Только ты

 

Часто судьба подкидывает своим избранницам нелегкую долю: их не любят и осуждают современники. И лишь время возвращает им доброе имя. Только ленивый не обвинял супругу великого живописца Андреа дель Сарто (1486–1530) в том, что она испортила ему жизнь. Но если это так, почему маэстро рисовал только одну женщину в мире – Лукрецию дель Феде, ставшую Лукрецией дель Сарто?

 

На Рождество 1518 года в Париж залетела метель. Королевский двор впал в уныние. Придворные жались по углам – поближе к жаровням. И только жизнерадостный, шумный Франциск I искрился весельем. Король обожал разные удовольствия – вино, женщин, диковинных зверей. Но больше всего Франциск ценил живопись. Вот и сегодня он предвкушал увидеть новую картину… как бишь его… Андреа дель Сарто. По‑итальянски звучит смешно: Андреа Портняжка. Отец у художника был портным – вот с кем общаться приходится! Что поделаешь, настоящие картины создают пока только итальянцы. Приходится выписывать их ко двору. В замке Клу уже три года живет сам Леонардо да Винчи. Он, конечно, гений, но стар и потому работает медленно. Этот же Андреа – быстро. За полтора года написал с десяток картин и оправдал надежды: хоть и молод, но весьма талантлив.

Картина стояла в центре зала. Придворные – на почтительном расстоянии. Лицезреть картины первому – привилегия короля. Франциск подскочил к холсту вплотную, словно хотел то ли понюхать, то ли попробовать на ощупь. Придворные затихли. Франциск выдохнул: «Кто это?» Художник замялся. Он никак не мог привыкнуть к бурным перепадам королевского настроения. «Это «Аллегория Любви», ваше величество!» – промямлил он. Король снова обернулся к картине. С холста смотрела женщина, прекраснее которой не было на свете. Искрящиеся светом волосы, темные глаза с поволокой, загадочная улыбка. «Кто изображен?» – взревел король. Художник вновь потупил глаза: «Моя жена, ваше величество!» Франциск хохотнул: «Аллегорию – в мою спальню! Жену – ко двору! Созерцать красоту – привилегия короля!»

 

 

^{А. дель Сарто. Мадонна с Младенцем и маленьким Иоанном Крестителем. 1505–1510}

 

…Всю дорогу из Парижа во Флоренцию Андреа волновался, ощупывая сверток на груди. Король выплатил ему жалованье за весь 1519 год вперед и выписал бумаги флорентийским банкирам, приказывая выдать громадные деньги, чтобы «вышеозначенный Сарто мог приобрести для французского короля во Флоренции побольше произведений искусства, которые он сочтет самыми наилучшими». Да, с такими деньгами не стыдно предстать и перед Флоренцией, и перед женой. Да и сам приказ короля – поистине промысел Божий. Андреа уже голову сломал, гадая, как бы ему вернуться домой. И все из‑за жены, Лукреции!

Она прислала письмо. Писала, что сначала переживала из‑за его отъезда, но потом успокоилась. Тем более что его старый друг Франчабиджо часто заходит к ней теперь и даже собирается написать ее портрет.

Лживый рыжий Франчо! Как же – портрет… Да ему еще ни одного достоверного изображения не удалось сделать. Ясно, чего он хочет от одинокой женщины, чей муж пропадает в далекой Франции. Ясно, что и сама Лукреция в обиде: Андреа уехал в Париж на первом же году их совместной жизни. Но он не мог не поехать, ведь контракт был подписан задолго до свадьбы. Но теперь он покажет рыжему Франчо!

Сарто закрыл глаза. Королевская карета с шиком пронесла его через всю зимнюю Францию. В Италии, наверное, уже весна. Завтра, 21 февраля 1519 года, в родной Флоренции его встретит солнце.

