КАК МОЛОДЫ МЫ БЫЛИ

О романе Василия Аксенова "Москва-ква-ква"

(Москва, ЭКСМО, "Октябрь", No 2, 2006 г.) Как быстро стареют актеры! Кажется, вчера еще восторженный юноша шагалпо Москве, а сегодня он уже тяжелый неприятный старик. Вчера еще обаятельныйгерой-любовник лихо орудовал шпагой и покорял женщин, не слезая с коня, асегодня он еле передвигает ноги. Смотришь и поражаешься: что делает с нимивремя! Правильнее, конечно, сказать "с нами". Но себя видишь каждый день взеркале и не замечаешь изменений, которые незаметно накладывает жизнь, аартиста видишь раз в год, а то и в несколько лет, он меняется резко,скачками, выныривает из времени каждый раз в новом обличье. Писатели - дело другое. Народ этот, как правило, не публичный. Что сними делает время, мы можем судить только по книгам. Многие, интереснозаявившие о себе еще в советские времена, (Сергей Каледин, например, авторпоразительных "Смиренного кладбища" и "Стройбата"), перестали писать, другиепаразитируют на старых успехах (как Адрей Битов с бесконечно обновляемым"Пушкинским домом" или Евгений Попов со своим городом К. на реке Е.), третьиударились в политику (как Лимонов или Проханов. Неплохой, кстати, былкогда-то писатель, яркий, метафоричный, его ранний рассказ "Прорыв" до сихпор вспоминаю с удовольствием). Став политиками, они перестали бытьписателями, естественным образом превратились в пропагандистов. Четвертыепродолжают писать как бы по инерции, по обязанности. "Марбург" Сергея Есинаили "Типичный Петров" интересного литературоведа Владимира Новикова угнетаютвторичностью, нет ни одной свежей, незаемной эмоции. Пятые ударились своспоминания о босоногом детстве. Тема босоногого детства стала ведущей в текущей литературе. От романа"Все поправимо" Александра Кабакова, который еще можно читать, до трудночитаемых "Комар живет, пока пищит" и "Горящего рукава" Валерия Попова исовсем уж неудобоваримых "Последних назиданий" Николая Климонтовича, авторазлой "Последней газеты". С босоногим детством могут соперничать толькосочинения бывших эмигрантов, для которых смена страны проживания сталаглавным событием в жизни. Это сочинения разного калибра и степениодаренности, авторы их большей частью почему-то женщины. Что-то из них болеелюбопытно ("Неверная" Игоря Ефимова), что-то менее ("Пилюли счастья"Светланы Шенбрун), но в целом предсказуемо и чаще всего скучно. Необычно молодо на общем довольно унылом фоне выглядит старейшинаписательского цеха восьмидесятилетний Леонид Зорин, более известный какдраматург, автор блистательных "Покровских ворот" и "Царской невесты". Его"маленькие романы" "Юпитер", "Кнут" и особенно "Завещание Гранда" поражаютэнергией и современностью звучания, чего так не достает многим его коллегам,гораздо более молодым. Не берет его всевластное время, что позволяетусомниться, так ли оно всевластно. Василий Аксенов - особь статья. Около полувека он присутствует врусской литературе, но язык не поворачивается отнести его к патриархам. Всвое время его "Звездный билет", "Апельсины из Морокко", "Затовареннаябочкотара" ошеломили читателей, особенно молодых, яркостью стиля,энергетикой текста, свежестью мироощущения, особой доверительностьюповествования, отчего прозу его и начинавших вместе с ним Кузнецова иГладилина назвали молодежной, исповедальной. "Юность" с его повестями ирассказами зачитывали до дыр, его новых вещей ждали. Позже некоторые критикистали говорить, что молодой Аксенов благодаря связям матери (ЕвгенияГинзбург, "Крутой маршрут") раньше других читал Хемингуэя, Сэлендежера,Натали Соррот и первым перенес их стилистику на российскую почву. Ерундаэто. Было в его прозе ощущение новых времен, неявное, им самимнеосознаваемое, оно и обеспечило успех его книгам. Я, как и все, был горячим поклонником его таланта. Но вот странность:каждый раз, взахлеб прочитав новую вещь, испытывал какое-то чувствонеудовлетворения. Словно мне чего-то не дорассказали, накормили пирожком нис чем. Я долго не мог понять, откуда это ощущение проистекает. Потом понял. В то время я учился в Литературном институте (был в моей жизни такойнедолгий период), руководителем семинара у нас был Борис Васильевич Бедный,известный по повести "Девчата". (А больше по новомировской статье Роднянской"О беллетристике и строгом искусстве", где "Девчата" сравнивались срассказом В.