Визит врача

 

Мария Ивановна проснулась в семь утра – время, когда обычно встает Петенька. В детской кроватке пусто, а сама няня почивала в одежде. Через минуту все вспомнила. Провалов памяти, как говорят, характерных для алкоголиков, или головной боли, называемой похмельем, она не испытывала. Да и стыд из‑за вчерашнего возлияния и пьяных откровений, который, по идее, должен был ее изъедать, почему‑то носил веселый и легкий характер милой шалости. Одергивая блузку, Мария Ивановна улыбалась, точно нашкодившая девчонка, вспоминавшая давешние проказы.

Тихонько прошла по квартире. Дверь в комнату Андрея приоткрыта. Заглянула. Спят. Андрей лежит на спине, Петечка почти заполз ему на грудь. Андрей заботливо укрыл малыша одеялом и придерживает рукой.

И еще Андрей смеет говорить, что это не его сын! Да они похожи как две капли! Успею помыться. Петя, когда просыпается, любит поиграть, настоятельно требует бутылочку, только минут через пятнадцать– двадцать.

Мальчики уже проснулись, когда Мария Ивановна вышла из ванной и снова заглянула к ним. Андрей разговаривал по телефону, одной рукой держал трубку, другой Петечкину ногу. Малыш на животе упорно полз к краю постели. Добирался к цели, и Андрей тащил его за ногу, возвращал обратно. Мальчики играют.

«Забираю Петю?» – жестом спросила Мария Ивановна. Андрей кивнул.

– Погоди, Ольга, не трынди, – сказал он в трубку. – Какой врач, зачем?

– Детский, – ответила сестра. – Я вызвала Петечке педиатра из твоей районной поликлиники.

– Почему?

– Потому что маленьким детям нужен постоянный врачебный присмотр, их надо взвешивать, контролировать кормление и так далее. Сколько уже Петя у тебя? Вторую неделю? И до сих пор ты не познакомился с участковым педиатром.

– Переживу без подобной чести.

– От тебя что, убудет, если Петю врач посмотрит?

– Не убудет, – согласился Андрей. – Слушай, а может врач ему все оставшиеся зубы прорезать?

– Конечно нет! Что за садистские идеи?! Тебе Мариванна говорила, что я ей квартирантов поселила?

– Уже? Речь шла о предложении. Делайте что хотите, но я не намерен полгода терпеть здесь чужого человека.

– Как тебе не стыдно! Видел бы ты ее квартиру, полвека без ремонта и запах… так, наверное, в морге пахнет.

– Повторяю для бестолковых – ко мне это не имеет никакого отношения.

– Вот и правильно, не вмешивайся, – по‑своему истолковала его слова Ольга. – Квартиранты надежные, семья молдаван…

– Вчера были украинцы.

– Какая разница? Главное, братские народы Мариванне сделают евроремонт практически бесплатно.

– Оль, как у вас с деньгами?

– Туго. Хочешь предложить взаймы?

– Наоборот, попросить в долг.

– Тысячи две рублей устроит?

– Нет, они не спасут отца русской демократии.

– Какого отца?

– Это из литературы, книжки надо читать. Все, пока!

– Подожди, а с чего ты обеднел, в долг просишь?

Рассказывать Ольге о пожаре – это добрый час выслушивать охи и ахи.

– На золотой портсигар не хватает.

– С жиру бесишься?

– Вроде того. Слушай, откуда у тебя время болтать по утрам?

– Дети еще не встали, в ванную очередь, на кухне первая смена завтракает.

– Мне бы твои проблемы. Все, целую!

На душе у Андрея было муторно из‑за отсутствия той причины, которая каждое утро отравляла ему жизнь. Иными словами, теперь казалось благом встать не позже семи, почитать журнал в туалете, побриться, принять душ, одеться, спуститься во двор, завести машину и ехать на работу. И он еще пошло кокетничал, говоря себе: как мне надоела эта крысиная гонка! Теперь работы не было и делать нечего. А хлопот выше головы, надо мотаться по инстанциям и восстанавливать документы, валяться в ногах у банка, вымаливая отсрочку платежей по кредитам. Чиновничье‑бюрократические кабинеты столоначальников с важными мордами, очереди в коридоре, поиски того, кому надо дать на лапу, и терзания (сколько дать?) – все это Андрей ненавидел до зубного скрежета.

Врач пришла, он только успел позавтракать. Снимала шубу, пристраивала на вешалку и задавала вопросы. Эскулапа с такой вредной серьезной внешностью правильнее назвать – врачиха. Как есть учительница и училка.

– Где прописан ребенок?

«Сейчас, разбежался, помчусь Петьку прописывать!» – мысленно возмутился Андрей, а вслух спросил:

– Качество медицинского обслуживания зависит от прописки ребенка?

Мария Ивановна с Петенькой на руках стояла рядом и едва не ахнула испуганно. Разве можно сурово разговаривать с врачом? Она обидится и будет плохо лечить.

– Не зависит, – ответила педиатр. – Но я должна знать, где наблюдался ребенок раньше. Вы отец?