…Год назад, в первый день весны 1518‑го, тоже светило солнце. Андреа весело шагал по кривой улочке родного города. Ему повезло: удалось купить целый рулон наилучшего холста для картин. Правда, качественный холст и стоит дороговато, зато попадается редко. Андреа шагнул и застыл на ходу. Прямо ему под ноги какая‑то ретивая хозяйка выплеснула ведро помоев. Ну и тесные улочки – развернуться негде!

Вдруг перед ним отворилась дверь. Высокая стройная женщина подняла глаза на Андреа и улыбнулась. Господь свидетель, все солнце отразилось в этой улыбке! Но еще миг – и незнакомка окажется в луже. Художник вздохнул и бросил свои лучшие холсты прямо на мостовую.

Уже на следующий день он узнал, что зовут ее Лукреция дель Феде. Она молодая вдова. Живет с дочкой. Покойный муж не оставил им почти ничего. А что мог предложить ей тогда 30‑летний Андреа? Тоже только мечты нищеты. Ведь даже, когда они поженились и он начал писать с жены Мадонну, ткань на богатую накидку пришлось одолжить у рыжего Франчо. Зато Андреа написал Мадонну, которую даже самые ретивые ценители живописи признали превосходной. У ног Мадонны художник изобразил злых античных гарпий, которым пришлось покориться Богоматери. Завистливые языки прозвали его лучшую картину «Мадонна с гарпиями». А Андреа лишь хотел показать, что и его донна Лукреция одолеет всех злобных исчадий жизни. И вот – он оказался прав! Франциск оценил его заслуги, и теперь Андреа может устроить жене достойную жизнь.

И вот Андреа стоит на пороге нового дома, подставив лицо весеннему солнцу. Он снял десять комнат, не считая зала и большой столовой. Надо же где‑то праздновать его приезд!

Пировали больше месяца. Чуть не весь город перебывал в гостях. Кто только не приходил – и Рафаэль, и Леонардо да Винчи. Ведь и они считали Андреа своим верным другом и талантливейшим живописцем. И всем хотелось услышать от самого художника, как король Франции принимал флорентийского Портняжку. Богатые ученики осадили мастерскую Андреа, решив учиться именно у него. Ну а талантливых, но бедных парнишек мастер взялся учить совершенно бесплатно. Так что его школа‑боттега стала самой большой за всю историю Флоренции.

Лукреция поддерживала мужа – считала, что бедных живописцев стоит не только учить, но и кормить хорошенько. Ну а после обеда она обходила модные и ювелирные лавки, скупая наряды и драгоценности. Андреа не препятствовал, только усмехался, глядя на радующуюся жену.

Однако надо было подумать и о поручении короля Франциска. Андреа уже присмотрел картины, скульптуры, мебель. К осени надо вернуться во Францию. И вот однажды утром прозвучал извечный мужской вопрос: «Жена, а где деньги, что я получил в банке по расписке короля?» И раздался вечный женский ответ: «Откуда мне знать?» Андреа ткнул пальцем в открытый ящик: «Они лежали здесь!» Лукреция безмятежно вздохнула: «Ах, эти… Они закончились еще неделю назад. В последний раз я брала отсюда на аметистовое ожерелье. Помнишь, оно тебе понравилось?»

Андреа тяжело осел в кресло. Выходит, деньги давно кончились. И не только их собственные. Они растратили средства, которые Франциск дал на покупку картин. Это же такая сумма – за всю жизнь не заработать! А эта женщина твердит о каком‑то ожерелье… Где оно, кстати? Лукреция только улыбнулась: «Я отдала его сестрице. Пусть порадуется, бедняжка. У нее же нет такого прекрасного мужа. А ты купишь мне что‑нибудь еще. А нет – так и ладно. Главное, ты – со мной!»