Богомолова "Иван" не в пользу Бедного). Борис Васильевич былудивительным руководителем, легко заводился, фонтанировал идеями.Перечитывая рассказ, который обсуждался на семинаре, я часто поражался: как,этот убогий текст мог вызвать такой взлет фантазии?! Как-то заговорили об Аксенове. Бедный сказал: "Это написано не отплохой жизни". И это его замечание объяснило мне все. Да, не от плохойжизни. А значит, и не нужно искать в этой блистательной прозе правды жизни,нужно просто наслаждаться тем, как это написано. ("И вот решила большая нашастрана построить ему пальто. Сказано - сделано...") Так я с тех пор Аксеноваи читал. И когда сегодня, вспоминая его книги, спрашиваю себя: это о чем? -то затрудняюсь с ответом. Разве что "Остров Крым" оставил ощущение какой-тореальности. Особенно в той части, где на республику, готовую добровольновоссоединиться с метрополией, неожиданно сваливаются десантники. "Они сновасоврали! Они не могут не врать!" (Цитирую по памяти.) После "Ожога" Аксенов как-то выпал из круга моего чтения и вновьпоявился уже в постсоветские времена с "Новым сладостным стилем" и"Московской сагой". В "Московской саге" это уже был не Аксенов - вторично,уныло, жеваная бумага. "Кесарево свечение" я не осилил. Бросил, как толькодошел до кокетливого заигрывания с читателем. По этой же причине не смогчитать "Вольтерьянцев", получивших "Букера". Да, согласился с критиками, этопрежний блистательный Аксенов, умеющий играть в слова. Но я-то уже непрежний, неинтересны мне словесные игры, перекормлен я пирожными, мне быкусочек черного хлеба правды. Моя это проблема или Аксенова? Пусть моя. И вот - новый роман. "Москва-ква-ква". В журнальном варианте сподзаголовком "Сцены 50-х годов". В книге просто роман. Почему я взялся его читать? Не из-за издательской прельстительной аннотации: "Класс литературнойигры Василия Аксенова как никогда высок, что блестяще доказывает его новыйроман. По мнению счастливцев, которым повезло прочитать книгу еще врукописи, судьба Букера-2006 практически решена". Судьба Букера-2006 мне как-то до фени, а за роман я взялся, признаюсьчестно, из соображений метафизического характера (если я правильноупотребляю это слово). Подумалось: а вдруг это вообще последний романнекогда горячо любимого писателя? (Ведь не мальчик уже, дай Бог ему сто летжизни.) А вдруг это последний роман Аксенова, а до следующего не доживу ужея? (Тоже далеко не мальчик, дай Бог мне еще хотя бы десяток лет проскрипетьна свете.) В общем, начал читать. И прочитал до конца. Сразу скажу: не без труда.Хотя написано вкусно. О чем роман? Трудный вопрос. Москва примерно 1952 - начала 1953 года. Высотка на Яузе, где живутвысшие представители элиты, выше некуда. На площадке 18-го этажа соседствуютсвехзасекреченный ученый-атомщик, его жена Ариадна, общественнаядеятельница, член Комитета советский женщин, Комитета по Сталинским премиями десятка других, она же генерал КГБ (она же агент советской внешнейразведки, которая в 1943 году умудрилась привезти в Москву самого Гитлера),их дочь, красавица Глика Новотканная, студентка МГУ, сталинская стипендиаткаи пламенная сталинистка, знаменитый поэт Кирилл Смельчаков, который к своим37 годам везде побывал, везде повоевал, стал Героем Советского Союза илауреатом семи Сталинский премий. Он особо доверенное лицо Сталина, по ночамвождь звонит ему по телефону, они пьют коньяк "Греми" (каждый у себя) иразговаривают за жизнь. Помимо телефонного общения (которое можно было быпринять за пьяный бред поэта), есть и очное: Сталин зовет Смельчакова наБлижнюю дачу, обедает с ним и слушает его поэму. Поэма такая: Свершив немало