Дорога к дому

 

На самолет мы опоздали. Попали в аварию.

Все – по моей вине.

Но вначале расскажу о минутах неземного блаженства, тихого счастья, пережитых мною в автомобиле по дороге Алапаевск – Екатеринбург. Моему вопросу: «Откуда джип?» – Люба удивилась:

«Как откуда? Не от верблюда. От Антона. Он распорядился – нам подали к трапу».

Люба сидела на переднем сиденье рядом с водителем. На заднем – я в середине, между Лешкой и Олегом. Сын держал меня за мизинец правой руки. Как в детстве, когда Лешка чего‑то боялся, не хотел показать своего страха, захватывал мой мизинец, и мы оба чувствовали, что я – спасательный круг, якорь, опора и защита. А он – самая большая ценность в мире.

За левую руку меня держал Олег. Все, что он не мог сказать вслух при посторонних, передавалось с теплом его ладоней. Я чувствовала, как принимаю его радость, любовь, тревогу, слышу невысказанные слова и понимаю неутоленные желания.

Путь от левой руки до сердца был короток. Если бы мое сердце можно было отжать как губку, из него бы капал сплошной мед.

У меня чесался нос, но я не знала, у кого забрать руку, избавиться от зуда. Наклонила голову и потерлась носом о Лешкино плечо. Две любви – к сыну и к мужчине – не смешивались, не противоречили друг другу, не вступали в конфликт. Но одновременно переживаемые, подпитываемые через руки, которые вдруг стали проводниками живой энергии, эти две любви в острой форме и одновременно для меня, которая долго и упорно, ежедневно, ставила крест на прошлой жизни, подействовали как алкоголь или наркотик. Если бы я могла без дурных последствий для организма выпить литр водки или получить инъекцию сильного наркотика – захмелеть и улететь в нирвану, наверное, переживала бы то же самое. Нет, химическое счастье не может сравниться с естественным! В противном случае мы бы все уже давно сидели, присосавшись к самогонному аппарату, или жили в конопляных зарослях.

Говорить не хотелось. Люба пыталась втянуть меня в беседу, но я отвечала односложно, на все расспросы – «Потом!». Мы катили по зимней дороге, журчало радио, с тихим благородством современного вездехода гудел мотор. Люба задремала, голова ее свесилась набок. Потом уснул Лешка, уткнувшись подбородком в грудь. Олег наконец осуществил то, о чем давно мечтал, – поцеловал меня.

Это было бы смешно, если бы не было так приятно. Два взрослых человека! Повернем друг к другу головы, соединимся губами. Секунда, две, пять – и опять приняли исходное положение. Никто не заметил? Отлично! Повторяем!

Поцелуи не увеличили моего счастливого опьянения, они его организовали, упрочили. Газообразный дурман переходил в другую фазу состояния – твердого, прочного, уверенного.

Я описала свои чувства на максимуме, на эмоциональном пике. Но вероятно, мой пик – не Эверест, если сравнивать с земными горами. Каждому свой Монблан! Кто‑то может отключиться целиком и полностью, утонуть в эйфории, не видеть ничего вокруг, не слышать, не реагировать на внешние раздражители. Ему, как загипнотизированному, хоть иголки под ногти загоняй – не почувствует. У меня же в мозгу – постоянно часовой на страже, у него бывает готовность номер один, бывает он в полудреме, но караул несет постоянно. Давно проверено – я не поддаюсь гипнозу, не способна с помощью самовнушения добиться выполнения упражнений аутотренинга, вроде ощущений горячей ноги или руки. Я вообще плохо поддаюсь внушению. Меня можно убедить, но трудно очаровать.

К чему я так долго каюсь? К тому, что нормальная женщина в том состоянии, в каком находилась я, не заметила бы того, что заметила я. Маленькое утешение – осознание увиденного произошло с задержкой.

Мы уже въехали на окраины Екатеринбурга.

Джип медленно подкатывал к светофору. Стекла в машине были затемнены, на улице по‑зимнему рано смеркалось. Но я ее заметила! Краем глаза, целуясь с Олегом! Мы рассоединили губы, и несколько минут перед моим взором стояла картина, увиденная в окно машины несколько секунд назад, как на остановившейся пленке в видеомагнитофоне. Что‑то в этой картине было очень важным. Я поняла – что.

– Стойте! – заорала я в полный голос.

