Отпуск закончился

 

Три дня Андрей ходил на работу в одной и той же сорочке. Марина ее вечером стирала, а утром утюжила. Носки и трусы под краном в ванной он стирал самостоятельно и вешал сушиться на батарею. Коллеги по новой работе могли подумать, что у Доброкладова только одна дорогая рубашка и он будет носить ее до полного обветшания.

Марина взяла отгулы и сидела с Петькой, то есть возила его на массаж, гуляла, кормила, укладывала днем спать. Из‑за постоянного напряжения и внимания – как бы чего с ребенком не случилось – уставала больше, чем после аврала на работе. Вечером с облегчением принимала помощь мамы.

Мария Ивановна была на постоянной консультативной телефонной связи. Семен Алексеевич доносил из стана противника, она же его родная дочь. Шпион из Семена Алексеевича получился никудышный, информация доходила расплывчатая. «Затеяла что‑то, стерва», – говорил он, а подробностей не знал. Неопределенность действовала всем на нервы.

Семен Алексеевич лукавил. Его дочь улетела в Германию тем же вечером и ничего затеять не успела. Но сам он имел веские основания не говорить правды и подержать молодых, Андрея и Марину, вдалеке от собственного жилья.

Надо было ехать покупать рубашки, и белье, и носки. Или за одеждой можно домой заскочить? Ведь не устроила же Ленка засаду в подъезде! Андрей прямо спросил Семена Алексеевича:

– Ваша дочь наняла частных детективов, адвокатов? Они пасутся около моего дома?

– Да не так… чтобы очень… – мялся Семен Алексеевич и явно чего‑то не договаривал. А потом вдруг попросил: – Андрюха, у меня к тебе разговор есть… личный.

– Вечером заеду и поговорим.

– Не, лучше на нейтральной почве. К твоей работе подгребу, скажи адрес и время.

 

Андрея мучили самые дурные предчувствия. Ленка затеяла судебную тяжбу, дедушка переметнулся на сторону дочери, терзается, будет прощения просить и говорить, что матери виднее, как своего ребенка воспитывать.

Семен Алексеевич ждал его около машины и действительно выглядел растерянным и смущенным. Плевал Андрей на его смущение! Когда Петьку к нему приволок, не стеснялся! Поздно пить боржоми!

Но когда сели в автомобиль и Семен Алексеевич заговорил, от злости Андрея не осталось и следа.

– Такое дело, Андрюха! Я с Машей… того…

– С какой Машей? Чего того?

– С Марией Ивановной… значит… Ну, ты меня как мужчина мужчину понимаешь?

– Минуточку! Хотите сказать, – выпучил глаза Андрей, – что вы нашу няню… соблазнили?

– Ага! Но по обоюдному ее желанию!

– Вот это номер!

Андрей напрочь забыл, что Марина его предупреждала: между дедушкой и Мариванной шуры‑муры. (Нужно иметь запасную голову для хранения всяких женских глупостей.)

– Мне шестьдесят первый год, – оправдывался Семен Алексеевич, – но по мужской части не засох… жена в последние годы болела. Я ей при жизни не изменял! А тут не устоял… И еще, я у нее, у Маши, такая симфония ля‑мажор, первым был… в смысле мужчина… Представляешь?

– Да, Семен Алексеевич! – Андрей изо всех сил старался не улыбаться, потому что дедушке было не до шуток. – Натворили вы дел! Распечатали девственницу преклонных годов.

– Кто же мог подумать, что она вековуха, до пенсии ни с одним?! А ведь внешне, согласись, не уродка, а даже наоборот. Что мне делать‑то, Андрюха?

– Как что? – притворно грозно нахмурился Андрей и завел мотор. – Обесчестили девушку – обязаны жениться.

– Не против! Но что люди скажут? Только жену похоронил и другую в дом привел?