известных деяний И много больше темных злодейств, В одном из неброских своих одеяний, Прибыл на Крит боец Тезей. Бредет он, на метр выше толпы поголовья, Своей, неведомой никому стезей, А Миносу во дворце уже стучат людоловы, Что в городе бродит боец Тезей... И так далее. Поэма длинная, вся в этом роде. Сталину поэма непонравилась. Не потому, что она графоманская (как, впрочем, и все приводимыев романе стихи Смельчакова, в том числе и лирические, за что в него влюбленывсе девушки Советского Союза), а потому что она почему-то антисоветская. Новождь не в претензии, потому что видит в Смельчакове верного друга, которыйзащитит его от "титоистов". "Титоисты" - это сторонники маршала Тито. Сталин панически боится, чтоТито его убьет, чтобы самому стать вождем СССР с присоединенной к немуЮгославией. Эта сюжетная линия к финалу становится главной. Кирилл Смельчаков влюблен в Глику Новотканную (кстати сказать, дочьсвоей бывшей страстной любви Ариадны, героини его неоконченной поэмы "НитьАриадны"). Она вроде бы отвечает ему взаимностью и многое (но не все, невсе) позволяет. (Откровенное и в то же время целомудренное описание минетаотносится к лучшим страницам романа.) Но тут на 18-м этаже появляется ещеодин сосед, контр-адмирал Моккинаки, он же легендарный и таинственныйШтурман Эштерхази. Он прилетает на гидросамолете прямо к высотке на Яузе изавоевывает сердце Глики. На том же гидросамолете он везет ее на денек вАбхазию (а на самом деле в Биариц) и на высоте пять тысяч метров лишаетдевушку тяготившей ее невинности. (Что описано опять же с большим вкусом итактом: "Как я люблю все, что у тебя торчит!" А торчит у Моккинаки не тольконос.) Для Глики начинается пора метаний, она спит то с Моккинаки, то соСмельчаковым, а в конце концов заявляет, что любит обоих и еще одногомальчика (из стиляг, "плевел", как назвал их автор фельетона "Плевелы" в"Крокодиле", под которым подразумевается нашумевший фельетон Нариньяни"Плесень"). До осуществления мечты, однако, не доходит, потому что событияпринимают угрожающий разворот. Вдруг выясняется, что контр-адмирал Моккинаки нигде в кадрах нечислится - ни в Минобороны, ни в КГБ, а легендарный Штурман Эштергази погибеще перед войной при загадочных обстоятельствах. Сталин понимает: это агентТито, присланный для его устранения. И как в воду глядел. Целый отрядтитоистов свил гнездо под сводом мясного отдела Центрального рынка и вродебы сам председатель Тито принимает участие в разработке зловещих планов. Илже-адмирал, конечно, в центре заговора. Сталин понимает: медлить нельзя. В Югославию на подводной лодкепосылают десантников под командованием Смельчакова с приказом уничтожитьзловредного Тито. Но... Поздно, поздно! Дам слово автору: "Первого марта 1953-го года (далее и почти до конца этой повестисобытия будут окрашены в основном ноктюрными тонами) начался штурм дачиСталина силами скопившейся в столице СССРсербско-македонско-словенско-боснийско-хорватской диаспоры. Отчаявшисьвытянуть вождя за круги его охраны, гайдуки решили идти в лоб. Председательвновь появился в Москве, он следил за происходящим из штаб-квартиры в мясномряду Центрального рынка, в то время как его правая рука, известный еще своенных времен Штурман Эштерхази непосредственно возглавлял штурм.Передавали его слегка крылатую фразу: "Мне надоело прятаться, пусть прячетсяКоба!" Штурм не удался. На секретной подводной лодке затравленный вождь бежалв высотку на Яузе, в башне которой для него было выстроено секретноеубежище. Там он и умер. Как можно понять, не без помощи пламеннойсталинистки Глики, которая, сама того не ведая, дала ему шаль, отравленнуюковарным Лаврентием Берия. Через сорок два года после описанных событий герой-рассказчик, как-тонезаметно встрявший в повествование, возвращается из Бразилии, из изгнания,в которое его отправили советские сатрапы за издание неподцензурного журналапро джаз. Он приходит во двор высотки на Яузе и расспрашивает об обитателях18-го этажа. Их никто