Андреа смотрел на свою женушку. Она раздарила драгоценности родственникам. Он растратил деньги на друзей‑приятелей. Теперь они снова – нищие. А она вся светится от счастья…

Из большого дома пришлось съехать. Все, за что можно выручить деньги, продали. Но этого не хватило, чтобы покрыть долг Франциску. Впрочем, разгневанный король не ждал денег, он обвинил Андреа в казнокрадстве. Богатые синьоры теперь не посещали мастерскую Сарто. Да и ученики почти все покинули его.

Правда, кое‑какие заказы остались. Прекрасная, гармоничная живопись Андреа все еще прельщала монастыри. Для церкви Сан‑Сальви он создал громадную «Тайную вечерю», для монастыря Святой Аннунциаты написал фрески на библейские сюжеты. Частенько приходилось искать работу по окрестностям Флоренции и по другим городам. Андреа не заламывал цену. Наоборот, часто писал себе в убыток. В деловых вопросах он мало разбирался. Тем более что начал выпивать и частенько не успевал закончить заказ к сроку. Появилась и еще одна странность…

Синьор Никола помотал головой и тихонько вздохнул: «Конечно, Андреа, я не спорю, может, твоя жена и красавица. Но я заказывал образ Мадонны для молитв. Я не могу молиться на твою жену».

Синьор ушел, насупившись. Картина осталась на столе. Андреа, весь опухший от вчерашней пьянки, только вздохнул. А как было не выпить? Он увидел Лукрецию на улице. Она шла с каким‑то моложавым ухажером. Они завернули в ювелирную лавку Гирландайо. Наверное, он купил ей что‑то. Ее любовник…

Андреа еще раз пьяно прослезился и погрузился в забытье. Вошедшая Лукреция с ужасом смотрела на пьяного мужа и гору полотен, прислоненных к стене. Невыкупленные заказы! Изображения Девы Марии, святой Цецилии, Анны, Елизаветы… На всех она – Лукреция. Вчера один заказчик посмеялся: может, этот Андреа ничего не умеет писать, кроме твоих портретов? А может, ты – ведьма и приворожила его кисть? Гнусное вранье! Андреа – прекрасный художник и может писать всё! Она повела обидчика в лавку Гирландайо – там на самом видном месте висит «Святое семейство». Братья Гирландайо зовут его «воистину Божественным». А они понимают толк в искусстве – они художники уже в третьем поколении!

«Андреа! – взвилась Лукреция. – Ты должен писать заказы не с меня! Возьми натурщицу! Любовницу, наконец!» Муж очнулся и сонно уставился на нее: «Только ты! Других не умею…» – «Сумеешь! – Лукреция рванулась к двери. – Я ухожу! Вернусь, когда ты перестанешь меня писать!»

Дверь захлопнулась. Дом опустел. А через пару месяцев во Флоренцию пришла чума. Лукреция знала, что именно ее Андреа боялся всю жизнь. Еще во время эпидемии 1523 года он увез жену, ее дочку и даже всех ее родственников из Флоренции. И вот через 7 лет – снова зараза…

Андреа умер в 1530 году то ли 28, то ли 29 сентября. Во время эпидемии не следили за датами. Похоронили мастера ученики. Когда спустя месяц Лукреция забрела в опустевший дом, там не было ничего – ни мебели, ни картин. Все ушло за долги. По иронии судьбы Лукреция вернулась, когда Андреа уже не сможет больше ее рисовать… С тех пор жену художника никто во Флоренции не видел. Может, она уехала, но скорее всего, ушла вслед за мужем. Наверное, побоялась, что там, в Горнем мире, Андреа не сможет рисовать, пока ее нет рядом…

В 1530 году полотна Андреа дель Сарто пошли с молотка по 50 флоринов. Спустя века, в первый год третьего тысячелетия, одну из «Мадонн» Сарто продали на аукционе «Сотби» за миллион долларов. Потомков уже не смущало, что и эта Мадонна была все той же Лукрецией, которую столь сильно ругали современники. XXI век понял, что именно Лукреция прошла с мужем путь, ведущий в бессмертие.