– В вашем положении на людей оглядываться – значит трусить и отказывать себе в удовольствии. На чужой рот пуговиц не нашьешь. Да и лучше жить в зависти, чем в жалости. Марина, я – тоже люди, не чужие вам, подчеркну. Так вот, мы вам искренне желаем счастья!

– Благословляете?

– Благословляем!

«Идем на рекорд по числу помолвок, – подумал Андрей. – Кто у нас еще неженат? Выходи свататься!»

– От сердца отлегло, – шумно выдохнул Семен Алексеевич. – Спасибо, сынок, что правильно понял.

«Сынок» заставил Андрея поперхнуться. Справившись с нервным кашлем, Андрей спросил:

– Что задумала Лена? Скажите мне прямо!

– Ничего не задумала, хвостом махнула и улетела в тот же день.

– В тот же? – возмущенно переспросил Андрей.

– Прости! Не мог я сказать! У Маши такое событие, она переживала, ко мне ехать не хотела, там соседи…

– Семен Алексеевич, из‑за ваших амурных дел я, как нищий пэтэушник, стираю каждый день под краном исподнее и носки! Могли бы мне намекнуть, что за сменой белья можно приезжать! А квартиру по широте душевной я бы предоставил. Кстати, сколько еще суток вам требуется для закрепления успеха?

– Так и нисколько! Победа окончательная, – заулыбался Семен Алексеевич, – и обжалованию не подлежит.

– Отлично, мы возвращаемся. У тещи, конечно, хорошо, но дома лучше.

– Теща у тебя мировая.

– Не пожалуюсь. Вчера с удивлением узнал, что пауки – это не насекомые.

– А кто?

– Пауки – это пауки, отдельный класс. У насекомых туловище состоит из трех частей, а у пауков из двух – срослось в процессе эволюции, голова и задница в едином варианте. Так же у насекомых три пары ног, а у пауков – четыре пары.

– Дурят нас ученые, не находишь? Вот в футболе аналогично. Накупили в «Спартак» заграничных пауков, а они как были насекомыми, так и остались.

Андрей заговорил о пауках (и разговор плавно перешел на футбол), чтобы отвлечь Семена Алексеевича, взволнованного признанием. Но вообще со знанием биологии у Андрея был полный швах. А теща у него профессиональный биолог!

– Когда в школе проходили пауков и насекомых, я болел, – оправдывался вчера Андрей.

– Земноводных и млекопитающих тоже проболел? – вредничала Марина.

«Ты у меня получишь!» – посылал ей Андрей грозный взгляд и был вынужден признаться Анне Дмитриевне, что в биологии он – пень пнем и дуб дубом. Дуб – это из ботаники? Не надо ботаники, я и в ней не силен. Пойду‑ка носки стирать…

Андрей позвонил Марине и велел собирать Петьку, они возвращаются на старые квартиры.

 

Марина сразу, по хитрому блеску глаз Андрея, поняла: что‑то произошло. Последние дни в его глазах были озабоченность и напряжение, а теперь плясали веселые чертики.

– Что случилось? Говори! – потребовала Марина, улучив момент.

– Новость сногсшибательная! – расхохотался наконец Андрей. – Семен Алексеевич Марию Ивановну совратил! Они переспали! То есть уже три дня кувыркаются старички на моем собственном диване!

– Откуда ты знаешь?

– Дедушка сам признался.

– Я тебе говорила, говорила? Не верил! Подставляй лоб! – Марина отпустила Андрею щелбан. – Зачем тебе Семен Алексеевич признался? Мужская склонность хвастаться своими победами?

– Ничего подобного! Разве мы хвастаемся? Так, иногда вырвется… С нашими старичками особая ситуация. Во‑первых, Мариванна была монашески девственна. Во‑вторых, Семен Алексеевич только жену похоронил, а посему пребывал в жестоких нравственных терзаниях. Требовался совет авторитетного человека.

– Это кого?

– Меня, естественно!

– И что ты посоветовал?

– Догадайся с трех раз.

– Андрей! Мариванна заслуживает простого человеческого счастья! И Семен Алексеевич тоже!