– Ну! – буркнул Андрей. Не вступать же в объяснения с каждым встречным‑поперечным.

– Вы мать?

– Няня.

– Ребенок искусственник?

– Думаю, что он был зачат не искусственным, а самым естественным образом, – пробурчал Андрей.

– Острите, папаша? Ну‑ну! На моем участке вдруг появляется семимесячный ребенок, хотя беременных здесь не было, квартира не продавалась. За обслуживание иногородних нам оплата не полагается.

Андрей отрыл рот, чтобы сказать, что он думает о географическом делении младенцев, но Мария Ивановна торопливо встряла:

– Ребенок, Петечка, москвич, прописан по адресу мамы, наблюдался в районной поликлинике регулярно.

– Невропатолог, ортопед осматривали? – спросила врачиха, продолжая неодобрительно смотреть на Андрея. – Прививки делали?

– Прививки чего? – зло спросил Андрей. Он просто забыл, что бывают прививки от инфекционных болезней.

Мало у него своих проблем? Должен еще Петьку по невропатологам таскать? Про скарлатину и птичий грипп помнить? Не дождетесь!

Мариванна не понимала, за что Андрей с первого взгляда невзлюбил врача. И как не боится грубить? Сама она давно привыкла заискивающе‑почтительно общаться с докторами. А по лицу Андрея видно: сейчас он произнесет что‑то неделикатное и обидное. В итоге пострадает Петечка.

На волне острого желания погасить зарождающийся конфликт Мария Ивановна шагнула вперед, будто геройский солдат на линию огня, оттеснила Андрея. И обратилась к врачу:

– Пройдемте в комнату, вот эта дверь, пожалуйста! Я вам покажу медицинскую карту Пети. Ортопед и невропатолог его осматривали, прививки делали…

Когда остались наедине, закрылась дверь, Мария Ивановна возбужденно и быстро заговорила:

– Доктор! Не судите его строго! Андрей, папа Петечки, пережил страшную трагедию. Жена бросила и его, и ребенка. Она актриса варьете, заключила контракт и уехала в Германию. Бабушка Пети в тяжелейшем состоянии лежит в больнице. Андрей – коммерсант – был вынужден объявить себя банкротом, потому что конкуренты подорвали и сожгли его предприятие. – Мария Ивановна приврала и даже не заметила. – Он не отвечает за свои слова, не контролирует реакции. И от его имени я хочу попросить вас о глубочайшем, нижайшем прощении, снисхождении, понимании…

Мария Ивановна не договорила, педиатр махнула рукой:

– Ладно, поняла. Я тоже не каменная. И своих проблем под завязку. В вашем доме пять квартир купили лица эсэнговских национальностей. И к ним едут и едут! Все с детьми! Младенцы не привиты, дошколята ослаблены, то бронхит, то пневмония, наблюдать надо каждый день. И у всех глисты! А мне за неграждан России не платят! Не засчитываются вызовы! Идти обязана, а денег – фигу! Сын говорит – сиди с внучкой, я тебе две твоих зарплаты положу, сын у меня тоже, как ваш папаша, по бизнесу идет. Да я бы давно к чертовой матери работу послала и с внученькой на даче клубнику трескала!

– Но вы не можете бросить этих национальных детей, из которых, возможно, в будущем получатся гениальные композиторы или ученые, поэты или писатели? Как это благородно! Вы достойны преклонения!

Мария Ивановна проговорила эту выспреннюю фразу не иначе как с похмелья. А ведь читала, что алкоголикам с утра хочется либо повеситься от депрессии, либо идти спасать человечество.

Но любому человеку иной раз настоятельно хочется похвалы, и он благодарен даже за откровенную лесть. Очевидно, у пожилой педиаторши было именно такое состояние. Мария Ивановна попала в десятку. Доктор радостно вспыхнула и заулыбалась. Она, конечно, не ставила перед собой высоких целей, когда лечила непрописанных детей, не думала, что из них вырастут гении, она большей частью злилась на себя из‑за неспособности отказаться от дармовой работы. Но если по‑другому посмотреть… вот как эта женщина говорит…

– Меня зовут Клава, Клавдия Тимофеевна! – пряча довольную улыбочку, представилась доктор.

– Маша! Мария Ивановна!

– Давно в няньках?

– Признаться – две недели, опыта никакого.

– Давайте смотреть вашего мальчика. Раздеваем и на живот… Хорошо, видите, складочки на ножках симметричны…

Андрей выпил две чашки кофе (десять минут), посмотрел по телевизору новости (полчаса), собрал постель и позвонил Юрию Яковлевичу (бухгалтерский сейф нашли, зарплаты не будет, информация для сотрудников – каждый выживает в одиночку, как может), затолкал Петькино бельишко в стиральную машину, еще какие‑то мелкие дела сделал, а они, докторша и Мариванна, все не выходили. Из двери невнятное – бу‑бу‑бу, гу‑гу‑гу. Что они там делают? Петьку прививают? Вдруг у него обнаружились какие‑нибудь страшные болезни? Как, интересно, у ребенка, который не умеет разговаривать, не способен объяснить, что у него болит, можно выявить недуг? С другой стороны, лечат же ветеринары зверье, которое пожизненно немое.