 

За все гениальное – смерть…

 

Те, кто думает, что стать первым, привлечь внимание – счастье, глубоко ошибаются. Особенно если вдруг первой становится женщина там, где до сих пор первенствовали только мужчины. Та, о которой пойдет речь, стала первой в мире женщиной‑скульптором и тяжко поплатилась за это.

 

Судьбе было угодно, чтобы в 1491 году в Болонье в семье богатого и знатного горожанина родилась дочь, которую родители назвали Проперцией. И еще судьбе было угодно, чтобы эта самая Проперция воспылала страстью к… ваянию и живописи.

Если вы думаете, что это было благо, поскольку девочка с детства обладала ярким талантом, то ошибаетесь. Конечно, тогда, во времена Возрождения, человек вдруг осознал, что он истинное создание Божье и может достичь божественных высот. Вот только достигать высот полагалось мужчинам. Женщина же оставалась в привычно‑предназначенном для нее мире: дом – муж – дети. По воскресеньям – посещение церкви и молебны по праздникам.

Мужчины осваивали мир, уходя в плавания, торгуя, украшая жизнь фресками, картинами и скульптурами. Мужчины приносили домой деньги, которых становилось все больше и больше. Если это, конечно, были дома уважаемых мужчин. Женщины вели хозяйство – экономно и рачительно. Это была высшая добродетель женщины. Чего же еще желать?!

Но мона Проперция возжелала заняться искусством. Конечно, аристократические девушки вполне могли нанять учителя рисования и рисовать карандашом или сангиной, в крайнем случае делать небольшие наброски природными красками. Но вот написать фреску на стене – это не женское дело. Это дурной тон – ведь придется лезть на леса, которые возведут перед стеной, чтобы достичь верха. Тем более нельзя обучаться скульптурному делу: это же невиданно для женщины – рубить мрамор, нажимать на тяжелые резцы, вгрызаясь в глубину камня.

Но мона Проперция пошла наперекор мужскому мнению. Она начала заниматься скульптурой, резьбой по камню и дереву, а также гравюрой, что тоже никак не приветствовалось, ведь при гравировании используются и острые резцы, и иглы, и вредные для здоровья составы, которыми протравляют рисунки. Ей даже удалось уговорить знаменитого гравера‑художника Маркантонио Раймонди, лучшего в своей области. И мастер посчитал Проперцию талантом!

Впрочем, возможно, ничего этого не удалось бы болонской девушке, если бы не богатый отец. Он был сторонником новых веяний и вполне мог заплатить за учебу дочери звонкими золотыми не скупясь. Отец не ошибся в ее таланте: дочь достигла больших успехов за короткое время. Жаль, что время не сохранило ее гравюр. Но если вы думаете, что после этого окружающие начали восторгаться талантом девушки, вы опять ошибаетесь: успехи Проперции стали на ее пути к хорошему замужеству. Ибо женщина, занимающаяся мужским ремеслом, – угроза самим мужчинам. Недаром первый биограф Проперции, великий историк живописи Джорджо Вазари, в своей книге «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» начал статью «Жизнеописание мадонны Проперции деи Росси» со знаковых слов:

«Удивительно, что во всех доблестях и во всех видах деятельности, к которым женщины когда‑либо имели желание приобщиться, прилагая к тому хотя бы некоторые усилия, они неизменно достигали наивысшей степени совершенства и стяжали себе нечто большее, чем просто известность…»

Ну как прикажете мужскому миру реагировать на такие утверждения?! Хорошо было Вазари признавать это, ведь он и сам был гением. Но простые люди отнеслись к Проперции куда строже: перед ней просто закрыли двери большинства домов. Почтенные болонцы не желали, чтобы их дочери занялись «всяческими искусствами». Однако подвергнуть Проперцию остракизму не удалось. Она была красива, умна, находчива и весела. Она играла на разных музыкальных инструментах и превосходно пела. Она сочиняла стихи и песни и, по словам Вазари, «была способна не только к делам домашним, но и к очень многим наукам, так что завидовали ей не только женщины, но и все мужчины». Словом, Проперция была истинной дочерью эпохи Возрождения: она обладала множеством талантов, подобно всем титанам того времени.