– Не петушись. Я посоветовал Семену Алексеевичу жениться на нашей няне. Все породнимся до бесконечности. Крестный отец Петьки, он же дедушка, женится на крестной матери. Кажется, религия это запрещает?

– При чем здесь религия?! Кто у нас верующий?

– Никто, и все по потребности.

 

Мария Ивановна сгорела бы от стыда, узнай, что подробности ее интимной жизни обсуждаются, вызывают улыбки и беззлобную иронию. Да и в изложении Семена Алексеевича все выглядело примитивно и по‑мужски просто. А на самом деле – почти романтично и проникновенно.

Они сидели на диване, Марию Ивановну била мелкая дрожь, терзали фантастические страхи, рисовались страшные картины… Сейчас снова в квартиру ворвется милиция, но уже не два парня, а целый отряд в черных масках, с автоматами – как в кино…

Семен Алексеевич держал ее руки, успокаивал… Как всегда, его прикосновения вызвали волнение…

Одна дрожь накладывалась на другую, и Марию Ивановну уже колотило вовсю. Ей было сладко, а разбушевавшееся воображение предсказывало кошмары: бойцы с автоматами скрутят им руки за спиной и велят назвать адрес Марины, где скрывают Петечку…

– Да что же, Маша, тебя так колдобит? – Семен Алексеевич ласково и ловко обнял ее, пристроил у себя на груди. – Успокойтесь!

Он путался – называл ее то на «ты», то на «вы», то по имени, то с отчеством.

Дрожь достигла максимальной амплитуды и на пике погасла, как затихает волна, сколь бы высоко ни поднялась. Минуты (секунды, часы?) на груди у Семена Алексеевича – высшее блаженство, испытанное Марией Ивановной. А последующее… Его поцелуи и неловкое стаскивание через голову сарафана под лихорадочные бормотания: «Маша! Машенька! Маша!..» – и все дальнейшие манипуляции над ее телом…

Правы подруги – эта сторона жизни привлекает только мужчин. Наивные, они еще спрашивают: тебе понравилось? тебе было хорошо? И все женщины, отвечая положительно, лукавят, а мужчины, точно дети, верят лжи во спасение.

Но ведь было и райское наслаждение! Когда Семен брал ее за руки и обнимал! А без продолжения вполне обошлась бы…

Судьбоносные перемены не повлияли на Марию Ивановну особым образом. Она не порхала стрекозой, не прыгала зайчиком, не веселилась и не улыбалась постоянно. Она пережила опустошение, которое бывает, когда достигнешь цели, а новой еще не имеешь.

«Теперь и я, как все подруги и остальные женщины земли, – думала Мария Ивановна. – Вот и свершилось. Почему‑то грустно. Я люблю Семена – это без сомнения. Но может Сеня испытывать ко мне хоть десятую долю того, что испытывал к покойной жене? Мне бы хватило и сотой доли…»

Андрей и Марина, исподволь изучавшие Марию Ивановну, никаких внешних перемен не обнаружили. Она была, как прежде, ровна и доброжелательна. Но зоркий глаз Марины все‑таки отметил, что ко всегдашней кротости Мариванны прибавились оттенки печали и женского смирения.

– Судя по всему, – поделилась Марина с Андреем, – Семен Алексеевич не проявил геройства в постели. Бедная Мариванна! В ее годы решиться на секс и не получить главного удовольствия!

– Только не вздумай уговаривать меня провести с дедушкой курс обучения сексуальным приемам!

– А что, если Мариванне книжку о половой жизни подсунуть? Няня у нас любит черпать знания из авторитетных источников: готовит по книге, за Петькой присматривает – по книге.

– Мариванна решит, что ты распутная особа.

– Случайно подложу на видное место. У тебя есть книга о здоровом сексе?

– Нет. Я практик, а не теоретик.

– Завтра обязательно куплю. Как ты можешь спокойно относиться к тому, что Мариванна не узнает оргазма?