не помнит. Ни контр-адмирала Моккинаки, нисемикратного лауреата Сталинской премии поэта Смельчакова. Как будто их и небыло. А может, их действительно не было? Так о чем же роман? А вы еще не поняли? Ни о чем. Но издатель прав: "Класс литературной игры Василия Аксенова как никогдавысок". Да, истинно так. Писатель по-молодому игрив и молод, заразительномолод. Порадуемся за него. 31 июля 2006 ТРИНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ МЕМУАРЫ ОСТАПА БЕНДЕРА Рукопись, найденная на помойке. ПРЕДИСЛОВИЕ ЛИТАТУРНОГО НЕВИДИМКИ Персональный пенсионер всесоюзного значения, заслуженный деятель науки,техники и всех искусств, лауреат поощрительной премии ВЦСПС и Союзаписателей СССР за лучшее произведение о современном рабочем классе иколхозном крестьянстве Остап-Сулейман-Ибрагим-Берта-Мария Бендер проживал надвенадцатом этаже высотного дома на Кудринской площади (бывшая площадьВосстания) в квартире номер 153. Фамилия у него была Иванов-Ольховский. Так, во всяком случае, значилосьна медной дверной табличке. Но это могло обмануть лишь того, кто хотел бытьобманутым. Я не сразу решился нажать кнопку звонка. Все-таки волновался. Очень. Этого человека я искал всю жизнь. Не то чтобы специально только этим изанимался. Нет, я жил своей жизнью, добывал, как мог, хлеб свой насущный, ноодновременно - как охотничья собака инстинктивно принюхивается к окружающему- всматривался в большие и малые явления нашей жизни, пытаясь отыскать в нихследы его личности. Занятие это, на первый взгляд, было безнадежным. Убежденныйиндивидуалист, не скрывавший, что ему скучно строить социализм, великийО.Бендер вполне мог быть истерт жерновами ежовщины и бериевщины, сгинуть влихолетье Великой Отечественной войны или бесследно исчезнуть в лабиринтахГУЛАГа. Но я в это не верил. Он не мог погибнуть. Он был бессмертен, какбессмертны человеческие скудоумие, алчность, тщеславие, чиновничья тупость ипродажность госслужащих. Но если все это бессмертно, а мы еще худо-бедноживы, значит что-то этому противостоит? И я продолжал поиски. Записывал устные рассказы, делал вырезки изсвежих газет, просиживал в "ленинке" над старыми подшивками, одновременноумиляясь и поражаясь тому, что когда-то казалось вполне нормальным. "Партия торжественно заявляет: нынешнее поколение советских людей будетжить при коммунизме!" "Бороться с недостатками на положительных примерах!" "Экономика должна быть экономной!" А в год 100-летия со дня рождения Ленина во всех городах и весях намногометровую глубину закладывались капсулы с местными газетами за 1970 годи рапортами трудовых коллективов. С тем, чтобы через сто лет наши потомкивскрыли их и узнали, как мы жили. Да было ли это? Было. При семприсутствовал. Но лишь теперь представил, что же подумают о нас потомки,когда в 2070 году вскроют эти капсулы и прочитают эти газеты, какмарсианские хроники. Только один человек мог придумать эту идею. Только один. Нет, он был жив, этот великий комбинатор и ехидный оптимист. У менядаже закралось подозрение, что на историческом сборище Ельцина, Шушкевича иКравчука в Беловежской пуще четвертым был О.Бендер: с таким изяществом ивеселым авантюризмом, всего тремя росчерками пера, была похерена великаяимперия под названием СССР вместе с ее зрелым социализмом с человеческимлицом. И я продолжал поиски. Лишь в последние годы, когда вся страна от Мурманска до Владивостокапокрылась всевозможными фантасмагорическими "Рогами и копытами", мои надеждына успех начали блекнуть. Ну как тут различить руку великого комбинатора икак не спутать ее с загребущей дланью его вечного антагониста, незабвенногоАлександра Ивановича Корейко? И тут мне наконец повезло. В "Вечерней Москве" в разделе "Частныеобъявления" между непонятным "Выполн. байрамикс" и вполне понятным"Приворожу, интим не предлагать" я увидел: "Откр. т-ну 13 ст. 121069, а/я44, О.