И как в сказке, красивая и талантливая, она все же сумела удачно выйти замуж. Ее супруг, мессир деи Росси, тоже был богат, принадлежал к древнему аристократическому роду и имел вес в Болонье. Правда, был намного старше супруги. Но главное, был не против того, чтобы жена занималась искусством. Больше того, он приходил в восторг от ее работ. Однажды Проперция вырезала на персиковых косточках сцены всех страстей Христовых. Тонкость работы, изящность манеры исполнения, умение выразить множество чувств героев – от спокойствия до трагизма – произвели на Росси большое впечатление. И он, расчувствовавшись, решил впредь поддерживать супругу.

В середине 1520‑х годов собор Сан‑Петронио в Болонье как раз решил украсить скульптурами три портала на главном фасаде. Конечно, попечители собора хотели пригласить мастеров из Флоренции, где, как известно, самые лучшие скульпторы в Италии. Но мессир Росси предложил поручить работу не каким‑то приезжим скульпторам, а своей, болонской ваятельнице – его дорогой моне Проперции. Попечители пришли в замешательство. Они не хотели отказывать мессиру, ведь Росси вносил самые большие вклады в соборную казну. Но и поручить столь ответственную работу, состоящую из множества огромных скульптур, женщине было почти невозможно…

Мессир Росси нашел выход. «Пусть моя супруга выполнит мраморный портрет графа Гвидо Пепполи, отца главного попечителя собора – графа Александра! – предложил он. – И вы увидите, что она достойна получить такой масштабный заказ!» Проперция вырубила мраморный портрет Гвидо Пепполи (хвала Мадонне, он сохранился и сейчас находится в соборе Сан‑Петронио в Болонье). Работа эта произвела большое впечатление на попечителей собора, и они поручили моне Проперции создание скульптур для трех порталов. Увы, большинство созданных ею работ не сохранилось, но уцелели два барельефа, созданные в 1525–1527 годах. Один – с изображением Иосифа Прекрасного, второй – с Соломоном и царицей Савской, а также рельеф с двумя ангелами. По этим работам можно судить, что Проперция действительно прекрасно владела мастерством скульптора. Но одна из этих работ раскрывает и тайну самой Проперции.

Ее муж был стар. А самой ей было чуть за тридцать. Всю жизнь она работала, мечтала достичь успеха. И вот ее мечта сбылась – она создает творения для главного городского собора. Что еще ей желать? Оказалось – есть что. Она многого достигла в жизни, но не узнала любви…

Прекрасный юноша, Антон Галеаццо ди Наполеоне Мальвазиа, с темно‑оливковыми очами, вьющимися черными волосами и сильными руками, посетил однажды соборную балюстраду, на которой Проперция установила очередной, только что выполненный рельеф. «О Мадонна, я не видел ничего более прекрасного!» – взволнованно прошептал юноша. О чем он говорил?.. Проперции показалось, не только о рельефе. Разве не шептали ей мужчины, что она прекрасна?..