– Могу. Менее всего меня волнуют оргазмы Мариванны. Квартирный вопрос, например, беспокоит. Старички поженятся и у меня будут обитать? Или переедут к Семену Алексеевичу? А Петька? Кстати, его надо прописать. Завтра позвоню в паспортный стол, узнаю, какие нужны документы.

– Мне кажется, правильнее было бы прописать Петечку у дедушки и оформить на него собственность. Иначе квартира достанется этой… твоей… бывшей…

– Семен Алексеевич помирать не собирается, напротив – женится.

– Береженого бог бережет.

 

Не только квартирная проблема беспокоила Андрея. Квартирная даже во вторую очередь…

Когда Семен Алексеевич, получив благословение на брак с Мариванной, воскликнул: «Спасибо, сынок!» – в груди Андрея точно лопнула с коротким «дзень!» струна. Сынок… мама… его мама…

Ни капли осуждения к Семену Алексеевичу и Мариванне Андрей не испытывал. Скорее справедливость восторжествовала, а не похоть разгулялась. Но ведь и с его мамой было точь‑в‑точь: похоронила мужа и быстро замуж выскочила.

Тогда Андрей, конечно, не сыпал на мамину голову проклятия, но был оскорблен, унижен и возмущен жестоко. Стыдиться поступка матери – что для сына отвратительнее?

– Зачем он тебе? – сквозь зубы шипел Андрей по телефону. – Зачем тебе этот жиртрест?

– Он добрый, – твердила мама. – Очень добрый.

– Ноги моей не будет в твоем доме, – категорично заявил Андрей, – пока там бомбовоз.

Андрей слово сдержал, к маме ни разу не наведался, она звонила по выходным, приезжала раз в полтора‑два года. Существование ее второго мужа никогда не обсуждалось, не вспоминали о нем, словно отсутствовал в природе. Но Андрей улавливал обрывки телефонных разговоров – при появлении сына мама торопливо прощалась и вешала трубку. Она покупала своему жирному полковнику какие‑то подарки, Андрею не показывала, заталкивала на дно чемодана. Ольге и Ольгиной маме, своей тетушке, Андрей также не позволял упоминать в его присутствии о полковнике‑отставнике. «Андрюша весь в отца, – качала головой тетушка, – такой же зверь!»

Его отец был сильным человеком, без сантиментов, волевым и жестким. Бабушка говорила: бить не бьет, только страсть дает. Маме нелегко было с отцом, она часто плакала. Андрею в детстве говорила: плачу, потому что книжку жалостливую читала. Он думал, что есть какой‑то специальный слезодавительный род литературы для женщин. И позже, когда слышал: «дамский роман», думал, что книга насквозь пропитана слезами и соплями. В старших классах Андрей, конечно, понял, что настоящая причина маминых слез – отец. Даже с петушиной храбростью как‑то потребовал от отца ответа: почему мама плачет? что ты сделал? В ответ услышал: мал еще, не твоего ума дело, поплачет и перестанет. Так, собственно, и было, глаза у мамы красные, опухшие, но уже улыбается… Она решительно воспротивилась Андрееву заступничеству, не хватало сыну на отца идти!

Была ли мама счастлива во втором браке? Уж точно счастливее, чем в первом. И он, сын, получается, родной матери добра не желает? Мариванне с дедушкой – желает, а самому близкому и дорогому человеку – извините, гуляйте! Почему он уперся? Ну, вспылил вначале, но через год‑два можно было смириться с положением вещей? Нет, у нас воля железная, мы будем стоять насмерть, пока не проводим вас в последний путь. Или пока вы нас не проводите.

Это у него от отца. Батя тоже был единорог: упрется – не сдвинешь, глух к доводам, слеп к чужим страданиям. Но отец упирался на каждом шагу, по каждому поводу, у него имелось непререкаемое мнение – остальные хоть тресните. Андрея заклинивало редко, но надолго.