Б." Объявление было платным. Значит, не шутка. Сначала я не поверил своим глазам. Перечитывал снова и снова. Нет, непомерещилось. Так и было, черным по белому: "Открою тайну тринадцатого стула. Остап Бендер". Он дал о себе знать! И я догадывался зачем. Первым моим побуждением было схватить лист бумаги и написать письмо спросьбой о встрече. Но я остановил себя. Не годится. На месте О.Бендера,если это действительно был он, я никогда не стал бы иметь дело с человеком,не способным придумать что-нибудь не такое банальное. Почтовое отделение с индексом 121069 находилось на Садово-Кудринской,эту справку мне дали на главпочтамте. Я оставил своего видавшего виды"жигуленка" под знаком "Стоянка запрещена" и вошел в операционный зал. Врасчете на то, что почтой заведует средних лет милая дама, я приготовилдушещипательную историю о том, что по своей писательской рассеянности яперепутал индекс почтового отделение, и сюда, к ним, а не на мою почту,должно прийти письмо от любимой женщины, и нельзя ли мне узнать координатыабонента а/я 44, чтобы все-таки получить это важное письмо, от которогозависит счастье наших двух не очень юных сердец. Но домашняя заготовка не пригодилась. Девушка-оператор, шлепавшеештемпелем по конвертам, сообщила мне, что - шлеп! - заведует их почтой немилая дама, а - шлеп, шлеп! - старый пердун, который по утрам вместо молитвычитает служебную инструкцию, а вечером - шлеп, шлеп, шлеп, шлеп! - ееповторяет. Номер не прошел. Я вышел на улицу, раздумывая, как быть, и обнаружилвозле своей машины гаишную "пятерку" и молодого, но уже утомленного жизньюстаршего лейтенанта, который жезлом показал мне на знак и утомленнообъяснил, что в зоне действия этого знака можно стоять не больше пяти минут,а мои "Жигули" стоят уже шесть с половиной минут и следовательно. - Будем платить или как? - завершил он свой монолог. В другое время я бился бы с ним, как лев, но сейчас лишь спросил: - Сколько? - Стольничек, - утомленно оценив мою платежеспособность, ответил он. -Не обездолит? - Согласен, - сказал я. - Но сначала ненадолго зайдем на почту. - А что мне там делать? - удивился он. - Ничего. Стоять и молчать. Сотня - для него это было, конечно, не ахти что, но тоже на дороге неваляется. Он поразмышлял и согласился. Вместе со старшим лейтенантом я вошел в кабинет заведующего и ненадолгораскрыл перед ним внушительного вида красную книжицу Союза писателей СССР,прикрыв пальцем слова "членский билет". - Кто арендует у вас абонементный ящик номер сорок четыре? - А что случилось? - всполошился старый пердун. Как я и ожидал, смотрелон не на мой документ, а на молчаливо стоявшего у дверей старшеголейтенанта. - Проверка. Много корреспонденции приходит этому абоненту? - В последние дни очень много, писем по двадцать в день. - Наводит на размышления, - многозначительно изрек я. Через минуту у меня в руках был листок с домашним адресом арендатораа/я 44. Иванов-Ольховский. Остап Ибрагимович. Все сошлось. Выходя из кабинета, я оглянулся: заведующий схватил телефонную трубку ипоспешно набирал какой-то номер. - Ну что, инспектор, будем расплачиваться или как? - спросил я, когдамы оказались на улице. В знак серьезности своих намерений я раскрылбумажник, из кармашка которого высовывался, нахально алея, краешек моегописательского билета. - Предупреждать надо! - буркнул старший лейтенант, вернул мне права иумчался на своей "пятерке", для чего-то включив мигалку. Почти по-бендеровски получилось. В его стиле. А в чем, собственно, егостиль? Ему было стыдно отдавать живые деньги. Очень он этого не любил. Как ия. Как и все нормальные людям. Это нас как-то роднило. И вот, наконец, я нажимаю кнопку звонка квартиры номер 153. Дверьоткрывается. На пороге - высокий, жилистый, как бойцовый петух, старик вдлинном темно-красном халате, в красных сафьяновых туфлях с острымизагнутыми носами, с могучей седой растительностью на груди. Загорелое лицоего все еще хранит былую медальную четкость, а вот от роскошной шевелюры неосталось и следа: орлиная голова лысая и блестящая, а обилие седых волос,прущих из ушей и из носа, невольно наводит на