Антон пришел снова и снова. Стал сопровождать Проперцию в ее прогулках по соборной внутренней площади, где не гуляли посторонние, а правая сторона двора вообще была закрыта деревянной решеткой, ибо там белела беседка, куда могли войти только посвященные. И однажды, войдя в это священное место, Проперция протянула руки к юноше. Но тот лишь улыбнулся: «Мона Проперция, я восхищен вашим искусством, но…»

Бедная мона не знала куда деваться. Сколько раз она сама вот так криво улыбалась, заслышав очередной комплимент. Но сердце ее было холодно. Как сейчас сердце этого юноши. Проперция выскочила из беседки, закрыв лицо. И только дома пришла в себя. Нет, не все ведь еще потеряно! Антон же сказал, что восхищен ее работами. Что ж, она создаст барельеф с сюжетом об Иосифе. Известно же из Библии, что жена домоуправителя фараона влюбилась в прекрасного юношу Иосифа, а тот, как и Антон, не ответил ей взаимностью. И тогда женщина, отчаявшись склонить его своими мольбами, просто сорвала с него одежды. Это будет сцена страсти. И если робкая Проперция не может объясниться своему возлюбленному в любви, пусть искусство сделает это за нее.

Увы, красавец болонец не понял послания ваятельницы. Но поняла вся Болонья. Недаром Вазари написал в своей книге: «Работа эта была всеми признана прекраснейшей, ей же (Проперции) доставила большое удовлетворение, словно она этой фигурой из Ветхого Завета хотя бы частично облегчила свою столь жгучую страсть». Правда, Вазари писал свою книгу уже четверть века спустя после произошедших событий. А в жизни ваятельницы все происходило не столь благостно. Болонцы зло шептались за ее спиной – радовались ее разбитому сердцу. Скульптор и живописец Амико Аспертини обвинил Проперцию в неумелости. Правда, и сам Амико, известный своей неуемной завистью к любому удачному творению, никакими удачами не блистал. Но зато он побывал и во Флоренции, и в Риме, и в других городах, а значит, видел много выдающихся работ. «Но я нигде не видел, чтобы женщина занималась ваянием! Она же позорит Болонью!» – кричал он. Прислушавшись к его наветам, попечители собора заплатили Проперции самую ничтожную сумму. Еще бы! Ведь в это время умер ее супруг, единственная надежда и опора в жизни.

Ваятельница еще пыталась закончить работу. Создала двух ангелов. Они и сейчас стоят в соборе Сан‑Петронио.

Однако вскоре людская молва уже заставила ее перестать заниматься скульптурой. Она решила перейти к гравюре. Но ее работы перестали покупать. Воистину нет пророка в своем отечестве! Однако о возвышенном и благородном таланте Проперции прослышал сам папа римский Климент VII. Он пожелал вызвать первую в мире женщину‑скульптора в Рим. Увы, его вызов опоздал – мона Проперция деи Росси скончалась в 1530 году, не дожив до 40 лет. Как заметили современники, «ее сгубили несчастная любовь и непризнание сограждан». Впрочем, у кого из великих было это самое признание? Почти ни у кого. Современники, как обычно, жили по поговорке: за все хорошее – смерть. Тем более – за все гениальное…

 

«Мы можем погибнуть, но не можем проиграть…»

 

Она была первой в мире женщиной‑богословом, монахиней, не побоявшейся реформировать свой орден. Еще она стала первой испанской писательницей и ясновидящей, записавшей свои видения. Но жизнь первых всегда жестока…

 

Лето 1555 года выдалось в Кастилии воистину «сладостным». Именно так величали в Испании месяцы, когда цвели розы. А в то лето розы заполонили весь городок Авилу, включая садовые дорожки монастыря Благовещения. Сестра Тереза, скромно ступая по гравию, не могла оторвать взгляда от благоуханных кустов. Как прекрасно устроен мир! И вдруг словно копье вонзилось в сердце монахини. Свет померк. Тереза упала на дорожку и УВИДЕЛА…

Горящие церкви. Разграбленные монастыри. Люди с копьями и вилами идут друг на друга. Лица перекошены. Кругом злоба. Ненависть…

Тереза очнулась в ужасе. В ушах все еще стоял яростный вопль: «Постоим за Бога нашего!» Кричали с обеих сторон. Но ведь на всех были христианские кресты… Выходит, брат шел на брата?! Нет, такого просто не могло быть. Тереза с трудом поднялась. Видения даются ей все тяжелее. Она уже не молода – ей 40 лет.