Мой вопль в сонной дреме произвел действие взорвавшейся бомбы. В довершение я вырвала руки у Олега и Лешки, схватила за плечи водителя и крепко затрясла:

– Стойте немедленно! Она! Воровка! В моей шубе!

От неожиданности водитель резко нажал на тормоза. Джип занесло, он развернулся боком, носом уткнулся в сугроб. Через секунду раздались один за другим два удара – это в нашу машину врезались автомобили, шедшие следом. Скорость была небольшой, после светофора, но джип слегка закачало, как лодку на мелких волнах.

Любин визг потонул в подушке безопасности, которая с шумом вырвалась из передней панели, сильно ударила Любу в лицо и тут же спустилась.

– А? Что? – спросонья быстро спрашивал Лешка.

– Кира? – вопрошал Олег недоуменно.

– Ты сдурела? – матерился в мой адрес водитель.

Но я никого не слушала, толкала в стороны Олега и Лешку:

– Скорее! Выходите! Она уйдет, не схватим!

Ничего не понимая, Олег и Лешка открыли свои двери и вышли наружу. Я вывалилась следом.

Она не ушла! В компании прочих зевак, привлеченных аварией на дороге, остановилась и наблюдала.

Со скоростью, рекордной для беременной женщины, я подскочила к толстой воровке Ире и схватила ее за руку. Если быть точным – уцепилась за рукав собственной шубы.

– Поймалась! Гадина! Она меня обокрала в поезде, – пояснила я присутствующим.

Но до них плохо доходило.

– Мама, что происходит? – спросил Лешка.

– Кира, что все это значит? – спросил Олег.

– Ой, люди добрые! – заверещала воровка Ира и стала вырываться. – Сумасшедшая! Буйная! Ой, спасите!

Силы наши были не равны. Ира двинула локтем мне в живот, чтобы защитить его, пришлось отпустить ее руку. Ира уже развернулась, чтобы бежать.

– Да держите вы ее! Лешка! Олег! Держите ее! Что вы стоите как истуканы!

Сын и Олег послушно преградили женщине дорогу, но захватывать Иру не торопились. И напрасно! Ира двумя руками толкнула Олега в грудь, и он полетел в сугроб, резко боднула плечом Лешку, и он тоже не удержался на ногах. Ира побежала по тротуару.

– Уйдет! – кричала я. – Граждане! Там, впереди! Задержите воровку!

Граждане не спешили на помощь.

Но тучная женщина не может бегать быстрее, чем два мужика, хоть и потерявшие во времени из‑за падения на старте. По‑прежнему ничего не понимающие, но уже злые на тетку, которая отправила их на землю, Олег и Лешка догнали воровку, схватили за руки. Она вырывалась, поливала их руганью, обзывала хулиганами, бандитами и умоляла окружающих спасти ее от разбойников.

К этой живописной группе, окруженной зеваками, мы с Любой подошли одновременно. Правый глаз у Любы заплывал краснеющей опухолью.

Люба стонала от боли, зачерпнула пригоршню снега и прижала к глазу.

– Кирка! Что ты творишь?

Тот же вопрос читался на лицах Олега, Лешки, подробностей желала и публика.

– Эта женщина, – я постаралась говорить спокойно, тщательно артикулируя, – в поезде Москва – Нижний Тагил украла мои вещи и деньги…

– Много? – спросил кто‑то из зрителей.

– Две тысячи долларов, – ответила я.

– Ни фига себе! – присвистнул спросивший.

– В данный момент, – продолжала я, – на ней надета моя шуба. Лешка, ты что, не узнаешь мою шубу?

– Вроде узнаю, – подтвердил сын.

– В милиции есть мое заявление…

– Вранье! Она все врет! – блажила воровка. – Моя шуба, личная! Ничего я не крала! Люди добрые! На честную женщину напраслину возводят! Что же это делается!

– Необходимо вызвать милицию! – повторила я.

Олег достал сотовый телефон и стал нажимать на кнопки.

– Любочка, – повернулась я к подруге, – очень больно? Извини меня! Но когда я увидела эту гадину, по милости которой хожу в шинели и считаю копейки, я не выдержала…

– Ладно! – махнула Люба рукой, прощая.

Воровка Ира продолжала вопить, Люба на нее гаркнула:

– Заткнись, туша жирная!

– Сама жирная! – быстро ответила Ира.