мысль о том, что волосы у негопроросли внутрь. Да, это был он. Великий Остап Бендер. Он молча смотрел на меня, а я на него. Затем он величественно вопросил: - С чем пожаловали, студент? Студент - это было не слишком точно. Меня и молодым-то человеком можнобыло назвать только с очень большой натяжкой. Но с гималайских высот еговозраста и житейской мудрости я был просто зеленым юнцом. И я сказал: - Здравствуйте, папа! - Однако! - пророкотал он и еще некоторое время с сосредоточенныминтересом рассматривал меня, пытаясь проникнуть в тайну моего происхожденияи понять, имеет ли он к этому какое-то отношение. Напряженная работа мыслиотражалась на его высокомерном лице. Мог иметь. Мог не иметь. В жизни всякоебывало, много чего, всего не упомнишь. - Нет, - наконец заключил он. - Слишком плюгавый. - Для меня большая честь считать себя вашим духовным сыном, - поясниля. - Вы не можете мне этого запретить. Вы же не спрашивали у лейтенантаШмидта разрешения называться его сыном, не так ли? - Логично, - еще немного подумав, кивнул он и посторонился, пропускаяменя в орлиное свое гнездо. Гнездо было однокомнатное, с просторным холлом, обставленное добротнойфинской мебелью. Письменный стол, заваленный бумагами и конвертами. Накнижных полках - сотни томиков "Двенадцати стульев" и "Золотого теленка" навсех языках мира. Но для меня было важно другое: огромное количество мемуаров - отзнаменитой брежневской трилогии "Целина", "Малая земля" и "Возрождение" дополитиздатовских кирпичей, с помощью которых номенклатурная челядь - рукамиписателей-невидимок вроде меня - пыталась возвести себе нерукотворныепамятники. А заодно и срубить капусты. - Два порождения социализма продолжают раздражать меня до сих пор, -своим звучным, хорошо поставленным голосом произнес О.Бендер, заметив, что яищу взглядом какие-нибудь тапки. - Одно из них: идиотский обычай разуватьсяв гостях. Не могу даже представить себе кавалергарда, снимающего вгардеробной ботфорты и проходящего босиком в бальную залу! - А какое второе? - поинтересовался я. - Земляничное мыло, - коротко ответил Бендер и указал на мягкое кресло:- Углубляйтесь. - И, подумав, добавил: - Сын мой. Он устроился за письменным столом в жестком канцелярском кресле сдеревянными подлокотниками и взглянул на меня со снисходительнымлюбопытством. - Прежде, чем приступить к беседе, хотелось бы взглянуть, чем это выразмахивали перед носом моего друга-почтмейстера? Он повертел в руках мой писательский билет, хмыкнул: - "Союз писателей СССР". Знавал-с. Но сейчас эта субстанция несуществует. Я прав? - Да, она развалилась, - подтвердил я. - Сначала на шестнадцать частей,по числу республик. А потом еще на десяток более мелких. - К какой вы относите себя? - Ко всем десяти. Когда ко мне стали приходить прельстительные письма,я всем отвечал: конечно, буду рад стать членом именно вашего союза, сочту зачесть. Я растиражировал себя в десяти экземплярах. - Смысл? - На юбилей буду получать поздравления из десяти адресов. А если сновавведут продовольственные заказы, буду получать пайки в десяти местах. - Предусмотрительно, - согласился Бендер. - Да, мы живем в такоезамечательное время, когда каждый день приносит много нового и интересного.Но то, что ново, не интересно. А то, что интересно, не ново. А что замилицейский чин сопровождал вас во время вашего визита на почту? - Обыкновенный гаишник. Я обещал ему за это стольник. Старый орел нахмурился: - Отдали? - За кого вы меня принимаете? Разве после этого я осмелился быпредстать перед вами? Конечно, не отдал. Он сам был готов отдать мне сотню. - Взяли? - Нет, - со вздохом признался я. - Он слишком быстро уехал. - Проворней надо быть, сын мой! Итак, вы хотите узнать тайнутринадцатого стула? - Нет, магистр, - перевел я наши отношения на другой уровень. - Я ее итак знаю. - Да ну? - с интересом прищурился он. - В чем же она? - Мы вернемся к этому позже. - Тайна бриллиантов мадам Петуховой вас тоже не интересует? Или выповерили, что