Она родилась в знатной и богатой семье дона Алонсо Санчеса де Сапеды. Это случилось 28 марта 1515 года. Уже с детских лет она мечтала о Боге, Добре и Справедливости. В 6 лет научилась читать и, прочтя книгу о святых мучениках, вместе с братом отправилась в мавританские земли – проповедовать христианское учение. «Это трудно, но мы соберемся с духом!» – заявила она. Впрочем, далеко уйти не удалось. Родственники быстро отыскали беглецов. Им тогда сильно попало, но Тереза записала потом: «В моей душе с самого раннего детства запечатлелся путь истины».

 

 

^{П. Рубенс. Святая Тереза Авильская. 1675}

 

Но путь всегда труден. К 20 годам Тереза стала красавицей. Она обожала наряжаться, пользоваться духами и косметикой, играть в шахматы или скакать по округе Авилы, окруженная многочисленными поклонниками. Но однажды отец объявил, что нашел дочери богатого мужа. Деньги, как известно, к деньгам, но как быть со стремлением сердца?..

А оно желало не старого тирана‑мужа, а гармонии и доброты. Только где их взять, Тереза не знала. Но верила, что об этом знают в святом монастыре. И ранним утром 2 ноября 1535 года 20‑летняя девушка тайно сбежала из родного дома в монастырь Благовещения. Это далось нелегко: Тереза любила семью. Но жить во лжи и ненависти к мужу она не могла. Так что снова пришлось собраться с духом.

Монастырь встретил ее приветливо. Тереза приняла постриг и новое имя – Тереза де Джезус (Тереза Иисусова). Но душу ее обуревали страсти: не потому ли она заболела нервной горячкой, начался паралич? Ее даже сочли умирающей, но пламенная душа победила хрупкое тело, заставив его выздороветь. А потом случилось и вовсе неожиданное. Тереза взглянула на статую Христа и вдруг ясно увидела, что раны на его теле действительно кровоточат. И это было так больно, что Тереза упала в обморок. Когда же очнулась, поняла, что может видеть Христа и его ангелов, говорить с ними.

А однажды на молитве она вдруг ощутила невероятную легкость во всем теле и… воспарила над полом часовни. Монахини, молящиеся рядом, в страхе кинулись врассыпную. Потом, правда, духовник объяснил пастве, что воспарение – святой знак. Правда, никто никогда не видывал подобного, но если усердно молиться, то с верой возможно и такое. Позже Тереза написала: «Вознесение приходит как удар, неожиданный и резкий. И прежде чем ты соберешься с мыслями, тебе кажется, будто облако уносит тебя в небеса… Я вполне осознавала себя, чтобы видеть, что я нахожусь в воздухе… потом я ощущала необыкновенную легкость во всем теле, словно я совсем невесомая». Когда о чуде Терезы сообщили церковному начальству, оно не поверило. Но двести монахинь монастыря Благовещения подтвердили, что это – чистая правда. Когда Тереза, истово молясь, впадала в транс, она могла подняться на метр и парить минут сорок, пока длится молитва.

Но вход в мистический транс, изменение сознания давались не просто. Приходилось концентрироваться, выбрасывая из головы все назойливые мысли. От этого возникала сильная боль, словно ангел пронзал Терезу копьем. Но потом боль проходила, и наступало блаженство, экстаз, во время которого Тереза могла говорить с небесными Учителями. Вот и сейчас Терезе просто необходим ответ: что за страшные картины привиделись ей в монастырском розарии?

Но ответ пришел не от ангелов, а от матери настоятельницы. Оказалось, в монастырь прибыло послание от самого короля Испании Филиппа II. Монарх ездил на Тридентский Вселенский собор церкви, открывшийся в Тренто еще в 1545 году, но все еще продолжающий свою работу. Кардинал Лотарингский рассказал собору об ужасах религиозных войн, охвативших Францию. И вот теперь Филипп II призывал все монастыри молиться за единство Церкви.