Олег закончил говорить по телефону и тоном, которого я никогда не слышала, приказал:

– Прекратить базар! Гражданка! – обратился к воровке. – Не насилуйте напрасно свои легкие! Мы вас до приезда милиции не отпустим. Зрители могут расходиться, представление окончено, более ничего интересного не будет.

Но зрители и не подумали уходить. Перед ними были две сцены с одновременным действием.

Ведь кроме нашей пьесы разыгрывалась драма на дороге, где водители побитых машин громко выясняли отношения с шофером джипа. Через некоторое время приехали стражи порядка в избытке – милиция за нами и ГАИ к месту столкновения.

 

* * *

 

В милиции мы потратили уйму времени. Провели его большей частью бестолково. Оказывается, органы правопорядка делятся на подразделения, плохо между собой контактирующие. Мое заявление о краже покоилось в милиции на транспорте, а привезли нас в городской отдел. Пришлось снова все пересказывать. Лешка презрительно хмыкнул, когда узнал, что следователь не может по компьютерной сети вытащить мое заявление, и обозвал их деревней. За это, наверное, нас мурыжили несколько лишних часов. Любу хотели освидетельствовать на предмет нанесения телесных повреждений. Ира, которую никуда не увели и она парилась вместе с нами, принялась вопить, что не она фингал поставила.

Более всего я желала вернуть свою шубу, сбросить шинель и надеть наконец приличное пальто. Но шуба была вещественным доказательством!

– Дам я тебе шубу! – воскликнула Люба, у которой кончилось терпение. – У меня их три штуки, и все утепленные. – Она достала телефон и набрала номер мужа. – Антон? Мы в милиции, мне синяк жуткий под глаз поставили, а Киру ограбили, но она воровку поймала, джип разбили, а также еще несколько машин… Где я? Говорю же, в милиции. Какого города? А черт его знает! Мне подсказывают, мы в Екатеринбурге. Что? Конечно, жива, если с тобой разговариваю! Кира? Тут Кира, и Лешка, и Олег. Кому трубку передать?.. На! – Она протянула трубку Олегу. – Антон хочет с тобой поговорить.

– Привет! – невольно рассмеялся Олег. – Почему твоя жена дурь несет? Она передала ситуацию довольно точно. Да никто ее не избивал! Это ушиб от подушки безопасности. До свадьбы заживет. До моей свадьбы, – хитро подмигнул мне. – Что? Согласен, с нами не соскучишься. Да, можешь помочь. Организуй нам самолет или еще один автомобиль, постараемся его не бить. Сейчас я спрошу адрес отделения милиции и продиктую тебе… Самолет? Нет, шутка. Завтра рейсовым прилетим. Хорошо! Конечно, я за ними присмотрю, не волнуйся! Ага! – рассмеялся Олег какому‑то замечанию Антона. – Будет трудно, понимаю, но если ты всю жизнь справлялся… И Леша фланги прикроет…

Воровку Иру отпустили с миром, только взяли подписку о невыезде. Уголовное дело вряд ли имело для нее перспективу закончиться суровым наказанием. Не стану я мотаться на суды в Екатеринбург, чтобы упрятать в тюрьму мать троих детей, инвалида второй группы и ветерана труда. Но хоть что‑то я должна получить!

Специально дождалась выхода Иры из отделения милиции. На ней было по‑прежнему надето вещественное доказательство.

– Снимай мою шубу! – велела я и принялась расстегивать шинель.

Ира покорно сняла шубу, протянула мне, взамен получила железнодорожную шинель. «Носить вещь после чужого, еще хранящую его тепло и запах, – противно», – прочитала я на лицах Любы, Олега и Лешки. Они не ходили в старой шинели, не покупали одежду в секонд‑хенде! От барской брезгливости отвыкаешь быстро.

На втором джипе, родном брате первого, нас доставили в гостиницу. В Екатеринбурге проходила какая‑то конференция, и свободных номеров имелось только два. Ехать в другую гостиницу сил не было. Остаемся, решили мы.

Замешкались, распределяясь по номерам. Как в детской задачке про волка, козу и капусту, которых надо переправить через речку. Я сочеталась со всеми: с сыном, с Олегом, с Любой, но они между собой сочетались плохо.

– Селимся по половому признаку, – постановила я. – Мы с Любой, ты, Олег, с Лешкой.