на них был построен Центральный клуб железнодорожников? - Нет, не поверил. Деньги на постройку клуба были выделены целевымгосударственным финансированием. В архивах сохранилась смета. В ней нет нислова о внебюджетных ста пятидесяти тысячах. Бендер даже подался вперед: - А куда же, по-вашему, делись сокровища тещи Кисы Воробьянинова? Я укоризненно покачал головой: - Я понимаю, магистр, что за свою долгую жизнь вы имели дело не ссамыми умными представителями социума, именуемого советским народом. Нонельзя же всех считать дураками. Не было никаких бриллиантов ни в двенадцатигамбсовских стульях, ни в тринадцатом, миф о котором вы запустили в газетномобъявлении. - Конгениально! - возмутился Бендер. - Значит, мои биографы, глубокочтимые мною Илья Арнольдович Файнзильберг, он же Илья Ильф, и ЕвгенийПетрович Катаев, он же Евгений Петров, обманули миллионы читателей во всеммире? И вы имеете наглость говорить мне это прямо в глаза?! - Не горячитесь, магистр. Обман был невольный. Вы невольно обманулисвоих биографов. Они - тоже невольно - своих читателей. Вас невольно обманулКиса Воробьянинов. А вот его - и вполне злонамеренно - обманула его тещамадам Петухова. Это была ее последняя месть зятю, промотавшему состояние ее дочери. - Так где же, по-вашему, бриллианты? - вопросил Бендер. - Или их вообщене было? Может, вы и в это не верите? - В это верю, - ответил я. - Бриллианты были. Их изъяли при обыске, окотором упомянуто в разговоре Воробьянинова с тещей. Я понимаю, очень обидносознавать, что столько времени и сил было потрачено на поиск несуществующихсокровищ. Допускаю, что вы поняли это не сразу. Но не понять не могли. - А как это поняли вы? - Я всего лишь внимательно прочитал книгу. Вспомните: перед аукциономвы осматривали выставленные на торги десять гамбсовских стульев.Осматривали? - Да, - подтвердил Бендер. - Внимательно? - Он спрашивает! - Заметили ли вы на обивке какого-нибудь из стульев заплату? - Нет, разумеется. - А между тем... Вы позволите? - Я взял с полки томик "Двенадцатистульев" и отыскал нужное место. - "Тут Клавдия Ивановна деревянным,равнодушным голосом сказала: - В сиденье стула я зашила свои бриллианты"."Зашила", - повторил я. - Значит, была бы заплатка или хотя бы шов. И незаметить этого вы не могли. Бендер возразил: - В том же месте сказано: "Я спрятала бриллианты в стул". - Совершенно верно, - согласился я. - Есть и это слово: "спрятала".Осматривая стулья, вы заметили морщины обивки, неровно забитые гвозди? - Нет, - вынужден был признать Бендер. - Вот и ответ. Неужели вы допускаете, что старая барыня, которая дореволюции и молотка в руках не держала, смогла бы в спешке, перед самымобыском, так же аккуратно натянуть обивку и забить шестьдесят два медныхгвоздя, как это сделал сам мастер Гамбс? Бендер долго молчал, нахохлившись в своем кресле, потом угрюмопророкотал: - Вы и в миллион, который я приватизировал у подпольного миллионераКорейко, не верите? - В это верю. История, описанная в "Золотом теленке", представляетсямне вполне правдоподобной, - искренне заверил я. - И на том спасибо, - буркнул Бендер. - Кстати, как поживает Александр Иванович Корейко? - Алекс давно в могиле. - Не может быть! Это совершенно невозможно! - вскричал я. - Онбессмертен! Как и вы, магистр! - И тем не менее это так, - подтвердил Бендер. - Он стал жертвойсобственной непоследовательности. Он всю жизнь грабил государство, но приэтом верил в него и все деньги держал на сберкнижках. А когда государствоограбило его, проведя либерализацию цен, сердце не выдержало. Но дело егоживет. Он и сейчас живее всех живых. - Что пишут вам ваши корреспонденты? - решил я сменить тему передрешающей, самой ответственной частью нашего разговора. На орлином лице Бендера появилась презрительная усмешка. Он взял одноиз писем, прочитал вслух: - "Дорогой О.