Господи Боже, люди не поделили тебя! Тереза молилась на холодных плитах Нижней часовни. Сколько же ужасов совершается «во святое имя»! Тереза вспомнила, как радовалась, когда ее братья отправились в Америку, чтобы проповедовать христианскую веру индейцам‑язычникам. Увы, оба брата погибли. Но Тереза, собрав волю в кулак, сказала себе: они проповедовали Добро и Справедливость.

Но на одной из молитв Тереза снова впала в транс. И что же она увидела?! Она летела над землей. Люди со смуглой кожей пытались прятаться в лесах, но конкистадоры‑испанцы ловили их и тащили к… огромному кресту. Индейцы (а Тереза с ужасом поняла, что это они!) не желали принимать чуждую веру. И тогда их калечили, четвертовали, убивали. Неужели во имя Добра и Справедливости?..

Такому видению Тереза поверить не могла. Но вскоре в монастырь прибыл отец Мальдонадо. Он лично побывал в Америке, дабы принести индейцам слово истины. Вернулся же в ужасе от творившегося. Кошмар, увиденный Терезой, оказался правдой. Она видела настоящую суть. Она была ясновидящей.

Вот и теперь она ясно увидела, что следует реформировать католическую церковь, погрязшую в пороках. Начать с себя – показать пример. Надо создать обитель, которая не утопала бы в роскоши, была маленькой – например, на двенадцать насельниц (по числу апостолов), тогда в ней не будет ссор, зависти, стремления возвыситься. Двенадцать сестер‑кармелиток станут помогать людям. Все, что у них есть, они отдадут на общественные нужды, сами могут ходить хоть в рубище на босу ногу. Тереза сможет найти единомышленников, ведь ее давно почитают как наставницу, называют Терезой Авильской и приезжают за советом со всей страны.

Но все прошло не столь гладко. Сколько порогов церковных властей обила монахиня, доказывая свою правоту! И только в 1562 году в Авиле появился первый монастырь «босоногих кармелиток», а мать Тереза стала его настоятельницей.

В стенах своей обители она взялась за перо. Написала правду о своей жизни («Моя жизнь»), о мистических видениях и озарениях («Совершенный путь» и «Книга оснований»). В 1577 году она закончила свой главный труд – «Внутренний замок». Именно так она видела душу: огромный замок с множеством комнат, в глубине которого Бог. В течение своей жизни человек переходит из одной комнаты в другую, приближаясь к Богу. Однако находятся и заблудившиеся в темных коридорах, и даже не желающие выходить на свет истины…

Странные книги, странные видения, странный устав монастыря… Да и Бог ли является этой женщине? Разобраться во всем взялась церковная инквизиция. Теперь каждую новую обитель (а их стало шестнадцать) Терезе приходилось открывать с огромным трудом. Она ездила по стране, пытаясь отыскать места для новых обителей, но теперь ее встречали крайне враждебно. В августе 1582 года из одного монастыря ее просто выставили, не дав даже еды. Наутро в пути ей стало плохо. В монастырь города Альба де Тормес Тереза приехала уже больной. 4 октября Тереза Санчес Сепеда д′Авила‑и‑Аумада, известная уже по всей Европе как Тереза Авильская, скончалась. Перед смертью она прошептала: «Час борьбы со злом настает всегда. Мы можем погибнуть, но не можем проиграть…» Потом она улыбнулась и заговорила с Тем, Кто всегда жил в центре ее Внутреннего замка. А монахини увидели чудо: засохший куст роз, стоявший под окном, покрылся белыми благоухающими цветами.

P. S. Ровно через 40 лет, в 1622 году, католическая церковь, преследовавшая некогда Терезу Авильскую, канонизировала ее. Ее даже назвали святой покровительницей Испании.