Лешка и Люба посмотрели на меня удивленно, Олег недовольно скривился, но не возразил, а распорядился:

– Через полчаса встречаемся внизу в ресторане. Вам, девочки, хватит времени? Я голоден, как сто китайцев.

– Аналогично! – заверил Лешка.

Когда мы зашли в номер, Люба спросила:

– Ты Олега с Лешкой специально поселила? Чтобы они сдружились?

– Нет! Если бы ты видела мое нижнее белье, купленное на алапаевском рынке, ты бы не спрашивала. Хватит с меня шинели!

– Покажи! – заинтересованно потребовала Люба. – И пузико свое! Я твое пузичко еще не видела!

И принялась меня почти насильно раздевать.

Пузичко ей понравилось. Люба умилялась, сюсюкала и гладила мой живот. А в отношении белья согласилась:

– Кошмар! Такое способно мужика убить. Для тюрем женских его, что ли, шьют?

Рассматривая мой живот анфас и в профиль, потом умываясь и приводя себя в порядок, мы задержались. Долго пытались замаскировать с помощью крем‑пудры Любин синяк, что плохо удавалось.

– Болит! – пожаловалась Люба.

– Бедняжка! Я познакомилась с одной женщиной, очень симпатичная, бывшая любовница Игоря, ей муж несколько зубов выбил. Говорит, страшно больно.

– Игорь выбил? – ужаснулась Люба.

– Нет же! Первый бывший муж. А Игорь – бывший любовник.

– А ты при Игоре кем была?

– Сожительницей и домработницей.

– Вы сожительствовали по‑настоящему? Олег догадывается?..

Нам о стольком нужно было поговорить! Но мы безбожно опаздывали.

Пришли в ресторан. Стол заставлен тарелками с едой, Олег и Лешка к ней не прикасаются, ждут нас. И лица у обоих на удивление похожие: мученические, с гримасой страдания от избытка желудочного сока.

Мы как с голодного края приехали! Только когда было покончено с закусками, с наваристой солянкой и почти умяты щедрые порции сибирских пельменей, завязалась беседа. И ее темой почему‑то стал разбор моего личного дела, то есть побега.

Олег помалкивал, по руке меня время от времени похлопывал, демонстрируя поддержку. Но лицо его выражало не сострадание, а полнейшее одобрение прокурорских выпадов Любы и Лешки: «Так, так ее! Заслужила!»

Лешка уже и не думал взять мой мизинчик.

Какой мизинчик! Теперь это был не растерянный, взлохмаченный, перепуганный сыночек, а современный молодой человек, все подвергающий критике и насмешке. Циник и зубоскал. Подруга тоже не краше! Ей надо было юридический заканчивать и работать государственным обвинителем! На все лады меня склоняла!

– Ну вот скажи, маман! – требовал Лешка. – Ведь ты же умная женщина! На что ты рассчитывала? Ведь прекрасно знала, что ни я, ни тетя Люба, ни Олег Петрович, как выяснилось, не станем сидеть сложа руки. Мы же не подонки, правильно? Следовательно, ты рассчитывала, что мы бросимся тебя искать. Верно? Теперь вопрос. Зачем было устраивать представление, в результате которого моя жена чуть не родила раньше времени, меня едва в сексоты не завербовали, Олег Петрович платил большие взятки…

– А мне фингал поставили! – встряла Люба.

– Почему, – продолжал Лешка, – нельзя было просто, по‑человечески сказать… – Он замялся.

– Вот именно! – усмехнулась я. – Что сказать? Милый мой мальчик, у тебя не только жена, у тебя и мама беременная! Прошу любить и жаловать! Сто против одного, что ты долго не мог поверить в факт моего особого физического состояния.

– А кто бы мог? – выступила на защиту Лешки Люба.

– Я! – честно признался Олег. – Но не сумел. И все‑таки удирать не следовало! Еще бы пару месяцев, и у девочки не стало бы отца или он превратился бы в инвалида после инфаркта.

Теперь я успокаивающе похлопала Олега по руке.

– Хорошо, что мы вовремя приехали, – кивнула Люба. – Пока Игорь тебе зубы не выбил.

– Что‑что? – повысил голос Олег.

– Этот козел!.. – возмутился Лешка.

– Он не козел! – воскликнула я. – Люба! Я же тебе русским языком объяснила! Зубы той женщине выбил муж, а не Игорь!

– Хороши здесь нравы! – хмыкнул Лешка.

– Да уж! – согласился Олег, налил себе вина и выпил.