Он посмотрел на часы: пол‑одиннадцатого. Не поздно звонить? Номера маминого телефона наизусть не помнил, по своей инициативе звонил три раза в год – на ее день рождения, Восьмого марта и в Новый год. Мама ждала звонков и поднимала трубку. В остальное время Андрей не звонил потому, что не хотел нарываться на полковника.

Именно он и ответил:

– Вас слушают!

– Здравствуйте, Максим Владимирович!

– Здравствуйте! Простите, не признаю по голосу…

– Это Андрей Доброкладов из Москвы.

– Что?.. А?.. Ох! Секундочку!

Андрей слышал, как что‑то упало со звоном, громкое шуршание и потрескивание, высокий взволнованный голос Максима Владимировича: «Верочка! Верочка! Иди скорее, Андрюша звонит!»

«Такое впечатление, – подумал Андрей, – что он свалился на пол, смахнув все со стола, и верещит. И давно я ему “Андрюша”?»

– Сыночек? – взволнованно спросила мама. – Что случилось?

– Да ничего не случилось. Просто позвонил. Нечего переполох устраивать.

– Просто позвонил?.. Но ты никогда раньше…

– Мама, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Как здоровье Максима Владимировича?

– Что? – не поверила своим ушам мама, на несколько секунд замолчала и заговорила не своим голосом, точно ей горло стиснули: – Полгода назад инфаркт был… обширный… но сейчас уже лучше… Андрей! Что все‑таки произошло?

– Рог сгнил и отвалился.

– Какой рог? Не понимаю!

– Которым я упирался. Не обращай внимания. Мама, я женюсь, и у меня ребенок.

– Женишься на женщине с ребенком?

– Нет, это она женится на мне с ребенком.

Марина, которая крутилась рядом и нахально подслушивала, закатила глаза и постучала по лбу.

– То есть она, Марина, мою невесту зовут Марина, выходит за меня замуж.

«Довольна?» – беззвучно спросил Марину Андрей.

– Сыночек, ты не выпивши? Я ничего не понимаю! – жалобно простонала мама.

– Сделаем вот как! На следующие выходные мы к вам прилетим, познакомитесь с Мариной. Мама, ты плачешь? Не надо! Все отлично! Хочешь, я тебе завтра позвоню?

– Правда позвонишь? И приедешь?

– Обязательно! Целую тебя! Пока! Привет Максиму Владимировичу.

«Как бы у полковника второго инфаркта не случилось», – подумал Андрей, опуская трубку. И еще он представил, как толстый полковник берет мамины руки, утешает. (Сегодня за ужином Андрей, после толчка Марины в бок, впервые увидел, как Семен Алексеевич держит за руки Мариванну.) И эта картина – мама в объятиях отчима – впервые не вызвала у него отвращения.

Кажется, он обеспечил маме бессонную ночь. Но уж очень не хотелось душить прекрасные порывы.

Марину предстоящее знакомство с Андреевой мамой и отчимом привело в большое волнение. Андрей не мог наблюдать без улыбки за ее суматошным заламыванием рук, слушать панические речи. Марина предлагала взять с собой Петечку.

– Отряд прикрытия? – потешался Андрей. – Туда три часа лету, одна ночь и три часа в самолете обратно. Зачем пацана мучить? И я представляю, сколько вещей вы с Петечкой напихаете. Фотографии возьмем.

– Андрей, я боюсь!

– Чего?

– Вдруг не понравлюсь твоей маме? Ты знаешь, как непросто складываются отношения свекрови и невестки? Понимаешь, что все девушки боятся матерей женихов?

– Не понимаю, девушкой никогда не был. И потом, надо по‑честному. Я потел, когда твоей руки просил? Теперь твоя очередь. Кстати, я своей тещей очень доволен. Готов даже взять обязательство подучить биологию. Мои мама и отчим будут тебя на руках носить, уверен. Мне останется только следить, чтобы не уронили.

Еще сказал, что его отпуск по уходу закончился, пора браться за работу.