Доктор просидела в комнате с Мариванной и ребенком почти час! Андрей не находил себе места, уже начал беспокоиться не на шутку. Что с Петькой?

Клавдия Тимофеевна не пожалела времени и провела с Марией Ивановной курс молодого бойца (молодой няни), подробно объяснила про режим, кормление, рассказала, как обрабатывать опрелости – у Петечки под мошонкой покраснело и на попе в складочке. Одни почерпнутые из книг премудрости решительно отвергла, с другими согласилась. У Марии Ивановны были десятки вопросов, и на все она получила ответы.

– Безмерно вам благодарна, Клавдия Тимофеевна! – искренне проговорила Мария Ивановна, когда доктор, наконец, поднялась и взяла сумку.

– Да что там! Это моя работа, – скромно отмахнулась врач.

«Если каждую мамашу или няню по часу инструктировать, – подумала Мария Ивановна, – то рабочего дня на десяток ребятишек не хватит. Нет, здесь особое отношение к Петечке или ко мне. Исключительное внимание очень приятно! Надо ли за него платить? Удобно ли спросить?»

Но спросила Мария Ивановна о другом:

– Сколько лет вашей внучке?

– У меня их двое, старшая внучка школу заканчивает. Вбила себе в голову – хочу быть артисткой, и хоть тресни. А разве реально в театральный поступить? Правда, она у нас девочка способная, еще маленькой так Некрасова читала, что я плакала.

– Ой! Кажется, могу вам помочь. Моя близкая подруга преподает в школе‑студии технику речи. Хотите, она посмотрит вашу девочку, позанимается с ней?

– Это вы серьезно? Репетиторы, наверное, страшные деньги дерут.

– Наденька мне не откажет, уверяю вас, она добрейшая душа и драть гонорары не станет. Запишите мне свой телефон, я вечером обязательно перезвоню.

Они разговаривали тихо, почти шепотом, потому что Петечка заснул. Андрей выглядывал из своей комнаты, нетерпеливо ожидая, когда врач уйдет, а они с Мариванной все шушукаются у порога.

Вопросов задавать не требовалось – по счастливому лицу Мариванны было понятно, что никаких страшных заболеваний у Петьки нет. Но Андрей все‑таки уточнил:

– Почему она так долго сидела?

– Обучала меня. Андрей! Клавдия Тимофеевна – замечательный опытный врач и прекрасный человек. Вы не могли бы быть с ней несколько… повежливее в следующий раз?

– Критика принимается. С Петькой все нормально?

– Да, небольшие опрелость под… под… – слово «мошонка» Мария Ивановна стеснялась произнести и выкрутилась: – на теле. Нужно купить специальный крем. И еще – разнообразить питание…

Мария Ивановна прекрасно знала природу мрачности Андрея. Столько на человека свалилось! Как он говорил? На кого Бог, на того и добрые люди. Но ведь эту пословицу и в обратном смысле можно толковать. Для нее лично – определенно с обратным, радостным значением. К кому Бог милостив, к тому и добрые люди. Нехорошо быть безудержно счастливой, когда рядом страдающий человек. Но чем она может ему помочь и что поделать со своим ликованием?

Радостными были не только факт Петечкиного здоровья и полученные знания, подкрепленные авторитетом выдающегося (только так!) педиатра. Мария Ивановна впервые в жизни оказалась кому‑то полезной.

Петя и Андрей – не в счет, потому что обещана зарплата. Все люди, например ее подруги, опутаны сетью взаимных услуг и участий. Кто‑то кого‑то куда‑то постоянно рекомендует, устраивает, договаривается, звонит, просит, убеждает, клянчит, взятки дает, наконец. Она же только принимала чужую помощь. Нищие связями не пользуются. А вот теперь она составит протекцию внучке Клавдии Тимофеевны!

Это был еще один шаг из застенок прошлого в нормальную человеческую жизнь, которая кажется трудной и хлопотной только тем, кто не знает тюремной хандры.

Она так волновалась – вдруг Наденька откажется посмотреть девочку? – что была непривычно многословна и возбуждена в телефонном разговоре с подругой. Наденька даже рассмеялась:

– Поняла, поняла. Ты мне будущую Комиссаржевскую сватаешь. Если у девушки есть кроха способностей, позанимаюсь. Но если она бревно бревном, то извини.

– Очень талантливая! Когда читает стихи, все родные плачут.

– От ужаса? Шучу. Пусть приходит. Во вторник в десять утра.

– Но, Наденька! Она же в школе учится, придется прогуливать?

– Они еще выбирают! Машка, только ради тебя, в четверг в шесть вечера у меня дома.

– Наденька, я не знаю твоего адреса.

– Господи! Ты ведь у меня никогда не была! Подруги называется. Записывай… Нет, просто дай мой телефон, пусть скажут, что от Марии Ивановны…

«От Марии Ивановны»! Как солидно звучит!

– Машка, ты чего веселишься? Лет сорок не слышала этих ноток в твоем голосе, с десятого класса.

– Со мною Бог и добрые люди.