают, что это был знак свыше - благословение, божеств
ЖИТЬ НЕ ПО ЛЖИ
После второго курса нас отправили в Северный Казахстан на уборкупервого целинного урожая. Дело обычное, студентов всегда гоняли то накартошку, то на местные сельские стройки, не спрашивая согласия. Но
НАЧАЛЬСТВЕННЫЕ БЫЛИЧКИ
Было так. Фамилия у него была Пеньков. Для своих - Пенек. При этомникакого оскорбительного смысла в прозвище не вкладывалось, человек он былдобродушный, немного тюфяк, окончил, как и большинство молод
Новости и инфо для студентов