«Вдруг он тоже, – с опасением подумала я, – как Игорь, каждый вечер к бутылке прикладывается? Ведь я плохо знаю его привычки и наклонности. Пусть пьет в меру. Но если заставит тюбик пасты после каждой чистки зубов снизу закручивать?

Я недолго выдержу! Глупости! Я выдержу все! Трудно тебе пасту закручивать? Приборы по секциям класть? Ради Олега? Легко!»

Люба ревновала меня к Игорю едва ли не больше, чем Олег. Как же! Ведь я к Игорю бросилась, а не к ней, дорогой подруге! Да и Лешка явно относился к Игорю без почтения и уважения, которых тот заслуживал хотя бы по возрасту.

– Он прекрасный человек, – рассказывала я об Игоре. – Только немножко, очень сильно жадный, патологический аккуратист, педант и, откровенно говоря, зануда.

– А в остальном «прекрасный человек»? – ухмыльнулся Олег.

– Ой, да он еще в молодости был чмо и чмо! – заявила Люба.

– У человека, который целое столетие пишет любовные письма, не рассчитывая на взаимность, – поставил диагноз Лешка, – не может быть в порядке с головой.

– Как вам не стыдно так об Игоре говорить! – воскликнула я.

Но вынуждена была замолчать, потому что официанты убирали грязную посуду и подавали десерт.

– Запрещаю вам любое слово хулы в адрес Игоря! – сказала я твердо и серьезно. – У человека был светлый идеал, гармония внутреннего и внешнего миров. А потом этот идеал приперся к нему жить! Да еще беременный идеал! И он, Игорь, не выставил меня за порог под благовидным предлогом! А предложил оформить отношения, чтобы у ребенка был отец и правильная фамилия! Хотел кроватку детскую купить! Для него это подвиг! Отщипнуть от его тридцати тысяч в банке и купить кроватку!

– Ого! – сказала Люба. – В банке тридцать тысяч баксов! А говорят, в провинции бедно живут!

– Рублей, а не долларов, – уточнила я. – Он всю жизнь копит.

– Знаю таких, – кивнула Люба. – Деньги – на книжку, а вместо туалетной бумаги – газетка. Молчу! – подняла она руки в ответ на мой грозный взгляд. – Святой человек! Приедем в Москву, поставим в храме свечку за его здравие!

– Люба!

– Сказала же, молчу!

– Девочки, не ссорьтесь! – попросил Олег, цитируя меня и очень точно подражая моей интонации. Именно так, насмешливо, я говорила несколько часов назад на кухне в квартире Игоря. – Хотя, по правде, чем меньше я буду слышать как о положительных, так и об отрицательных сторонах этого субъекта, тем крепче будет мой сон, – заключил Олег.

Мне не удалось их убедить в благородстве Игоря. В представлении Лешки, Любы и Олега никаких подвигов Игорь не совершил, потому что только дурак откажется от награды. Награда – это я. И я предпочла, выбрала Игоря, за что нет ему прощения. Ревность – такое же чудное и нелогичное чувство, как и любовь.

Я принялась рассказывать, как торговалась на рынке, как втихомолку питалась хорошими продуктами, а Игорю подсовывала тухлятину. Я старалась говорить весело, с юмором, с шутками. Но никому, кроме меня, весело не было. На меня смотрели с жалостью, как на выписавшуюся из больницы страдалицу, которая мужественно шутит над своими страшными болезнями, над пережитым.

Не найдя понимания у собеседников, я переключилась на другую тему, краеведческую. Поведала об истории Алапаевска и его достопримечательностях.

– Ты все это успела посмотреть? Здорово! – одобрил Лешка.

Пришлось признаться:

– Ничего я не успела! Даже в Доме‑музее Чайковского не побывала и в детском доме. С Алапаевском, как и с Майоркой, – подмигнула Любе, – знакома теоретически.

– Детский дом, – спросила Люба, – это такой музей?

– Нет, натуральный детский дом, где живут сироты.

– А зачем туда ходить? – допытывалась подруга.

Сказать им, что я рассматривала вариант воспитания моего ребенка в детдоме, было совершенно невозможно. Это означало не просто их унизить – сровнять с землей. Какой же я была дебилкой!

Способность приписывать хорошим людям плохие наклонности и качества надо рассматривать как психическое отклонение, именуемое идиотизмом.