Б.! Мы окружим вас нежнейшей семейной заботой, если вызавещаете нам свою жилплощадь..." Брезгливо отбросил письмо, взял другое: - "Братан! Я понял твой намек насчет брюликов. Наведи, я вырою этотстул хоть откуда. А если кто скажет, что я хочу тебя кинуть, так не бери вголову..." В третьем письме было: - "Милый незнакомец О.Б.! Мне 26 лет, я стройная, игривая, с в/о безв/п. Если в твоем "мерседесе" свободно кресло рядом с водительским, я будурада составить тебе компанию..." - И так далее. Скучно, девушки! - Бендер непритворно зевнул и воззрилсяна меня. - Так что же, новоявленный сын мой, привело вас ко мне? - Вы меня призвали. - Вот как? Каким образом? - Объявлением. - Но вы же не верите, что бриллианты были в тринадцатом стуле! - Не верю. Секрет тринадцатого стула не в бриллиантах. Совсем в другом.В том, что это стул, на котором можно сидеть вечно. Как раз на таком стулевы сейчас и сидите. Готов поспорить, что сзади прибита такая овальнаяжестянка с инвентарным номером. Или была прибита. - Была, - усмехнувшись, кивнул Бендер. - Вы пришли узнать, как на такомстуле можно просидеть вечно? - Боже сохрани. Я вообще не сяду на этот стул. Но как вам сиделось нанем - это мне, действительно, интересно. И не только мня. Но и миллионамваших почитателей. Вы закончили свои мемуары? Старый орел насторожился: - Кто вам настучал, что я пишу мемуары? - Но это же естественно, магистр! Кому как не вам писать мемуары? Свашим жизненным опытом, с вашим знанием людей! Это ваш прямой гражданскийдолг! Никогда не поверю, что такой человек, как вы, может уклониться отвыполнения своего гражданского долга. Хотя вполне допускаю, что в понятие"гражданин" вы вкладываете свой смысл. Поэтому я даже не спрашиваю, писалили вы мемуары. Я спрашиваю: вы их закончили? - Допустим. - Вот за ними я и пришел. - Конгениально! Почему вы решили, что я отдам их именно вам? - А кому? Этим? - кивнул я на заваленный письмами стол. - Ваши мемуары,насколько я разбираюсь в таких вещах, это алмаз, требующий огранки. А я какраз и являюсь таким специалистом. Если бы вы знали, магистр, сколько ясделал конфеток из дерьма! Бендер с сомнением покачал головой: - Не знаю, какой вы специалист, но от скромности вы не умрете. Впрочем,я и сам никогда не считал, что скромность это единственное украшениесоветского человека. - Ну-ну, не жеманьтесь! - поторопил я. - Прочитайте что-нибудь из своейнетленки. Остап-Сулейман-Ибрагим-Берта-Мария Бендер смахнул со стола все письма,положил перед собой увесистую папку, развязал ботиночные тесемки и извлек изнее первый лист. - Название, - торжественно произнес он. - "Пятьдесят лет в строю". Как? - Сперли у дипломата Игнатьева. - Как это спер, как это спер? - заклекотал старый орел. - Кто такойдипломат Игнатьев? Дядя твой дипломат Игнатьев? Папа твой дипломат Игнатьев?Остап Бендер ни у кого ничего никогда не спирал! - Скоммуниздили, - поправился я. Бендер глубоко задумался. - Звучит благозвучнее. Столько новых слов появляется, - пожаловался он.- Лизинг, толинг, шопинг, роуминг, маркетинг, дистрибьютер, дискурс. Такоевпечатление, что мы в оккупации. - Не отвлекайтесь, - мягко вернулся я к теме. - С названием разберемсяпотом. Поехали дальше. Бендер взял из папки второй лист и с той же торжественностью прочитал: - "Я прожил долгую жизнь, и вместе со всем советским народом пережилвсе невзгоды и бури, которые выпали на долю моего героического поколения..." - Магистр! - укоризненно сказал я. Старый орел слегка смутился и, словно бы извиняясь, объяснил: - А что, не так? Да, я пережил все бури и все невзгоды. Вместе ссоветским народом. Правда, я сделал это по-своему. - Как? - Как, как! По-разному бывало. - Вот это и есть самое интересное, - сказал я и включил диктофон. Так и составилась эта книга. Из мемуаров, собственноручно написанныхО.Бендером, из его устных рассказов, а также из глав, представляющих собойто, что в литературоведении называется художественной реконструкциейсобытий. А теперь, любезный читатель, я оставляю тебя наедине с этой книгой внадежде, что она не только слегка развлечет тебя, но и даст пищу пытливому ивзыскательному уму.