– Хотела устроиться в детдом на работу, – пришлось соврать.

Мы поднимались по гостиничной лестнице.

Лешка впереди, я за ним, Люба с Олегом отстали. Я слышала обрывки их разговора, как Олег уговаривает Любу, совершенно ясно о чем.

– Ты в одном номере с Лешей, – говорил Олег, – с детства парня знаешь…

– А вдруг он храпит? – стойко защищала от мужских глаз мое нижнее белье подруга. – Нет, и не проси!

Люба так разошлась, что, когда мы подошли к номерам, Лешка чмокнул меня в щеку и, широко зевая, скрылся за дверью, а Олег взял меня за руку и потянул в сторону со словами: «Посидим немного в холле?» – схватилась за другую мою руку:

– Нет, уже поздно! Кире надо отдыхать!

Они тянули меня в стороны. Опять мои руки пользовались спросом. Я счастливо смеялась: кто перетянет? Победила Люба, обрушив на Олега упреки в незаботе о моем самочувствии. Он смотрел на Любу как на злейшего врага.

– Иди, я сейчас! – затолкала я подругу в номер.

– Три минуты! – родительским тоном позволила Люба.

Мы целовались дольше. Время остановилось, превратилось в одно мгновение, пронзительно прекрасное.

– Сколько можно ждать? – выглянула в коридор Люба. – Целуются! Как молодые! У вас еще вся жизнь впереди. Кира! Спать!

Взяла меня за локоть и потащила в номер. Ох, боюсь, отношения Олега и Любы могут не сложиться!

Мы не спали до пяти утра, не могли наговориться. Люба рассказывала о новом витке в их с Антоном отношениях, я подробно изложила историю своего знакомства с Олегом. Мы говорили о детях, о пережитом и планах, о карьере Антона и семье Олега… Мы и наполовину не высказались! Усталость взяла свое, но дай нам еще несколько суток – и мы не закроем рот, найдем что обсудить.

 

* * *

 

На следующий день самолет улетал вечером.

После завтрака мы с Любой собрались в магазин, чтобы поправить мой гардероб. Олег и Лешка в благородном порыве вызвались нас сопровождать.

Их порыв иссяк через десять минут нахождения в универмаге. Ходить с мужчинами в магазин так же разумно, как посещать театр, чтобы поспать в зрительном зале. Тихое канюченье быстро перешло в тоскливое бормотание: «А много еще надо купить? Обязательно мерить? Сколько вам еще требуется времени? Как, два часа??!! Это шутка? Серьезно? Под пытками столько не живут».

Олег и Лешка нам отчаянно мешали, торчали за спиной и зудели.

– Молчите или уходите с наших глаз! – не выдержала Люба.

– Кирочка! – смущенно заговорил Олег. – Вообще‑то у меня здесь, в Екатеринбурге, есть одно дело, по работе. Хорошо бы встретиться с людьми. Ты не обидишься, если я вас оставлю на пару часов?

– Только рада будет! – ответила за меня Люба.

– А мне что делать? – капризно спросил Лешка..

– Сходи в интернет‑кафе, – предложила я.

– Точно! – обрадовался сын. – Маман, ты гений!

Мы договорились встретиться в гостинице, остались с Любой одни и с азартом принялись утюжить прилавки. Не одежда человека красит. Согласна. Но почему тогда одежда способна уродовать человека?

В гостиницу вернулись нагруженные пакетами.

Я приняла душ, надела красивое новое белье, голубую блузку из тонкого трикотажа и сверху темно‑синий джинсовый сарафан, купленный в отделе для беременных. Вместо валенок – сапожки без каблука, на натуральном меху.

Как заново родилась! Старую кожу – в мусорное ведро!

Всю жизнь у меня длинные волосы на прямой пробор, которые я укладываю узлом на затылке. В молодости меня часто спрашивали: «Вы не балерина?» Нет, просто лентяйка, которая не желает ходить в парикмахерские. Волосы – это мой резерв.

Если я их обрежу, сделаю завивку, укладку, прическу, то внешне помолодею. И уже никто не догадается, что Олег младше меня на энное количество лет.

На регистрации в аэропорту, в самолете, когда шли по проходу, я исподтишка наблюдала за реакцией окружающих на мой светлый облик. Все в порядке! На меня смотрели как на красивую женщину.

Чего лукавить, такая я и есть. С головой неполадки случаются, а в остальном хороша!